Страница 3 из 15
Кажется, таким образом прошло около получаса, и за все это время ни один звук не нарушил царившую в капелле тишину. Что касается состояния моего духа, могу сказать, что я несколько успокоился, что было глупо, поскольку тварь, делавшая капеллу опасной, все равно не была видна, сколь ни ярок был свет. А потом, уже сев, как я только что сказал, ожидать с револьвером в руке, и ощущая себя более в своей тарелке, я как будто бы кое-что услышал. Я вслушивался, как только мог, если такое возможно, и наконец уже мог почти поклясться, что кто-то шевелится у начала прохода, но настолько тихо, что все-таки в этом нельзя было испытывать уверенности. Потом мне снова показалось, что я услышал тот же самый звук, после чего воцарилось жуткое молчание, а потом он прозвучал снова, уже ближе ко мне, словно бы некто широкими и неслышными шагами приближался ко мне.
Я сидел напрягшись, не шевелясь, и слушал, пока поступь эта не стала доноситься ко мне со всех сторон, и все же не мог быть уверен, что действительно слышу ее. Тянулись долгие драгоценные минуты.
Спустя некоторое время, я, кажется, несколько успокоился, хотя помню, плечи мои ломило от того усилия, с которым я заставлял себя сидеть прямо. Имейте в виду, что страх так и не оставил меня, однако мне уже не казалось, что вот-вот придется сражаться ради спасения собственной души.
Хуже всего было то, что какое-то время я просто не мог толком ничего слышать: так барабанила в ушах кровь… жуткое, прямо скажу, чувство.
Значит, я сидел так и вслушивался, всем телом и душой, когда вдруг с жуткой уверенностью опять ощутил, что нечто движется в воздухе над моей головой. Чувство это сделалось настолько непреодолимым, что голову мою буквальным образом стиснуло. Паскудное, скажу вам, ощущение, тем более, когда оно вызывается подобным путем. Однако могу с удовлетворением сказать вам, что теперь я не прикрывал руками лицо. Если бы я позволил себе это, то просто вылетел бы из капеллы как пробка, но я оставался на месте и сидел, обливаясь холодным потом, а по спине и шее моей гулял холодок. И тут вдруг мне опять показалось, что я слышу этот странный и тихий шаг… огромные ноги, думалось мне, ступают по проходу между скамьями, и на этот раз они казались много ближе ко мне. А потом настал короткий и страшный миг тишины, и мной овладело ощущение, утверждавшее, что нечто парит надо мной или нагибается ко мне из прохода; и тогда сквозь грохот крови в ушах, до слуха моего донесся негромкий шум от того места, где стоял мой фотоаппарат — звук неприятный и скользкий, закончившийся резким стуком. Я держал фонарь наготове в левой руке и теперь отчаянным движением включил его и посветил прямо над своей головой, поскольку совершенно не сомневался в том, что надо мной находится нечто; однако надо мной ничего не оказалось, и я направил луч фонаря на камеру и далее по проходу, но и там ничего не было; после этого я принялся светить на все стены и углы капеллы, дергая пятно света то в ту, то в другую сторону, и все же ничего не заметив.
В то мгновение, когда я заметил, что над головой моей ничего не было, я вскочил на ноги и теперь заставил себя шагнуть по проходу в сторону алтаря. Я подумал, что следует увидеть, на месте ли находится кинжал. Совершая этот короткий путь, я постоянно оглядывался и светил лучом во все о стороны. Однако ничего необычайного мне заметить не удалось. Наконец я достиг ступеньки перед ограждением солеи и маленькими вратами и посветил фонарем на кинжал. «Да, — подумал я, — все в порядке». И словно повинуясь посторонней силе, я перегнулся через ограждение и поднял повыше фонарь. Догадка моя оказалась ошибочной. Кинжал исчез, и лишь ножны висели над алтарем. Повинуясь внезапной вспышке испуганного воображения, я представил себе, как оружие носится по всей капелле, словно повинуясь собственной воле, ибо владеющая им тварь остается невидимой для человеческого ока. Я поспешно повернулся налево, пытаясь заглянуть себе за спину и помогая зрению лучом фонаря.
И в то же самое мгновение я получил сильнейший удар в левую сторону груди, заставивший зазвенеть броню и отбросивший меня от ограды солеи вдоль прохода. Я упал на спину, однако мгновенно вскочил, невзирая на полный туман в голове, и бросился бежать к двери. Я склонил голову на бегу, прикрыл защищенными кольчугой руками лицо. Наткнувшись на камеру, я отбросил ее на скамьи, потом врезался в купель и отшатнулся назад. Наконец я оказался у двери и принялся в отчаянии нащупывать ключ в кармане моего халата. Обнаружив его, я принялся лихорадочно нащупывать замочную скважину. За спиной моей, согласно всему разумению, маячила немыслимая тварь. Наконец обнаружив скважину, я вставил ключ, повернул его, настежь распахнул дверь и вывалился в коридор. Захлопнув за собой дверь я навалился на нее всем телом, пока возился с ключом, на сей раз уже пытаясь запереть ее, и неверной походкой побрел — не пошел — к своей комнате.
