Страница 58 из 197
Частью коварного плана большевиков было сокрытие социалистической направленности Октябрьского переворота. В первую неделю существования новый режим, все еще не слишком уверенный в своих силах, не выпустил ни одного документа, где бы употреблялось слово «социализм». Делалось это сознательно, а не по недосмотру, и доказательством тому служит факт, что первоначально в наброске декларации от 25 октября о низложении Временного правительства Ленин написал «Да здравствует социализм!», но, подумав, вычеркнул этот лозунг231. Впервые термин «социализм» появился в официальном документе, написанном Лениным и датированным 2 ноября, где говорилось: «Центральный Комитет выражает полную уверенность в победе социалистической революции»232.
Все эти уловки притупили ощущение, что произошел крутой поворот, усыпили бдительность общества и свели на нет возможность активного сопротивления. Насколько глубоко было непонимание значения Октябрьского переворота, показывает реакция Петроградской биржи. Судя по сообщениям газет, ни смена власти, ни последующее объявление, что в России произошла социалистическая революция, не привели на бирже к сколь-нибудь заметным переменам. Хотя в первые дни после переворота несколько снизилась торговля ценными бумагами, цены держались на прежнем уровне. Единственным тревожным показателем стало резкое падение курса рубля: в период с 23 октября по 4 ноября обменный курс рубля упал вдвое — от 6,20 до 12-14 за американский доллар233.
Низложение Временного правительства в целом не вызвало сожалений: очевидцы рассказывают, что население было и осталось безразличным. Даже в Москве, где большевикам пришлось преодолевать упорное сопротивление, исчезновение правительства прошло практически незамеченным. Обывателю было все равно, кто находится у власти, ибо его жизнь, казалось, хуже стать уже не может.
ГЛАВА 4.
СОЗДАНИЕ ОДНОПАРТИЙНОГО ГОСУДАРСТВА
26 октября 1917 года большевики не столько захватили власть, сколько заявили право на нее. В тот день у ущербного Съезда Советов, незаконно созванного и заполненного их приспешниками, они вырвали полномочия ограниченные и временные — права сформировать еще одно Временное правительство. Подотчетное Центральному исполнительному комитету Съезда Советов, правительство это должно было просуществовать месяц, вплоть до созыва Учредительного собрания. Чтобы утвердиться в своих правах окончательно, большевикам потребовалось три года вести гражданскую войну. Однако, несмотря на шаткость положения, они практически немедленно приступили к выстраиванию основ еще невиданного в истории государства — однопартийной диктатуры.
26 октября перед большевиками открывалось три возможности. Они могли передать функции правительства партии. Они могли растворить партию в правительстве. Они могли сохранить две отдельные структуры — партию и правительство — и либо управлять страной помимо и вне правительства, либо входить в него на уровне кадрового состава органов исполнительной власти1. По причинам, на которых нам еще придется остановиться, первый и второй варианты были Лениным отвергнуты. Недолгое время он колебался между двумя моделями третьего. Первоначально он склонялся к первой модели: он предпочитал не становиться главой государства, а руководить страной в качестве главы партии, в которой ему виделся нарождающийся авангард мирового пролетариата. Однако, как уже говорилось, соратники восприняли это как попытку Ленина снять с себя ответственность за Октябрьский переворот, против которого многие из них в свое время возражали, и он вынужден был уступить2. Таким образом в возникшей в результате государственного переворота политической системе партия и правительство сохранили свою выраженную индивидуальность и соединялись не организационно, а на уровне кадрового состава, в органах исполнительной власти — прежде всего в Совете народных комиссаров, где все министерские посты разобрали партийные лидеры. При этом устройстве большевики принимали политические решения как партийцы и проводили их в жизнь как главы соответствующих ведомств, опираясь на бюрократию и аппарат госбезопасности.
Так возникла государственность, впоследствии породившая многочисленные «левые» и «правые» однопартийные диктатуры в Европе и других частях света и ставшая главным врагом и альтернативой парламентской демократии. Отличительным свойством ее является концентрация исполнительной и законодательной власти, а также исключительного права распределения должностей в законодательном, исполнительном и судебном аппарате в руках неправительственной организации — «правящей партии». Поскольку большевики вскоре поставили все остальные партии в положение вне закона, само название «партия» плохо подходит к их организации. Партия (слово это происходит от латинского «pars» — часть) по определению не может быть единственной, как часть не может являться целым; «однопартийное государство» поэтому понятие логически несообразное3. Гораздо уместнее здесь будет применить название «двусоставное государство» — термин, введенный позднее для обозначения сходного режима, установленного в Германии Гитлером4.
Был только один прецедент подобной системы управления, и он-то, не до конца в свое время реализованный и несовершенный, послужил ей в некотором смысле моделью — это был якобинский режим в революционной Франции. Сотни якобинских клубов были рассеяны по Франции, и хотя они не являлись партийной организацией в строгом смысле этого слова, но приобрели много отличительных черт таковой еще до прихода якобинцев к власти: вступление в них строго контролировалось, от членов требовалось согласие с программой и голосование единым блоком, а Парижский якобинский клуб играл роль их национального центра. С осени 1793 года и вплоть до Термидорианского переворота, произошедшего через год, якобинские клубы, не сливаясь организационно с органами управления, практически подчинили себе правительство, назначив своих членов на все должности в исполнительном аппарате и пользуясь правом вето при обсуждении деятельности правительства5. Если бы якобинцы дольше продержались у власти, они вполне могли бы создать самое настоящее однопартийное государство. Фактически они создали прообраз того, что большевики развили и довели до совершенства.
Благодаря своей непоколебимой уверенности, что пламя революций охватит весь мир и в нем сгинут национальные правительства, большевики никогда особенно не задумывались над тем, как будет выглядеть система управления страной, когда они совершат революцию. «Однопартийное государство» было буквально сымпровизировано ими по ходу дела и, хотя так никогда и не получило теоретического обоснования, явилось самым значительным и перспективным из их нововведений.
Ленин не сомневался, что со временем станет пользоваться неограниченной властью, но власть он захватил от лица «советской демократии», и забывать об этом ему было нельзя. Мы уже видели, что большевики совершили государственный переворот не от собственного имени — названия партии нет ни в одном воззвании Военно-революционного комитета, — а от имени Советов. Их лозунг был «Вся власть Советам», их полномочия были временны и условны. К этому вымыслу прибегли, поскольку страна в тот момент еще не потерпела бы узурпации власти одной партией. Даже делегаты Второго съезда Советов, состоявшего из большевиков, их сторонников и попутчиков, не были расположены дать большевистскому руководству диктаторские полномочия. Участники этого собрания, на которое большевики всегда впоследствии ссылались как на источник права и законности, на вопрос, как представляемые ими Советы видят будущую власть в стране, ответили следующим образом:
Вся власть Советам — 505 (75%).
Вся власть демократии — 86 (13%).
Вся власть демократии и цензовым элементам без кадетов - 21 (3%).