Страница 7 из 39
Вот и тащили им все, что оставалось в юртах, – последнего барана, последнего петуха. Лишь бы только замолвил святой человек аллаху словечко!
Супы на дальних подступах к богатой юрте принимали подношения и тащили их в специальную пристройку.
Омирбек, наблюдая такой грабеж среди бела дня, просто с ума сходил от злости.
– Они несут этому жирному ишану все, что у них есть, а сами будут голодать! – глядя на тянущихся к богатой юрте бедняков, говорил Омирбек.
«А как сюда, к юрте ишана, попал Омирбек?» – можете спросить вы. Вот так.
Утром жена Омирбека собралась пойти к соседке, у которой в дальнем ауле умер какой-то родственник…
– Пойду поплачу с ней немножко, – сказала жена, – ей легче станет.
– А детям ты поесть чего-нибудь оставила? – спросил Омирбек.
– Чего же я им оставлю, когда у нас в юрте нет ничего? – ответила жена.
– И мне, значит, тоже есть нечего? – уточнил Омирбек.
– Даже одного початка джугары нет!
– Отчего же ты в таком случае идешь плакать к соседке? – удивился Омирбек. – Плакать надо здесь! Оглянись вокруг – сразу слезы польются.
В юрте Омирбека почти всегда было пусто – хоть шаром покати.
Недаром весь аул смеялся над ишаком Омирбека, который обычно отказывался идти домой, упирался, ложился в пыль.
– Что с ним? – спрашивали соседи Омирбека. – Обычно скотина сама домой бежит! А твой ишак не хочет. Почему?
– Так он же знает, что дома нет ни соломы, ни зерна. Чего ему спешить? – отвечал Омирбек.
Но шутку не положишь в казан, из нее не сваришь шурпу, ее не зажаришь на огне.
– Что же мы есть будем? – спросила жена.
– Пойду посмотрю на людей. Что-нибудь да придумаю! – как всегда в таких случаях, ответил Омирбек.
Вот так он оказался возле богатой юрты.
Друзья Омирбека, такие же бедняки, как он, уже с утра сидели у юрты ишана и смотрели, как супы помогают пиру обирать бедняков.
– Зачем ты несешь свою последнюю курицу этому кабану? – ухватил Омирбек за руку проходившего мимо соседа. – Иль яйца ты теперь сам нести будешь? Сам сядешь в казан, и тебя будут варить? А о детях ты подумал? Может, им не понравится сваренная из тебя еда?
– Э-э, Омирбек! – обреченно махнул рукой сосед. – Может быть, моя курица разжалобит аллаха и он нам поможет…
– Как же, как же, жди! – усмехнулся Омирбек. – Я знаком с этим аллахом. Он меньше, чем за пять баранов, и пальцем не шевельнет – можешь мне поверить!
Друзья засмеялись, а сосед испуганно побежал дальше, придерживая рвущуюся из рук курицу.
Омирбек бессильно воздел руки к небу:
– Вот горе! Они все считают этого жирного скрягу святым! А в нем святости столько же, сколько в хвосте моего ишака! Но попробуй скажи им об этом!
Омирбек от огорчения закрыл глаза.
– Говори не говори – никто нас, бедняков, слушать не будет, – сказали друзья. – Нужно ждать, пока этот святой настолько разжиреет, что лопнет.
– Нет, – Омирбек открыл один глаз и хитро посмотрел на друзей. – Ждать нельзя.
– Что же делать?
– Вы умеете плакать? – Омирбек открыл второй глаз.
– Если тебе нужно – сумеем.
– Вы поведете меня к юрте пира и будете плакать, как на похоронах.
– Зачем?
– Я решил стать супы ишана.
Друзья растерянно смотрели на Омирбека.
– Это самая неудачная из твоих шуток, – сказали они.
– Это не шутка. Я хочу совершить два угодных аллаху дела.
– Каких?
– Сохранить жизнь себе – ни один супы еще не умер от голода, а в юрте у меня есть нечего. Разве аллах не будет рад, что сохранится семья такого бедняка, как я?
– Ну, а второе дело?
– Только бы он согласился сделать меня своим супы! – мечтательно произнес Омирбек. – Я бы показал землякам, кого они принимают за святого! Я бы так вывернул этого кабана наизнанку, что все бы увидели, сколько в нем святости и знаний! А вы к тому же увидели бы, сколько баранов, на которых уже накинули веревку, чтобы тащить их к ишану, останется в юртах! Только бы он сделал меня своим супы!
