Сны о России

Вскоре карета остановилась у небольшого каменного домика, построенного среди леса. Дом принадлежал садовнику императрицы Осипу Ивановичу Бушу. Стоило пройти несколько шагов, и перед глазами появлялась дворцовая ограда. Пожалуй, дом Буша был самым близким к дворцу строением. Большой участок позади дома был очищен от леса и превращен в дворцовый сад, за которым Буш и ухаживал.

Бушу молено было дать лет пятьдесят. Возможно, он получил соответствующие указания, во всяком случае он встретил Кодаю очень приветливо и отдал ему лучшую комнату в своем доме.

Представив Кодаю своих домочадцев, Буш сказал:

— Здешний сад принадлежит императрице, и моя обязанность содержать его в порядке. Высокопоставленные лица выходят из дворца через заднюю калитку в сад погулять. Если вы увидите кого-либо из них, постарайтесь спрятаться в тени деревьев. Если же поблизости не найдется места, где можно укрыться, остановитесь и молча склоните голову. Точно так же следует поступать при встрече с наследным принцем или внуками императрицы.

Впоследствии Кодаю узнал, что у Буша не раз была возможность получить чины и звания, но он всегда отказывался. Несмотря на простое происхождение, он получал жалованье, тысячу рублей в год, и полторы тысячи лично от императрицы.

Кодаю старался реже выходить из дома, чтобы случайно не попасть впросак, но все же утром и вечером совершал небольшие прогулки в близлежащей роще. Роща вплотную примыкала к дворцовому парку, их разделяла высокая каменная ограда, и трудно было составить представление о величине самого парка. За домом садовника, в лесу, располагались конюшни, жилище для конюхов и манеж. Дом, где жили конюхи, обширное одноэтажное здание со множеством дверей, полукругом охватывал манеж. Судя по количеству дверей, конюхов в нем размещалось немало. Дальше виднелась двуглавая церковь с ярко блестевшими позолотой крестами. Церковь была красива, как игрушка, но Кодаю избегал к ней приближаться, поскольку был наслышан от Буша, что ее нередко посещает Екатерина II.

Кодаю не знал внутреннего устройства дворца, но предполагал, что оно совершенно. Дворец был трехэтажный, на втором этаже, по рассказам, имелся обширный зимний сад. Из дворцового парка слышались пение редкостных птиц, крики лебедей, журавлей и павлинов.

Дни проходили в безделье. В Петербурге Кодаю мог гулять по улицам, здесь же его прогулки ограничивались рощей. Дни становились все длиннее, да и вечера были светлые. Наступило время белых ночей, о которых Кодаю, будучи в Японии, не имел никакого представления.

Спустя месяц в Царское Село прибыл Лаксман. Он уже полностью оправился от болезни, был бодр и, как всегда, энергичен. Лаксмана поселили отдельно от Кодаю. По-видимому, ему поручили срочную работу, и он лишь изредка появлялся в доме Буша.

— Вот-вот мы получим добрые известия. Ждать осталось недолго, — всякий раз подбадривал он Кодаю.

Но Кодаю казалось, что Лаксман просто успокаивает его.

Десятого июня Буш сообщил Кодаю о великой победе, которую одержала Россия над турками. Двадцатитрехтысячная русская армия наголову разбила тридцатитысячную армию турок.

Во дворце собрались многочисленные сановники: спустя несколько дней в честь победы было решено дать пышный бал. Бушу поручили доставить во дворец цветы. Вместе с помощниками он срезал в саду столько цветов, что, казалось, там ничего не осталось, но Кодаю даже не заметил, чтобы их стало меньше.

Срезая цветы, садовники говорили о победе, превознося заслуги императрицы Екатерины.

— Нет в мире государства, которое могло бы противостоять императорской армии и флоту, — похвалялись они. — И все это благодаря нашей непобедимой воительнице, матушке императрице.

Кодаю могли убедить в мощи российской армии, не ему казалось странным, что все победы приписывались воинской доблести Екатерины. Его удивляло, что высшая власть в государстве принадлежит женщине и — что самое поразительное — в руках женщины сосредоточивалась вея полнота военной власти. Своими мыслями Кодаю ни с кем не делился. Вопреки утверждению Лаксмана он никак не мог поверить, что императрица, столь высокая особа, согласится дать ему, простому смертному, аудиенцию.

