Страница 24 из 76
VII. Всякий, кто ест мясо на Великий пост и в прочие дни, когда это запрещено Святой церковью.
VIII. Всякий, кто соблюдает иудейский Великий пост, свидетельством чего является хождение босиком, чтение иудейских молитв, принесение извинений друг другу или возложение отцами рук на головы детей без предварительного крещения и без произнесения «будь благословен Богом и мною».
IX и X. Всякий, кто соблюдает пост королевы Эстер, который соблюдают все иудеи со времен пленения при царствовании Артаксеркса, или пост Рибисо.
XI. Всякий, кто будет соблюдать другие посты иудейской веры, а также следовать иудейским обычаям в течение понедельника и вторника, доказательством чего будут: отказ в эти дни от пищи до появления первой вечерней звезды; воздержание от употребления мяса; омовение накануне таких дней, или обрезание ногтей, или подравнивание волос, хранение или сожжение оных; чтение определенных иудейских молитв с раскачиванием головы вперед-назад, повернувшись лицом к стене после погружения рук в воду; переодевание в рубище и опоясывание веревками или полосками из кожи.
XII, XIII и XIV. Эти параграфы касаются всех, кто соблюдает еврейскую пасху, а значит, собирает зеленые веточки, которые подаются на стол и употребляются при свете свечей.
С XV по XIX – эти параграфы относятся ко всякому, кто придерживается иудейских обычаев в питании: освящает свои яства в соответствии с иудейскими обычаями, пьет «законное» вино – вино, надавленное иудеями, – и ест мясо животных, зарезанных иудеями.
XX. Всякий, кто цитирует псалмы Давидовы без фразы «Во имя Отца, Сына и Святого Духа».
XXI. Всякая женщина, которая из приверженности законам Моисеевым воздерживается от посещения церкви на сороковой день после рождения ребенка.
С XXII по XXVI – эти параграфы относятся ко всякому, кто подвергает обрезанию своих детей, дает им еврейские имена или после крещения принуждает их к выбриванию макушки, которую смазывает маслом, освященным по иудейским обычаям, или заставляет омывать своих детей на седьмой день после рождения в бассейне с водой, куда бросают золото и серебро, жемчуг, пшеницу, ячмень и прочие вещи.
XXVII. Всякий, кто играет свадьбу по иудейским обычаям.
XXVIII. Всякий, кто придерживается обычая устраивать прощальный ужин перед отправлением в дальнюю дорогу.
XXIX и XXX. Всякий, кто поддерживает иудейские верования и практикует сожжение хлеба.
XXXI. Всякий, кто перед лицом смерти повернулся или будет повернут родственниками лицом к стене, чтобы умереть именно в таком положении.
XXXII. Всякий, кто омывает труп теплой водой или бреет его по еврейским обычаям и обряжает его для захоронения в соответствии с требованиями закона Моисеева.
С XXXIII по XXXVI – эти параграфы касаются иудейского способа выражения скорби, как то: воздержание от употребления в пищу мяса, выливание воды из кувшина, находящегося в доме покойного и т.д.
XXXVII. Всякий, кто похоронит умершего христианина в неосвященной земле или на иудейском кладбище».
Речь идет о многих еврейских обычаях, ставших неотъемлемой частью жизни людей этой национальности – обычаях, которые возбуждали злобу даже в отношении самых искренних из «новых христиан». Будучи более рационалистическими, чем религиозными, эти правила вовсе не означали отступничества в пользу иудаизма, ибо не содержали ничего явно противоречащего христианскому учению. Более того, некоторые из этих обычаев (например, прощальный ужин перед дальней поездкой) были широко распространены и среди христиан. Но в изданном севильскими инквизиторами перечне они были умышленно названы свидетельствами отступничества.
Очевидно, что «новые христиане» не были ограждены от доносов недоброжелателей. Некоторые из этих параграфов столь сумасбродны и абсурдны, что остается только согласиться с Льоренте: формулировки инквизиторы составляли с определенно злым умыслом. Он утверждает, что они умышленно раскинули сеть пошире, чтобы тяжелым уловом убедить королеву в правдивости сообщений о необычайной распространенности иудаизма в Кастилии и в настоятельной необходимости учреждения института инквизиции.
Действовали ли они при этом в соответствии с полученными от Торквемады и Охеды инструкциями – неизвестно, но мало сомнений в том, что результаты полностью соответствовали желанию обоих, так как подтверждали их настойчивые внушения королеве.
