Страница 139 из 194
О том, что размеры катастрофы были не столько результатом коварных капризов природы, сколько делом рук человеческих, наглядно свидетельствуют показатели по регионам, где традиционно снимали самые крупные урожаи, а теперь получали наименьшие. Немецкая автономная область Поволжья, например, слывшая оазисом благополучия, страдала сильнее других, а ее население сократилось более чем на 20 %: здесь в 1920–1921 гг. реквизировали 41,9 % всего урожая зерна178.
Весной 1921 г. крестьяне пораженных бедствием губерний вынуждены были питаться травой, корой деревьев и грызунами. Голод усиливался, и никакой помощи от правительства не ощущалось, предприимчивые татары продавали в вымирающих районах некий продукт, который они называли «съедобной глиной», запрашивая до 500 рублей за фунт. С приходом лета крестьяне, обезумевшие от полного истощения, бросали свои деревни и кто пешком, кто на подводах тянулись к ближайшей железнодорожной станции в надежде добраться до тех мест, где, по слухам, было вдоволь еды: сначала такой землей обетованной слыла Украина, а потом Туркестан. Вскоре миллионы несчастных скопились на вокзалах и полустанках, но им не давали уехать, потому что до июля 1921 г. Москва не хотела признавать факт катастрофы. Люди зря дожидались «поездов, которые так и не пришли, или смерти, которая была неминуема». Вот как выглядела железнодорожная станция в Симбирске летом 1921 г.: «Представьте себе массы грязных тряпок, из которых там и сям видны истощенные, оголенные руки и лица, уже несущие печать смерти. Прежде всего ощущается ядовитый запах. Пройти невозможно. Зал, коридоры, каждая пядь свободного места занята лежащими, сидящими, скорчившимися в самых немыслимых позах. Если приглядеться, то увидишь, что эти грязные тряпки кишат червями. Тифозные ползают и бьются в лихорадке, тут же их дети. Грудные дети потеряли голоса и уже не кричат. Каждый день умирает больше двадцати человек, их уносят, но убрать всех невозможно. Подчас трупы остаются лежащими среди живых больше пяти дней. Женщина пытается утешить младенца, лежащего у нее на коленях. Ребенок плачет, прося кушать. Мать укачивает его на руках. Затем она внезапно шлепает его. Малыш снова заходится. Женщина словно сходит с ума. С искаженным гневом лицом она начинает яростно бить ребенка. Удары сыплются на личико, голову, и наконец швыряет его на пол и пинает ногой. Вокруг поднимается ропот возмущения. Ребенка поднимают с полу, все проклинают мать, которая после дикой вспышки сидит совершенно равнодушная ко всему происходящему вокруг, глядя застывшими и ничего не видящими глазами»179.
«Бесполезно пытаться в нескольких строках изобразить весь ужас бедствия, — писал очевидец из Самары, — да и не найдешь таких слов, которые способны были бы его выразить. Надо видеть своими глазами этих скелетов-людей, скелетов-детей, с землистыми, часто опухшими лицами, с горящими огнем голода глазами, слышать это робкое, замирающим шепотом произносимое: "кусочек"…»180.
Поступало много сообщений о том, что доведенные до безумия люди убивали и съедали соседей и даже родственников. Фритьоф Нансен, норвежский филантроп, посетивший в то время Россию, говорил о каннибализме как феномене, распространившемся «до ужасающих размеров»181. Профессор Харьковского университета, предпринявший попытку проверить достоверность этих сообщений, подтвердил 26 случаев людоедства: «В семи случаях… было совершено убийство и тела проданы на рынке в виде колбасы»182. Были отмечены также случаи некрофагии — поедания трупов.
В голодающих районах из деревни в деревню можно было не заметить никаких признаков жизни — жители либо бросили родные места, либо лежали в домах не в силах пошевелиться. В городах трупы загромождали улицы — их собирали, грузили на телеги, часто сняв всю одежду, — и сваливали в безвестные общие могилы.
Голод сопровождался эпидемиями, косившими вконец обессиленных людей. Сильнее всего свирепствовал тиф, но жертвы холеры, брюшного тифа и черной оспы тоже исчислялись сотнями тысяч.
