Страница 10 из 38
С минуту, показавшуюся Рудольфу целой вечностью, старик молча смотрит на него тем же взглядом, каким, по всей вероятности, крыловский слон смотрел на зазнавшуюся пред ним моську. Под этим жутким взглядом Штейнберг чувствует себя, как рыба на крючке.
— Итак, господин Штейнберг, вы любите мою дочь? — с непонятным для Рудольфа выражением лица спрашивает старый барин.
— Так точно, господин советник, я люблю фрейлейн Веру.
— И хотите, если не ошибаюсь, просить у меня ее руки?
— Именно так, господин советник. Я желал бы иметь счастье просить руки вашей дочери.
— И вы уверены, что моя дочь любит вас?
— О, господин советник! — с деланной скромностью произносит Рудольф. — Если бы я не знал этого, то не рискнул бы… беспокоить ваше превосходительство.
Владимир Павлович подается вперед и кричит:
— Вон! Сию же минуту вон из моего дома! И если я увижу тебя здесь еще раз — я не ручаюсь, что не проучу тебя собственноручно, зазнавшийся хам, бесстыдный наглец, нахал!
В лесном домике идет лихорадочная работа. Рудольф и Фриц, стоя на коленах у края подполья, извлекают оттуда все, что так тщательно хранилось там до этой минуты: бумаги, снимки местностей окрестных усадеб и дорог и, наконец, план города и крепости, добытый Рудольфом с таким трудом при ближайшем содействии его верного денщика Фрица. Эти снимки ему поручил сделать сам господин полковник фон Шольц, его начальник.
— Лейтенант Штейнберг, — сказал он Рудольфу еще месяц тому назад, отпуская молодого офицера в отпуск, на побывку к отцу, за русскую границу. — Вам известна воля его величества, нашего могущественного и непобедимого монарха? Вы знаете, что все усилия кайзера приложены к процветанию славы, мощи и военной силы нашего драгоценного отечества. И вам должно быть известно также, как великодушно умеет отличать и награждать верных сынов дорогой родины наш обожаемый государь. За ним не пропадет ни малейшая услуга. Лейтенант Штейнберг, вы знаете, кто наши исконные враги, враги кайзера и великой нации, кто противостоит нашим дальнейшим успехам на пути к мировому могуществу? Конечно же, Россия, больше всех остальных стран Россия, страна варваров и кнута, казаков и неотесанного, грубого мужичья. Их славянская злоба против нас должна получить когда-нибудь неизбежное возмездие. И час этот приблизился, Штейнберг. По крайней мере, мы, германцы, давно приготовились к нему; наша могучая армия давно ждет прыжка дикого зверя, чтобы с должным достоинством отразить его во всеоружии. Но, чтобы знать, откуда может быть направлен этот прыжок и куда мы должны ударить в свою очередь, нам нужно покрыть сетью съемок эту страну, знать каждый ее путь, каждую крепость, каждый город. Многие из наших смельчаков-офицеров храбро отдали себя делу таких ценных разведок. И я предлагаю вам присоединиться к ним как знающему русский язык и проведшему детство среди русских. Вам легче, чем кому другому, удастся работа в этом направлении. Ну, так смело вперед!
И Рудольф исполнил поручение. Чего только не стоило ему это! Он переодевался в грязные лохмотья обнищавшего шляхтича, наряжался торговцем ягод, просил милостыню под стенами цитадели, словом, пользовался всеми способами, чтобы как можно успешнее выполнить порученное ему дело. Теперь все кончено. Жаль только, что приходится с таким позором убираться восвояси. Чего доброго, и старый отец еще лишится места! И все это из-за глупой девчонки! Не надо было ему, Рудольфу, слушаться этой дуры и лезть с просьбой руки и сердца к старому, зазнавшемуся, спятившему с ума маньяку, помешанному на своей родовой гордости. Следовало просто увлечь девчонку и заставить ее тайком бежать с ним на его родину, в Пруссию, там повенчаться с нею и уже оттуда хлопотать о вручении им бабушкиного наследства, которого не сможет лишить Веру ни один дьявол в мире. Да и не каменный же наконец старик Бонч-Старнаковский! Ведь простил бы он когда-нибудь дочку. А тогда… О, тогда, вращаясь в их кругах, он, Рудольф, мог бы принести столько незаменимых услуг своей родине, не говоря уже о том, что был бы мужем девушки из старинной аристократической семьи со связями и положением в России.
