Братья по оружию

Покои Тусцеллы оказались на втором этаже. В просторном зале на возвышении стояло кресло, почти трон, заваленное шкурами хищников. Шкуры валялись и на помосте, и рядом — львиные, тигриные, волчьи, леопардовые… Со стен скалились головы зверей, там же было развешано оружие — сабли, мечи, ятаганы…

Помимо «черного барона», в зале оказалось еще три человека — как видно, приближенные. Двое стражников, сопровождавшие гостей, застыли в дверях. Конан и Палома поклонились человеку на троне.

Вблизи Тусцелла показался еще более тощим, чем тогда, через окно; огненно-рыжие волосы и худосочная комплекция делали его похожим на живой факел. Волосы, впрочем, начали уже редеть и на висках сделались грязно-песочного цвета — ведь главарю бандитов было уже хорошо за сорок. Кожа, молочно-бледная, как у большинства рыжих, с возрастом загрубела, рубцы давних шрамов выделялись на лице уродливыми сизыми пятнами. Бледно-серые глаза смотрели вроде бы рассеянно, но одновременно ничего не упуская, и взгляд их был так по-змеиному неприятен, что даже Конан ощутил скверный холодок. Не зря этого парня прозвали Стервятником, понял он: как есть, падалыцик, который только и ждет своего часа, чтобы добить жертву

Как они и договаривались с Паломой, первой заговорила она. Конан, вообще, должен был подавать голос лишь в крайних случаях, разыгрывая роль туповатого мужа-охранника, который и по-коринфийски говорит-то с трудом.

— Почтенный господин,— с сильным северным акцентом начала наемница. Акцент, с удивлением отметил киммериец, был вполне правдоподобный. И когда только научилась?! — Мы — новички в вашем славном городе, но хотели бы остаться здесь навсегда. Однако нам ведомы законы, и мы хотим сделать все так, как принято в этой стране. Вот почему мы здесь, явились на поклон к человеку, которого называют самым могущественным в Коршене…

Так она продолжала еще довольно долго, безудержно льстя Тусцелле и его присным, которые слушали все эти славословия молча, не сводя с пришельцев глаз, так что под конец даже Палома занервничала под их свинцовыми взглядами.

Наконец один из подельщиков Стервятника перебил ее:

— Ты можешь прямо сказать, коза — чего тебе нужно-то?

Пренебрежительное обращение — ибо так называли воры только гулящих девок — явно взбесило Палому, но выказывать гнев было слишком опасно. Со всевозможным смирением она ответствовала, что хотела бы получить право открыть палатку гадальщицы на рыночной площади в квартале Поясок — и готова заплатить за эту честь положенную мзду.

— Готова, значит? — Тусцелла оживился впервые с начала разговора.— И сколько же ты готова заплатить?

— Два золотых сейчас, а потом по одному — каждую седмицу.— Расценки «барона» Палома знала хорошо и нарочно предложила чуть меньше, чтобы иметь возможность поторговаться.

— Пять золотых — сейчас. И по два — потом.

— Три сейчас. Потом — по полтора.

— Хм. Ну, пойдет.— Конан еще успел подумать, что что-то уж больно легко уступил Стервятник… как вдруг последовал новый вопрос.— Ну, а этот, муж твой, он сколько будет платить?

С деланным возмущением, «гадалка» вскинула руки, звеня браслетами.

— А ему-то с чего, помилуй меня Лухи! Он просто при мне, охранник…

— Охранник, говоришь?! — Тусцелла внезапно вскочил, спрыгнул со своего возвышения и, подбежав к Паломе, схватил ее за волосы.

— Отпусти! — взвизгнула та.— Я тебе не девица для развлечений! Слыхал когда-нибудь про Ордел Белой Руки? Или желаешь испытать на себе гнев великой Лухи?!

— Да я плевать хотел на всех богов и ведьм! Имел я их всех — как тебя отымею! — Ничуть не испугавшись угрозы, разбойник принялся грубо лапать девушку.

Конан с рычанием метнулся было к наемнице — но в тот же миг острие меча уперлось ему в бок. Другое — в поясницу. Это по знаку главаря поспешила на помощь его стража.

— И где он тебя охраняет, а, красотка? — Стервятник залился каркающим смехом.— В постели, небось? Но мы тебе предложим кое-чего получше, верно, парни?

Подельщики «барона» дружно загоготали. Посыпались сальные шуточки.

