Создатели небес

– Нормальный человек пошел бы на такой обман, только для того, чтобы спасти свою жизнь, – заметил Бонделли.

– Ни на миг не забывайте это, – сказал Фурлоу. – Джо совершенно не способен представить себе, что он сумасшедший. Если он признается в этом – или даже подумает о такой возможности или о том, что ему необходимо притворяться, – то ему придется признать и то, что насильственное действие может быть бесполезным и бессмысленным. Чудовищность подобного допущения окажется для него гораздо хуже, чем просто сумасшествие. Сумасшествие для него гораздо предпочтительнее.

– Расскажете ли вы это суду присяжных? – тихо спросил Бонделли.

– Что Мерфи считает, что безопаснее отстаивать свою нормальность?

– Да.

Фурлоу пожал плечами.

– Кто знает, чему поверят присяжные? Джо может представлять собой сейчас пустую оболочку внутри, но эта оболочка может оказаться чертовски твердой. А у нас может не найтись средств, чтобы пробить ее. Все фибры его души сконцентрированы на необходимости казаться нормальным, поддерживать этот обман – как для него, так и для остальных. Смерть гораздо предпочтительнее второго допущения… ну прямо как у Оскара Уайлда.

– Каждый человек убивает то, что он любит, – прошептал Бонделли. Потом он снова повернулся и поглядел за окно. Облачко дыма все еще оставалось на прежнем месте. Он вскользь спросил себя, может, где-то под его окнами рабочие смолят крышу.

Фурлоу посмотрел на палец Бонделли, постукивающий по столу.

– Вся беда в том, – заметил Фурлоу, – что вы, Тони, – один из этих ужасных детей Г.К.Честертона. Вы невинны как ребенок, и уважаете правосудие. Но большинство людей безнравственны и поэтому склоняются к милосердию.

Будто и не расслышав его слова, Бонделли сказал:

– Нам необходимо простое и изящное доказательство для суда присяжных. Они должны быть ошеломлены осознаванием того, что… – Он умолк и уставился на Фурлоу. – А ведь ваше предвидение психического срыва Джо отлично подходит для этого.

– Слишком специфично, – возразил Фурлоу. – Присяжные не поймут этого доказательства, не воспримут. Присяжные просто не замечают того, что выше их понимания. Их мысли тогда отвлекаются на посторонние вещи, вроде фасонов платьев, жучков в цветочном саду, как провести ленч, где отдыхать.

– Но вы ведь предвидели такой его срыв, разве не так? Рут правильно передала ваши слова.

– Да, это был психический срыв, я предвидел его. – Признание Фурлоу прозвучало почти как вздох. – Тони, разве вы внимательно слушаете меня? Это было преступление на сексуальной почве – кинжал, насилие…

– Он сумасшедший?

– Конечно, он сумасшедший!

– С юридической точки зрения?

– С любой точки зрения?

– Ну, тогда у нас есть юридический прецедент для…

– Психологический прецедент более важен.

– Что?

– Тони, с той поры, как я стал судебным психологом, мне стала понятна одна вещь: присяжные гораздо больше уделяют внимание тому, чтобы уловить мнение судьи об обвиняемом, чем выслушиванию адвоката. Присяжные до отвращения внимательны к замечаниям судьи. А любой судья принадлежит этому обществу. Общество хочет избавиться от Джо – хочет его смерти. Мы можем до посинения доказывать, что он сумасшедший. Никто из этих добропорядочных граждан не примет наших доказательств, даже если в глубине души будут чувствовать их правоту. Честно говоря, доказывая его сумасшествие, мы только ускорим вынесение ему приговора.

– Вы что, хотите мне сказать, что не можете заявить, что предупреждали о психической ненормальности Джо, но власти отказались принять меры, поскольку он принадлежал верхушкам этого общества?

– Конечно, не могу.

– Вы думаете, они не поверят вам?

– Не имеет никакого значения, поверят они или нет!

– Но если они поверят…

– Я уже сказал вам, Тони, чему они скорее всего поверят, и меня удивляет, что вы, адвокат, еще не поняли этого. Они поверят, что у Паре есть доказательства неверности Адель, но некоторые юридические тонкости, возможные уловки с вашей стороны препятствуют огласке этих грязных подробностей. Они поверят этому, потому что легче поверить именно в это. И никакое заявление с моей стороны ничего уже не изменит.

