Восход Чёрной Звезды

— Прочие корабли вторжения, — ЩЕЛК! — будут оборудованы полным комплектом континентальных бластеров, а на борту транспортных кораблей мы перебросим ударную группу войск в составе 1800 янки и урней с тактическим ядерным оружием. Разумеется, немедленно после высадки мы наберем дополнительные отряды из числа Настоящих Американцев, и в третьей волне пойдут грузовые корабли, которые обеспечат новобранцев оружием, боеприпасами и чудеснейшими бело-синими мундирами… — Он недовольно посмотрел на Кастора. — В чем дело?

— Расцветка неправильная, — заметил Кастор. — Американские солдаты носили форму хаки или зеленовато-коричневую. А бело-синюю форму носили моряки.

— Ах, Кастор! — воскликнул Джач, теряя терпение. — Ну какое значение имеют такие мелкие подробности? Расцветку мундиров подбирал лично я! Именно такую форму носили Живые Боги. Так, есть у кого-нибудь серьезные вопросы?

Вопросов не было. Джач с довольным видом помахал вибриссами.

— Тогда нам остаются две вещи: подобрать экипаж президентской яхты и установить конкретный срок начала вторжения!

Большой Полли довольно долго не удавалось вставить в выступление урня словечко, и это ей изрядно надоело.

— По-моему, — заявила она громко, — экипаж никуда от нас не сбежит. Его мы и в последнюю минуту спокойно выберем.

— Стоящее предложение, разумное, — одобрил Эй-Белинка, сидевший по другую сторону председательского кресла — то есть, как и губернаторша, он хотел выиграть время, чтобы придумать подходящий предлог для собственного включения в экипаж.

— Хорошо, — сказал Джач, — а как насчет срока? Предлагаю восемь дней, ровно, с настоящего момента!

Большая Полли насупилась.

— Почему именно восемь?

— А почему бы и нет? — любезно осведомился урень. — Давайте проголосуем.

Когда большинством голосов его решение было поддержано, Большая Полли воздержалась из упрямства, Кастор — потому что задумался и не замечал, что вокруг происходит, Джач воскликнул победно:

— Итак, освобождение Америки начинается ровно через сто девяносто два часа!

Еще один умник подскочил к индекс-пульту и секунду спустя вдоль экрана развернулось цифровое табло: «НАЧАЛО ВТОРЖЕНИЯ — Ч:191 М:59 С:30».

И замелькали цифры: 30 сменилось на 29, потом 28, потом 27… Шли последние часы китайской оккупации Соединенных Штатов Америки.

Президент поднялся из-за овального стола и побрел наружу, на открытый воздух — душный, влажный, туманный и горячий, и никто не обратил на него внимания, никто с ним не заговорил. Он понимал, что вопросы на Совете обсуждались серьезные. У него самого было полно серьезных вопросов.

Но с кем поговорить? Как найти ответы? К Джачу или другим урням обратиться нельзя. Многолицего тоже нельзя спрашивать, потому что в этой войне Многолицый несомненно примет, и уже принял, сторону китайцев. По той же причине невозможно обратиться к Делиле, а Миранда, что тоже сомнений не оставляет, поддерживает сторону янки. Куда же податься человеку, пожелавшему сохранить нейтралитет? В Мире, похоже, не было ни одной живой души, сочувствующей Кастору, который воевать не хотел — все обитатели Мира стояли по ту или другую сторону поля битвы.

Единственным нейтральным источником сведений оставалась библиотека.

Не таким уж нейтральным, конечно. Урни ее составляли, урни ее программировали, и потому заметно было, как гордятся они своим оружием и стратегическим мастерством. Далеко не все здесь было изобретением урней. По правде говоря, сами урни мало что привнесли нового. Военную секцию индексов начали заполнять еще Живые Боги; все, что добавили урни, они преимущественно переняли у врагов — и технологии, и стратегию с тактикой.

И сколько же их было, этих врагов!