Но вместо этого он получил только брань и угрозы. Старый дипломат бранил его, как мальчишку, и даже угрожал ему, Рудольфу-Августу-Карлу фон Штейнбергу. Хорошо же! Надо быть трусом и идиотом, чтобы простить ему эти угрозы.
"О, я не забуду ни единого произнесенного советником слова и… берегитесь, господин советник! Мы еще, может статься, встретимся с вами, и тогда вы поймете, что за ничтожество, что за хам лейтенант Рудольф фон Штейнберг!"
Глава 4
Маленький очаровательный городок южной Саксонии. Он весь в цепких, ползучих гирляндах горных роз, наполняющих его своим благоуханием. С уступа на уступ вьются они прихотливыми изгибами. Нежно-бархатная зелень кустарника составляет чудесный фон для алых, пурпурных, бледно-розовых и совсем белых цветов.
Горы над Эльбой стоят, окутанные таинственной дымкой, омытые у подножия зеленовато-синими волнами красавицы-реки. Она, как сказочная принцесса, заключена в этот круг, словно в замок чародея, и мечется, и ропщет, не находя из него выхода. Легкие, изящные пароходики снуют по зелено-синим волнам Эльбы. По правому берегу, если держать путь от Дрездена, вьется дымящейся лентой поезд. Он кажется игрушечным, когда смотришь на него с палубы парохода.
Маленький город полон туристов, а также отдыхающих здесь после лечения курортных больных. Многих посылают сюда немецкие и австрийские доктора, зная живительную силу горного воздуха этого самого поэтичного уголка Саксонии. Здесь спокойно и уютно. Каждый день от четырех до семи вечера в городском парке играет струнный оркестр, и толпы курортников медленно дефилируют по главной эспланаде.
Ровно в четыре, с первыми звуками музыки, в конце аллеи вот уже вторую неделю показывается маленькая группа людей, обращающих на себя всеобщее внимание. Опираясь на руку высокого, элегантного молодого человека в безукоризненно сшитом летнем костюме, похожего на переодетого принца, выступает пожилая, величавая дама. У нее седые волосы, желтое лицо и страдальческая улыбка. Другою рукою она опирается на руку прелестной девушки, одетой по последней моде. Это Екатерина Владимировна Бонч-Старнаковская, или Китти, как зовут эту девушку в ее кругу.
Когда по утрам старуха Бонч-Старнаковская принимает ванну, а Китти в обществе своего жениха — высокого, с карими серьезными глазами, молодого человека — сидит на веранде гостиницы и просматривает газеты или слушает чтение Бориса Александровича, все окружающие невольно обращают на них внимание и подолгу заглядываются на красивую пару. Они приехали сюда прямо из Карлсбада по настоянию врачей, предписавших отдых и успокоительные ванны Софье Ивановне.
Затерянные среди чужих, незнакомых людей, уставшие после шумной карлсбадской курортной жизни, полной суматохи, Китти и Борис счастливы своим вынужденным одиночеством в Ш. Немного музыки, немного чтения, немного милой болтовни. А эти дивные прогулки верхом в горы, к знаменитым развалинам легендарного замка, повисшего, как ласточкино гнездо, над пропастью! Китти кажется, будто она, живя здесь, в этом маленьком поэтичном раю, читает упоительно интересную книгу, героиня которой, словно две капли воды, похожа на нее. Как нова, как удивительно интересна такая жизнь!
Короткие летние сумерки сдвинулись над высокими горами. Отзвонил часы колокол на ратуше, и сразу, как по команде, замолкла музыка в городском саду. Толпа гуляющих торопливо схлынула в боковые аллеи с широкой эспланады парка, все заспешили к ужину, каждый в свою гостиницу.
Опираясь на руку будущего зятя, проследовала и Софья Ивановна в "Король Пруссии", лучшую гостиницу на набережной. Борис Мансуров остановился поблизости, в другой гостинице, через дорогу.