Страница 34 из 38
— Вот она молодость-то и неопытность! — расхохотался тот. — За чем же дело-то стало? Вы мне скажите, чем хотите угостить эту ораву, и все будет по щучьему веленью. Нюрка сбегает в лавочку. Я ей дам на все, а потом сочтемся.
Алеша пожал руку Марина и принял его предложение.
Появились, действительно, как по щучьему веленью, и вина и закуски. Лохматые друзья Марина ели и пили за Алешино здоровье и очень сожалели, что их новый товарищ не берет в рот вина.
Только под утро они ушли и оставили Алексея с неприятной усталостью во всем теле и с болью в голове.
Едва он улегся в кровать, как кто-то постучал в дверь.
— Сейчас! Сейчас! — засуетился Алеша и стал быстро одеваться.
— Это я, Алеша. Вам письмо принесла! — И Нюра появилась на пороге с большим конвертом в руке.
— Письмо из Вольска! — заключила она торжествующе.
— От Сережи письмо, от Студнева, — разом оживляясь произнес Алеша. — Что-то он пишет мне?
— А вот прочтите и узнаете! — весело рассмеялась Нюрочка. — А узнаете, меня позовите и своей радостью поделитесь. Пока оставляю вас наедине с письмом!
И она быстро исчезла за дверью.
Алексей вскрыл конверт и прочел.
"Друг Алеша,
Не выдавай меня твоей матери, но я не могу молчать больше. С тех пор, как ты уехал, она перебралась в угол к прачке Семеновой, которая на вас стирала, теперь от сырости простудилась и заболела. Уже две недели как она лежит в жесточайшей простуде. Денег у нее нет ни копейки, потому что все свои сбережения она отдала тебе для поездки в Петербург. Я насилу упросил ее взять от меня в долг на доктора и лекарство. Но у меня самого не густо, ты знаешь, а посему, Алексей дружище, поторопись выслать матери хоть немножко денег, чтобы хоть на обеды ей хватило, а то ей приходится есть щи да кашу вместе с Семеновой. Да и доктора хорошого пригласить не мешает. Твой друг Сергей".
Алеша дочитал письмо. Слезы душили горло. Сердце билось до того, что он слышал, каждый удар его. Наконец, он не выдержал, упал головою на стол и, выронив письмо из рук, горько, неудержимо заплакал. Болезненная тоска по матери, отчаянный страх за ее участь и полное бессилие помочь ей сломили юношу.
Отчаяние так остро захватило Алешу, что он не слышал, как легкими, крадущимися шагами вошел в комнату Марин.
— О чем это вы так печалитесь, Алексей Иванович? — спросил он.
Алеша, обрадованный, что может хоть кому-нибудь рассказать про свое горе, в нескольких словах передал содержание письма матери.
— Зачем плакать! — произнес Марин. — Право, плакать не стоит.
— Как не стоит? Это ужасно: моя мама погибнет… умрет, — с дрожью в голосе прошептал Алеша, — и я не могу ничем ей помочь. Ведь я до сих пор, за исключением тех пяти рублей, которые вы мне принесли, не заработал ни гроша…
— Так что же? Успеете еще заработать, — а пока я могу вам помочь, вам и ей…
— Вы! — радостно воскликнул Алеша. — О! Дмитрий Васильевич, вы не знаете, как я вам буду обязан… Я готов все, все сделать, что только вы прикажете, только дайте мне возможность послать маме денег…
— И пошлете, если хотите — даже сегодня еще, если только мы столкуемся… Но здесь неудобно разговаривать. Вероятно, сейчас придут наши знакомые, а мне нужно вам кое-что объяснить — помешают. Пойдемте рядом в трактирчик, попьем там чайку, перекусим и покалякаем. Я привык дела всегда обделывать в трактире… Идем, что-ли?
— Идем! Идем! — оживляясь, произнес Алеша.
И он с надеждой вскинул глаза на Марина.
— Не горюйте! Устроим все как следует! А теперь шагом марш! Поворот направо! — весело захихикал Марин, увлекая своего юного жильца в переднюю.
— Нюрка! К обеду нас не жди! — крикнул он. — Мы с Алексеем Ивановичем кутим сегодня!
Марин привел Алешу в трактир и занял с ним отдельную комнатку, где обыкновенно мелкие купцы решали свои торговые дела.