Оказавшись у себя, я немного посидел, прежде чем нервы мои пришли в относительный порядок. А принявшись снимать броню, заметил, что и кольчуга, и пластина пробиты, и до меня вдруг дошло, что тварь метила в мое сердце.
Торопливо раздевшись, я обнаружил на своей груди царапину, давшую несколько капель крови, испачкавших мою рубашку… не более. Что бы случилось со мной, если бы я не надел эту броню!
В ту ночь я так и не заснул, но так и просидел на краю постели, погрузившись в размышления. Утром, когда стало вполне светло, я осторожно спустился к капелле, открыл дверь и заглянул внутрь, но хотя все помещение было залито лучами восходящего солнца, мне потребовалось колоссальное усилие воли, чтобы заставить себя войти.
После недолгой нерешительности я все-таки набрался необходимой отваги и направился к тому месту, куда упала моя камера. Матовое стекло оказалось разбитым, но во всем прочем она была невредимой. Я поставил ее там же, где она и стояла ночью, однако вынул отснятую кассету, отправив ее в один из боковых карманов и сожалея о том, что не вставил вторую в тот самый момент, когда услышал странные звуки возле солеи.
Наладив свою фотоаппаратуру, я подошел к солее, чтобы забрать фонарь и револьвер, выбитые у меня из рук неожиданным ударом. Фонарь безнадежно погнулся, но с пистолетом ничего не случилось. Сделав все это, я с истинной прытью выскочил из капеллы и запер за собой дверь. Признаюсь честно, что этим утром я не испытывал никакого желания называть сэра Альфреда старой бабой за меры, предпринятые им в отношении капеллы, и тут мне в голову внезапно пришла следующая мысль: а не знание ли о какой-то связанной с кинжалом трагедии заставляет его столь тщательно следить за тем, чтобы в капеллу никто не входил по ночам?
Я вернулся к себе в комнату, умылся, побрился и оделся, а потом спустился вниз и попросил исполнявшего обязанности дворецкого слугу подать мне сандвичей и чашку кофе.
Чуть погодя я уже самым быстрым шагом шел в Бертонтри, поскольку меня посетила идея, и я стремился как можно скорее опробовать ее. Я оказался там чуть раньше половины девятого и обнаружил, что местный фотограф еще не приступал к работе. Однако я не стал ждать и постучал; вскоре он появился в рубашке без сюртука, ясно было, что я оторвал его от завтрака. В нескольких словах я объяснил этому человеку, что мне немедленно нужна темная комната, и он тут же предоставил ее мне.
Я сразу занялся проявлением, но не отснятой пластинки, а той, которая оставалась в камере все время моего пребывания во тьме. Дело в том, что объектив при этом оставался открытым, и вся солея, находилась, так сказать, под наблюдением. Все ли вы знаете о моих экспериментах с фотографией в темноте… то есть в той темноте, какой она кажется человеческому взгляду? На мысль о таких экспериментах меня навели рентгеновские лучи, и в тот миг я испытывал еще не оформившуюся до конца надежду на то, что если в часовне находилось нематериальное создание, камера могла зафиксировать его изображение.
Поэтому я следил за воздействием проявителя на пластинку с самым неподдельным и глубоким интересом. Наконец я заметил проступившее на ней слабое черное пятно, следом за которым проявились другие — нечеткие и расплывчатые. Я поднес негатив к красной лампе. Пятна были разбросаны по всей пластинке, однако не складывались ни во что определенное, и, тем не менее, их появление весьма взволновало меня, и я вернул пластинку в проявитель. Несколько минут я наблюдал за ней, и раз или два извлекал из раствора, чтобы внимательнее рассмотреть, однако так и не смог понять, какие очертания принимает изображение, пока вдруг не заметил, что в одном из двух мест они как бы складываются в подобие кинжала, однако столь нечеткое, что в этом нельзя было испытывать. Тем не менее, сама идея, как вы можете представить, весьма взволновала меня. Я еще подержал пластинку в проявителе, а затем опустил ее в закрепитель и приступил к проявлению другой пластинки. Процесс пошел, как положено, и очень скоро я получил отменный негатив во всем аналогичный отснятому в предыдущий день — за исключением освещения. Я положил в закрепитель и эту пластинку, а потом быстро промыл обе и на десять или пятнадцать минут отправил в метиловый спирт, после чего отнес на кухню фотографа и просушил в печи.