Система шпионажа, созданная инквизиторами для увеличения «улова», была столь же хитрой и коварной, как и все в истории шпионажа. Вообразите монаха, карабкающегося на крышу монастыря Святого Павла субботним утром, чтобы высмотреть и отметить дома «новых христиан», из чьих труб не шел дым, и представить трибуналу эти сведения; это влекло за собой арест обитателей по сильному подозрению в приверженности иудаизму, согласно которому субботу нельзя оскорблять разведением открытого огня.
«Что можно ожидать от трибунала, избравшего такой путь?» – спрашивает Льоренте и сразу дает ответ: «Того, что случилось – ни больше, ни меньше».
С методами процедуры судебного разбирательства, проводимого инквизиторами, нам сейчас нет необходимости подробно знакомиться. Пока достаточно сказать, что к порокам, присущим такой системе судопроизводства, если говорить о первых инквизиторах Севильи, надо добавить рвение – не только когда выносили обвинительный приговор, но и когда сжигали еретиков, – рвение столь свирепое, что не оставляло сомнений: инквизиторы потворствуют проявлению ненависти по отношению к евреям.
Вот слова здравомыслящего хроникера Пулгара, в общих чертах одобрявшего введение инквизиции, но в конкретном случае действий Морильо и Сан-Мартина отметившего: «Методами, которыми велись судебные разбирательства, они показали, что с ненавистью относятся к этим людям».
За аутодафе 6 февраля последовало другое – 26 марта, во время которого в полях Таблады были сожжены семнадцать жертв. Когда вспыхнули и эти костры, инквизиторы поняли, что у них не будет недостатка в человеческом горючем. Сожжения следовали одно за другим с такой частотой, что лишь в течение ноября – по словам Льоренте – двести девяносто восемь осужденных были отправлены на костер только в самой Севилье, а семьдесят девять прощенных заслужили замену смертного приговора на пожизненное заключение.
Мариано – историк, воздававший благодарение Богу за учреждение инквизиции в Кастилии, сообщает с ужасающим спокойствием, что количество сожженных иудеев в архиепископстве за 1481 год превысило восемь тысяч, а еще семнадцать тысяч были подвергнуты епитимье.
Многие бежавшие из страны, будучи разыскиваемыми и признанными виновными как неподчинившиеся решению суда, тоже шли на костер, но в виде кукол. Служба инквизиции проводила ужасные фарсы заседаний по делам умерших, и, признав их виновными, доминиканцы выкапывали их тела и швыряли в костер.
Деятельность Святой палаты была столь чудовищной, что грозила достичь масштабов настоящей бойни, и губернатор Севильи распорядился возвести в полях Таблады постоянную каменную платформу огромных размеров, известную как Кемадеро, то есть место сожжения. По углам оно было украшено изваяниями четырех пророков. Эти колоссальные гипсовые статуи, сообщает Льоренте, сложили не только для украшения. Он говорит, будто они были пустотелыми и в них можно было поместить человека, обреченного умирать на медленном огне.
Однако, в этом утверждении, пожалуй, содержится очередное недоразумение. Если статуи были бы выполнены из гипса (о чем сообщает Льоренте), они не выдержали бы жара разложенных под ними очагов. Кроме того, поскольку гибель в такой духовке должна быть более затяжной и мучительной, чем у столба, трудно придумать, на каком основании, когда все в равной степени виновны, кто-то из осужденных должен быть подвергнут высшей степени мучений. К тому же, инквизиторы стремились, чтобы страдания жертвы были хорошо видны верующим.
Кемадеро оставался стоять памятником религиозной нетерпимости и фанатичной жестокости, пока солдаты Наполеона не разрушили его в начале девятнадцатого столетия (Гарсиа Родриго сообщает, что архитектором этот тщательно продуманного жертвенника был чрезвычайно религиозный «новый христианин», которому Святая палата нашла применение и в качестве судебного исполнителя. Однако, уличенный в следовании иудейским обычаям, он был сожжен на том же Кемадеро, который сам и соорудил. Никто из других авторов не упоминает об этой истории, включая Льоренте, и остается отнести ее к категории мифов, подобных тем, которые утверждают, что первой головой, отрубленной на гильотине, была голова ее изобретателя, господина Гильотена. ).