– Так вы хотите сказать, что у нас нет и шанса?

Фурлоу пожал плечами.

– Да – если судебное разбирательство начнется прямо сейчас. Но если вам удастся отложить его на некоторое время или же перевести его в другой округ…

Бонделли повернулся на стуле и посмотрел на облачко дыма за окном.

– Мне трудно поверить, что рассудительные, мыслящие логически думающие люди…

– О какой рассудительности или логике присяжных может идти речь? – спросил Фурлоу.

Волна ярости захлестнула Бонделли, его лицо покраснело. Повернувшись, он пристально посмотрел на Фурлоу.

– Энди, вы знаете, что я думаю? Мне кажется, то, что Рут убежала, влияет на ваше отношение к ее отцу. Вы говорите, что хотите помочь ей, но каждое ваше слово…

– Хватит об этом! – перебил его Фурлоу тихим невыразительным голосом. Потом сделал два глубоких вздоха. – Вот что скажите мне, Тони. Почему вы взялись за это дело? Вы ведь не являетесь адвокатом по уголовным делам.

Бонделли поднес руку к лицу. Цвет его лица медленно приобрел обычную бледность. Он посмотрел на Фурлоу.

– Извините, Энди.

– Все в порядке. Так вы ответите на мой вопрос? Почему вы взялись за это дело?

Бонделли вздохнул и пожал плечами.

– Когда стало известно, что я представляю его интересы, два моих самых влиятельных клиента позвонили мне и сказали, что если мне не удастся с честью выбраться из этой ситуации, они откажутся от моих услуг.

– И поэтому вы решили защищать Джо?

– У него должна быть самая лучшая защита.

– И вы – самый лучший защитник?

– Я хотел съездить в Сан-Франциско и предложить заняться этим делом Белли или кому-то другому, однако Джо был против. Он думает, что это дело совсем простое – проклятый неписаный закон.

– И поэтому остаетесь только вы.

– В этом городе – да. – Бонделли протянул руки к столу и сложил пальцы в замок. – Вы знаете, я рассматриваю это дело с несколько иной точки зрения, чем вы, и не вижу в нем особых проблем. Мне кажется, самое главное – доказать, что он не симулирует сумасшествие.

Фурлоу снял очки и протер глаза, которые начали болеть. «Я слишком много читал сегодня», – решил он.

– Ну хорошо, Тони, – произнес Фурлоу, – у вас есть зацепка. Если человек, страдающий галлюцинациями, понимает, что не должен обращать на них внимание, то у вас может еще возникнуть возможность добиться, чтобы он проявил себя, совершил какие-либо действия под воздействием этих галлюцинаций, которые позволили бы окружающим понять его ненормальность. Разоблачение симулируемого сумасшествия легче по сравнению с проблемой определения скрытых психозов, но, как правило, общественность не понимает этого.

– Я полагаю, что в нашем деле присутствуют четыре неотъемлемых признака преступления, совершенного сумасшедшим.

Фурлоу хотел было что-то сказать, но передумал, когда увидел, что Бонделли поднял руку с оттопыренными четырьмя пальцами.

– Во-первых, – начал Бонделли, – смерть жертвы выгодна убийце. Психопаты обычно убивают незнакомцев или людей, которые оказались рядом с ними. Видите, я тоже провел подготовительную работу в вашей области.

– Да, – согласился Фурлоу.

– И Адель не была застрахована, – продолжал Бонделли. Он опустил один палец. – Дальше. Возможно, что это убийство было тщательно спланировано? – Он опустил второй палец. – Психопаты не планируют своих преступлений. И после совершения его они пытаются скрыться где придется, облегчая полиции задачу по их поимке. Джо же практически объявил о своем присутствии в конторе.

Фурлоу кивнул. «А может, Бонделли прав? А я подсознательно преследую Рут в лице ее отца? Куда же, черт побери, она убежала?»

– В-третьих, – продолжал Бонделли, – психопаты во время преступления проявляют больше насилия, чем требуется. Они продолжают наносить смертельные удары, даже тогда, когда для этого нет никаких причин. Нет сомнений, что первый же удар его кинжала оказался смертельным для Адель. – Опустился третий палец.