И все же случилось невозможное. Однажды пришел Лаксман и сообщил:

— Двадцать восьмого тебя согласилась принять императрица. Об этом ходатайствовал Безбородко, которому мы вручили прошение. Сегодня меня уведомил об этом Воронцов. На аудиенции я тоже буду присутствовать, так что не беспокойся. Мой тебе совет: поскольку ты иноземец, облачись соответственно в национальное праздничное платье.

К счастью, Кодаю захватил с собой по совету Лаксмана кимоно, накидку, а также японский меч и веер. Но в последний момент Лаксман передумал:

— Нет, лучше японское парадное платье ты захвати с собой в подарок, а надень русское. Я тебе пришлю накануне.

Кодаю смотрел на Лаксмана как на божество, как на будду. Ведь только что он подумал о том же — Лаксман угадал его желание. Кодаю не в силах был даже произнести слова благодарности и лишь кивал головой, слушая советы Лаксмана…

VI глава

В 1791 году, когда Кодаю увидел Екатерину, ей было шестьдесят два года. Россией она правила уже тридцать лет.

День двадцать седьмого июня, накануне аудиенции у императрицы, Кодаю провел в хлопотах: примерял костюм и широкополую шерстяную шляпу, изучал сложный ритуал аудиенции. Лаксман терпеливо наставлял Кодаю, обещал быть рядом с ним в трудную минуту.

— Самое главное, — напутствовал Лаксман Кодаю, — отвечать на вопросы ее величества, употребляя вежливые слова. Полагаю, она будет расспрашивать о том, как вы потерпели кораблекрушение и что случилось с вами потом. Старайся рассказывать так, как было на самом деле, и не касайся того, о чем она спрашивать не будет.

Двадцать восьмого июня Кодаю встал рано, облачился в заранее присланную Лаксманом парадную одежду и стал дожидаться приезда своего благодетеля. Японское кимоно, накидку и веер он сложил в фуросики,[25] чтобы захватить с собой.

Лаксман прибыл за Кодаю тоже в парадном платье. К главному входу во дворец их доставили в карете. Кодаю замер, пораженный роскошью дворца и красотой окружавшего его сада, в котором он заметил много лип. Кодаю последовал за Лаксманом к боковому входу, осторожно ступая по отшлифованным до блеска плитам белого мрамора с красными, зелеными и черными прожилками. У входа их ожидали гофмейстер Безбородко, которому было передано прошение, и президент коммерц-коллегии Воронцов, ведавший всеми вопросами, касавшимися торговых представителей из пятидесяти двух стран.

На второй этаж вели две лестницы со ступенями из красного дерева. Безбородко, Воронцов, Кодаю и Лаксман поднялись по правой лестнице. С этой минуты Кодаю стало казаться, будто он попал в страну грез. Он увидел два бесконечных коридора, уходивших влево и вправо. Его повели по правому коридору, по паркету из редких сортов дерева. Точнее говоря, это был даже не коридор, а целая анфилада комнат с настежь распахнутыми дверями. Кодаю прошел через комнату из красного мрамора, затем миновал комнату из голубого мрамора, вступил в зал, стены которого украшали многочисленные портреты, затем — в янтарную комнату.

Время от времени им попадались придворные со склоненными головами. Они напоминали неподвижных кукол, навечно установленных в определенных местах. В просторном дворце царила тишина. Число придворных по обе стороны коридора резко возросло, и спустя несколько секунд Безбородко остановился. За ним остановились Воронцов, Кодаю и Лаксман. Впереди виднелся вход в аудиенц-зал. Впоследствии Кодаю узнал, что этот зал во дворце второй по величине после тронного зала Он назывался еще зеркальным залом, был увешан картинами и богато украшен золотом. Однако у Кодаю не было времени рассматривать зал. Он лишь обратил внимание на высоту потолка с росписью, изображавшей летящих ангелов, и подумал о том, какими маленькими кажутся стоявшие у стен люди.

25

Фуросики — большой японский платок, в который завязывают вещи.