Весьма назидательно провести сравнение отношения большевистского правительства к голоду с действиями царского правительства, тридцать лет назад оказавшегося перед лицом подобной трагедии, когда голодом были поражены 12,5 млн крестьян183. Вопреки пропаганде, распространявшейся в то время радикалами и либералами и повторяющейся неизменно с тех пор, что, мол, правительство не сделало ничего, а вся помощь шла только от частных организаций, документы свидетельствуют о том, что власти распорядились быстро и эффективно. Они организовали распределение продуктов для 11 млн голодающих и оказали щедрую экстренную помощь местным органам управления. В результате смертельные случаи, вызванные неурожаем 1891–1892 гг., исчисляются в пределах от 375 до 400 тыс. человек — цифра ужасающая, но составляет лишь 1/13 часть скорбной жатвы бедствия при большевиках184.
В Кремле наблюдали за распространением голода, словно в прострации. Хотя донесения из села предупреждали о надвигающейся катастрофе, а когда она разразилась, о ее масштабах, Москва не делала ничего, потому что не могла признать факта национальной трагедии, которую невозможно было бы приписать проискам «кулаков», «белогвардейцев» или «империалистов». [Хотя надо заметить, что Ленин несколько раз пытался это сделать, см., например: Полн. собр. соч. Т. 44. С. 75, 312–313.]. Во-вторых, она просто не знала эффективных средств борьбы: «Советское правительство столкнулось с проблемой, которую, впервые, не способно было решить с помощью силы»185. В мае и июне 1921 г. Ленин распорядился приобрести зерно за границей, но оно предназначалось для снабжения городов, главного предмета его забот, а не для деревни186. Голод волновал его лишь постольку, поскольку грозил обернуться возможными неприятными политическими последствиями: в июне 1921 г., к примеру, вождь говорил об «опасном положении», возникшем в связи с голодом187. И, как мы уже видели, он использовал его в качестве предлога для начала наступления на Православную церковь. В июле 1921 г. Дзержинский предупреждал ЧК об опасности контрреволюции в местностях, пораженных голодом, и назначил жесткие превентивные меры188. Советской прессе запрещалось даже намекать на неурожай, и еще в начале июля она продолжала сообщать, что в деревне все в порядке. Большевистские лидеры тщательно избегали всякой сопричастности к бедствию: Калинин, кремлевский представитель от крестьянства, был единственный, кто посетил вымирающие регионы189. 2 августа, когда катастрофа достигла наивысшей точки, Ленин обратился с воззванием к «международному пролетариату», где с лукавым простодушием сообщалось, что «в России в нескольких губерниях голод, который, по-видимому, лишь немногим меньше, чем бедствие 1891 года»190. Ни в одной статье или выступлении главы партии и правительства в тот период нельзя встретить ни слова сочувствия миллионам его подданных, гибнущих от голода. Действительно, можно предположить, что народное горе с политической точки зрения было ему вполне на руку, поскольку голод настолько ослабил крестьянство, что «изгонял саму мысль о крестьянской борьбе», и «усмирял» деревню даже быстрее, чем отмена продразверстки191.
В июле Кремль, наконец, вынужден был признать то, что всем уже было известно: страна в объятиях катастрофического голода. Но, не желая объявлять об этом прямо и открыто, советское правительство предпочло, чтобы печальная правда и зов о помощи исходили от частных лиц. 13 июля, очевидно с одобрения Ленина, Горький обратился с воззванием «Ко всем честным людям» с просьбой помочь продовольствием и медикаментами. 21 июля правительство одобрило просьбу группы гражданских лиц об образовании добровольной частной организации в помощь терпящим бедствие. Она называлась «Всероссийский комитет помощи голодающим», или просто «Помгол», и насчитывала 73 члена различной политической ориентации, среди них были Максим Горький, графиня Софья Панина, Вера Фигнер, экономист С.Н.Прокопович и его жена Екатерина Кускова и еще много известных агрономов, врачей и писателей192. Комитет действовал по подобию Особого комитета помощи голодающим, образованного в 1891 г., чтобы помочь царскому правительству в сходных обстоятельствах, с той лишь разницей, что, по распоряжению Ленина, в его состав включили «ячейку» из 12 видных коммунистов, председателем которой был Каменев, а А.И.Рыков — его заместителем. Это было сделано ради уверенности в том, что первая в Советской России независимая организация, получившая право на существование, не выйдет за рамки строго определенной ей миссии.