— Золотом мы с твоего дружка возьмем — за право дышать в нашем славном Коршене! А с девок мы берем не деньгами. С девок мы берем другим!..

Проклятье!

Не тратя времени на раздумья, Конан пнул одного их охранников в голень, чувствуя, как хрустнула кость под ударом — одновременно уходя вниз от меча. Развернулся, тут же налетев на второго, схватил за руку, выкручивая, чтобы отобрать оружие. Тот успел отшвырнуть меч далеко в сторону. Тогда киммериец наградил его мощным ударом в челюсть — и бандит грохнулся на мраморный пол.

Тусцелла заорал, призывая на помощь. Одновременно его подельщики ринулись в атаку. Двое, обнажив мечи,— на северянина, третий — к Стервятнику, который отчаянно пытался скрутить Палому. Та не давалась, извивалась, кусалась и брыкалась, изо всех сил пытаясь высвободиться, чтобы достать спрятанное в складках одежды оружие.

С отчаянным боевым воплем Конан ринулся на помощь.

С воем и грохотом в комнату ворвался еще десяток человек. Последовала ожесточенная, беспорядочная схватка.

Киммериец успел добежать до стены, сорвал висевший там ятаган — увы, клинок оказался незаточен. Но даже так, орудуя им, как дубиной, воин ухитрился повергнуть и обратить в бегство человек пять стражников, вооруженных кривыми мечами.

Он использовал любые укрытия, метался из стороны в сторону, заставляя этих ублюдков сталкиваться, налетая друг на друга, швырял в них креслами, на одного набросил тигриную шкуру — и ослепленный, охранник ранил своего же приятеля.

Безоружный, киммериец нагнал такого страху на нападавших, что те отступили — и он готов был торжествовать победу, как вдруг…

Истошный крик Паломы заставил его обернуться. Тусцелла и трое его подручных сумели все же одолеть наемницу. Стервятник приставил ей нож к горлу и полоснул — не сильно, но кровь хлынула ручьем.

Северянин замешкался всего на мгновение — но это мгновение оказалось роковым.

Чудовищной силы удар обрушился на него сзади. Перед глазами как будто взорвалось черное облако, выпустив сноп жалящих огненных искр…

И мир померк.

Он очнулся от боли — кто-то, заломив ему руки за спину, накрепко связывал их ремнем. Ноги уже были обездвижены. Преодолев первый порыв — попытаться освободиться любой ценой — киммериец заставил себя сдержаться. Со связанными руками и ногами много не навоюешь! Но раз уж его пока — непонятно почему — оставили в живых, лучше притвориться, что он пока не пришел в себя и послушать, о чем будут болтать враги.

Сперва до него доносилась только бессвязная ругань и стоны: это приходили в себя поверженные им охранники. Кто-то изо всех сил пнул его под ребра. Потом еще раз. Киммериец глухо застонал, не открывая глаз.

— Вот ублюдок! — Это подал голос Тусцелла.— Магрин, скольких он положил?

— Трое, боюсь, уже не поднимутся. К остальным придется лекаря звать.

— Этих троих прирежьте, если еще живы.— Жалость Стервятнику была не свойственна.— Девку связали?

— Готово,— отозвался другой.— Господин, а этого северянина-то зачем в живых оставили? Дайте я его…

Шаги приблизились. Кто-то нагнулся над ним, и Конан ощутил ледяной укус стали на горле. Но Тусцелла остановил дружка:

— Погоди. У меня есть мысль получше.— Раздался отвратительный хохот.— Пусть в себя придет — полюбуется, как мы с его женушкой развлекаемся! А потом уж…

— Ублюдки, вы не посмееете! — Это закричала Палома.

Судя по всему, наемница была не на шутку испугана, и Конан ощутил дикую, бессильную ярость.

Это же надо было так попасться! Когда они придумывали этот план, им и в голову не могло прийти, что все обернется таким образом… Оба исходили из того, что Стервятник соблюдает воровские законы, равно принятые что в Коринфии, что в Заморе, что повсюду в Хайбории. Законы эти гласили, что человек, который пришел искать покровительства «черного барона», пользуется неприкосновенностью до тех пор, пока готов платить. Вот с несостоятельным должником разговор иной, там возможно всякое… Но чтобы вот так — наброситься на женщину, которая гостьей пришла в дом… это было просто неслыхано!