– Но зачем нам громко плакать, Омирбек?
– Э-э, друзья, что с вами? Разве ветер здесь дует со стороны богатой юрты?
– При чем здесь ветер?
– Вы полдня посидели тут и заразились самой страшной болезнью – глупостью! Даже сообразить не можете, почему вам нужно плакать! Вы теряете друга, который отныне посвящает себя служению пира! Нет прежнего Омирбека – есть супы Омирбек! «На кого ты нас покинул, Омирбек!» – вот что вы должны кричать, да так, чтобы вся степь это слышала. И чтобы мой будущий пир вам поверил. Поверит вам – поверит мне. А я обязательно должен стать его супы!
– Мы будем кричать и плакать изо всех сил! – поклялись друзья.
И над юртами взвился такой горестный вопль, что все, кто шел к ишану, остановились и поглядели в небо: не с высот ли аллаха прозвучал этот скорбный глас? А из рук вздрогнувших супы вырвались две дарственные курицы и ринулись прочь – спасать свои головы.
Сам ишан замер с открытым ртом, так и не донеся до губ пиалу с кумысом.
А друзья Омирбека вновь завопили, и крики их были еще горестнее, еще печальнее.
– Хорошо, хорошо! – сказал Омирбек. – Но глотки у вас работают лучше, чем глаза, – столько крика И не одной слезинки! Плачьте, плачьте! Неужели мне придется кидать вам в глаза пыль?
И он медленно пошел к юрте пира, а друзья, спотыкаясь от еле сдерживаемого смеха, который вполне мог издали сойти за рыдания, поплелись за ним, вздымая руки и голося:
– Вернись… Остановись… Подумай, на кого ты нас бросаешь… Аллах везде аллах – и в богатой юрте, и в бедной…
…Ишан хорошо знал Омирбека. Никто не доставлял ему столько неприятностей, как этот смекалистый шутник. Часто после того как гнев, вызванный очередной проделкой Омирбека, стихал, ишан с сожалением произносил:
– Если бы Омирбек славил аллаха вместо того, чтобы издеваться над его слугами, то сколько мы бы даров еще получили!
Но ишан понимал, что привлечь Омирбека к служению аллаху невозможно. И от этого вздыхал еще тяжелее.
И тут вдруг сам Омирбек просит взять его в супы! Что он задумал? Неужели его сердце открылось для святой мудрости и он решил начать новую жизнь?
Голос Омирбека был почтителен и печален: в его юрте скоро наступит голод, и это – не иначе! – как наказание аллаха за все проделки и шутки, пора уже замаливать грехи, познавать священную премудрость…
– Слава аллаху, который вразумил тебя, – сказал ишан, вздрагивая от очередного вопля омирбековских дружков, которые, не входя в юрту, продолжали громогласно горевать. – Ты станешь хорошим мусульманином, если будешь слушаться меня…
Так Омирбек стал супы. А ишан отныне стал пиром Омирбека.
И каждый, кто узнавал об этой новости, удивленно цокал языком и произносил:
– Тут дело не простое! Ох, теперь нужно повнимательнее смотреть, что Омирбек будет делать, слушать, что он будет говорить…
Когда наступило время намаза, Омирбек сказал своему пиру:
– Таксыр, я ведь не знаю, как по-настоящему и намаз-то делается! Научите меня!
Ишан подозрительно взглянул на своего нового супы. Но взгляд Омирбека был ясен и почтителен.
– Делай то, что будем делать мы все, – сказал ишан. – Повторяй все за нами!
Приступили к намазу.
Омирбек опустился на колени позади ишана. А племянник ишана – молодой парень – пристроился сзади Омирбека.
Когда ишан поднимал голову, то и Омирбек поднимал голову, когда ишан ее опускал, то и Омирбек опускал.
Потом Омирбеку надоело качаться, как былинка на ветру, и он решил пропустить очередной поклон.
Племянник ишана ущипнул Омирбека сзади – дескать, делай как все.
Омирбек, не долго думая, ущипнул ишана.
Ишан, не прерывая молитвы, наотмашь ударил рукой и чуть не попал Омирбеку в нос.
Омирбек повторил движение ишана, но постарался быть более метким и попал племяннику ишана по носу. Удар был таким сильным, что племянник слетел с коврика, растянулся на полу, закричал нехорошим голосом.