— Ты, любезный мой, — обратился к прислуживающему мальчику Марин, — принеси нам водочки графинчик да осетринки на закуску.
— Слушаю, господин! — И маленький слуга кинулся со всех ног исполнять приказание.
Через пять минут на столе перед Алешей и его спутником очутился графин водки и закуска.
— Я не пью водки! — заявил Ратманин, брезгливо косясь на графин.
— Вот и напрасно. В иных случаях это очень полезно, молодой человек. А впрочем, я не неволю… Ступай, мальчуган, и принеси молодому барину чаю, — приказал он затем.
Слуга немедленно принес целый чайник.
— Поставь и уходи, ты нам больше не нужен.
Марин положил руку на плечо Алеши и произнес:
— Вы должны послать вашей матушке немедленно денег. Да?
— Да, — произнес Алеша упавшим голосом.
— Должны заплатить мне за обеды, комнату и кой-какие должишки по приему гостей?
— Да! — снова подтвердил глухим голосом юноша.
— А денег у вас ни копейки, не так ли?
— Так, — однозвучно проронил Алексей.
— А хотите, они у вас будут? И не только сейчас будут, а ежемесячно вы будете получать от меня копеечка в копеечку, рубль в рубль тридцать рублей. Кроме того, я не буду брать с вас за стол, квартиру и прочее. И того выйдет пятьдесят целковых в месяц. Хотите?
— Пятьдесят рублей! — вскричал Алеша. — Но ведь это капитал, и капитал огромный! Это такие большие деньги, такой заработок, какой мне и во сне не снился.
— Да, деньги немалые, но и труд за них должен быть немалый, — произнес задумчиво Марин. — Слушайте меня внимательно, юноша. Ваша мать может умереть с голода, пока вы наработаете ей хоть немного денег. И как вы работать-то станете? Ну, талант у вас есть — это правда. Но этого мало. Одним талантом так, сразу, ничего не сделать. Нужна известность. Кто станет покупать картины какого-то никому неведомого Ратманина? Или кто догадается заказать вам портрет? Конечно, никто. Ведь у нас, в Петербурге, художников целые сотни, и годами они добиваются известности, а многие так и умирают с голода.
— Так что же делать? Что же делать? — испуганно спросил Алеша.
— А вот что, — сказал Марин, придвинувшись совсем близко к Алеше, — вступить в компанию со мною. Это единственный выход, Алексей Иванович.
— Я вас не понимаю, Дмитрий Васильевич.
— Вот я вам сейчас объясню. У меня, как никак, известность больше вашей. Хотя и утверждают, что Марин — плохой художник, хотя и говорят, будто у меня таланта нет совсем, а мои картины годятся будто бы только для трактиров да для богатых, но ничего не понимающих лавочников, все же Марина знают все торговцы картинами, знают многие заказчики. Мои картины находят всегда покупателей. И если б я побольше писал картин, то я мог бы все продать. Но работать больше того, что я работаю, мне, как вам известно, трудно… Устал я. И мне нужен помощник, какой-нибудь такой молодой художник, у которого есть и силы, и желание поработать и который согласился бы войти со мною в компанию: он будет работать, писать, по моим, конечно, указаниям, а я буду продавать эти работы под моим именем… Ну, может быть, кое-что исправлю, если нужно, кое-что изменю… Чистый же барыш мы разделим… Так вот, Алексей Иванович, я вам предлагаю сделаться отныне моим компаньоном: я буду вам платить пятьдесят рублей в месяц, но с тем, что картины, которые вы будете писать, вы должны подписывать моим именем и передавать их мне. И вы должны писать только такие картины, какие я вам укажу. Ну, словом, чтоб ваш труд — был моим трудом, ваш талант был моим талантом. Но все это между нами, и никто, кроме вас да меня, не должен об этом знать. То, что существует какой-то Ратманин, не должно быть известно ни одной душе. За это при вашем содействии Дмитрий Марин выплывет снова и докажет этим олухам, которые его заклевали десять лет тому назад, не признав его таланта, докажет, что он может писать не только рыночные «ручейки», "зимы" да портреты толстопузых купцов, но что и Марин в состоянии создавать и настоящие художественные картины, потому что у вас талант, да, талант, это я вам говорю прямо!