Во время первого посещения библиотеки Кастор получил общее впечатление; он понял, что урни воевали много и с большим удовольствием. Сколько именно войн имело место, он подсчитывать не стал. В ужасе отскочил он от окуляров демонстратора, поспешил наружу в поисках глотка свежего воздуха. Но снаружи его встретил лишь тошнотворно-теплый липкий ветерок Мира. В библиотечном помещении было не просто душно. Там стояла отвратительная вонь. Здесь, когда им вздумается, устраивались на ночлег глупики, и здесь же, если их никто не видел, то есть всегда, глупики справляли нужду. Другие библиотеки урней были получше приспособлены к их физиологическим нуждам. В старой библиотеке, которую использовал Кастор, были установлены бинокулярные просматривающие устройства, но окуляры были рассчитаны на глаза, разведенные пошире, чем человеческие (урням они еще меньше подходили). Окуляры идеально соответствовали птичьей посадке глаз Живых Богов, у которых органы зрения располагались скорее по бокам головы, чем спереди. У Кастора, если он продолжительное время пользовался окулярами, начиналась зверская мигрень.

Но все, что он увидел, было даже хуже, чем мигрень.

Урни, как он подсчитал, провели не менее девяти войн! Внешних войн, не считая той самой, когда Живые Боги стерли сами себя в порошок. И все девять — исключительно тотальные, до победного конца! Воевать с урнями было чистой воды самоубийством. Стать их союзником — ненамного лучше. Планеты крылатых существ сгорели дотла, потому что урни не сообразили вовремя, что нападение на планету одной из воюющих сторон неизбежно повлечет возмездие — удар по планетам противоположным, а в другой звездной системе обитали создания, похожие на червей, двух видов: большие, с толстой шкурой, и маленькие, с мягкими тельцами и острыми зубами. Они извивались кольцами, стискивая друг друга, и дрались, и пожирали друг друга. Урни с радостью избрали одну из сторон конфликта, врагов внесли в свои черные списки и опять с роковым опозданием выяснили, что эти два вида — симбиоты…

Урням никогда не попадалась единая, целостная цивилизация. Всегда имела место разница — во мнениях, в политике, в религии, в мировоззрении… для урней же всякая подобная разница означала борьбу.

А борьба — значит, война.

Кастор заставил себя просидеть у индекс-экрана допоздна, когда ему давно пора было бы отправиться спать. Покидая библиотеку, он чуть не упал, споткнувшись о парочку задремавших глупиков, свернувшихся в дверном проеме, где они подсматривали за человеком — чем он там, интересно, занимается? Кастор взглянул на них с ужасом. Больше они ему не казались забавными дурашливыми монстрами карликовых размеров. Они, особенно их сообразительные сородичи, были смертельно опасны.

Если разгорится война между янки и китайцами, останется ли в живых хоть кто-нибудь, чтобы отпраздновать победу?

Или урни посодействуют, чтобы обе стороны проиграли, в последний раз?

Цзунг Делила, расположившись в душной жаркой комнате, которую ей выделили урни, забылась тревожным сном. Ночью комнату не охраняли — не было необходимости. Стоит только нос показать наружу, как словно из-под земли появится стайка глупиков, которые последуют за ней по пятам, и столько шуму поднимут, что умники тут же узнают о ее вылазке. Кроме того, куда ей идти?

Для Делилы день за днем проходили словно в тумане, злом тумане. Лоно ее тосковало по Кастору — и поэтому она злилась на себя и на Кастора. Целая планета вооруженных безумцев планировала (как будто речь шла об утиной охоте) уничтожить ее родину — и от этого Делилу охватывал ужас. И поскольку ни первая, ни вторая проблема решению не поддавались, она приходила в отчаяние.

И когда она проснулась, во сне ей привиделось, будто бы Кастор без приглашения, неожиданно, забрался в ее постель, и обнаружила, что это был вовсе не сон, она дала волю чувствам, вспыхнула как спичка.

— Эй, юноша! — огрызнулась она, быстро перекатившись на дальнюю сторону кровати. — В чем дело? У всех сестриц-янки одновременно начались месячные? Тебе изменила удача? Или ты сжалился над старушкой?

— Делила, — придав голосу убедительность, начал Кастор, положив одну ладонь на плечо Делилы, а второй, секунду спустя, ласково обхватив грудь, — вспомни, как хорошо нам было вместе, как мы друг друга любили. Разве нет? Так почему бы нам просто ради того, чтобы доставить друг другу удовольствие, снова не…