Сны о России

— По внешности вроде бы они русские, но, когда говорят, чувствуется, что не чисто русские. Известное дело, полукровки — все у них как-то неопределенно, — сказал Исокити.

— Не нравится мне, что они так смущаются. Ведь мы им ничего плохого не сделали. Почему же они уклоняются от обычных вопросов? — недоумевал Коити.

— Уж если о собственных родителях ничего толком сказать не могут, значит, в голове у них не все в порядке. Зачем, собственно, они к нам пришли? Не понимаю, — проговорил Синдзо.

— У меня другое мнение, — возразил Кюэмон. — Чем дольше я думаю о них, тем больше мне жаль их. Говорите — непонятно, зачем пришли. Пусть так. Ну а мы-то тоже хороши! Не дали им возможности ни о чем толком спросить. Окружили — и давай расспрашивать. Целый допрос устроили…

Слушая Кюэмона, Кодаю все более убеждался в его правоте и успокаивался.

— Понимаете… они же люди, — продолжал Кюэмон. — Разве им не интересно узнать, что за страна Япония, откуда родом их отцы, где она расположена? Ведь они специально пришли расспросить нас об этом! И что же? Теплого слова от нас не услышали, разговаривали мы с ними, как с подсудимыми. Я сбоку глядел на их лица — и показались они мне печальными. Нам бы рассказать им: вот она какая — страна ваших отцов. Рыба там водится вкуснейшая, каждый день можно есть сасими,[18] соевого соуса вдоволь. Суси[19] — объедение. Рис с ямсом — пальчики оближешь!

— Разговор о японских блюдах — у нас табу! — напомнил Коити.

— Но ведь я не о блюдах, просто я считаю, что им надо было о многом рассказать, — обиделся Кюэмон.

Татаринов и Трапезников больше не показывались у японцев. Должно быть, как говорил Кюэмон, у них пропало желание посещать дом, где их не ожидал радушный прием. Кодаю намеревался встретить их по-иному, если они снова появятся. Однако ни Татаринов, ни Трапезников не появлялись. Кодаю знал, что при желании совсем нетрудно было бы выяснить, где они живут, но решил с этим повременить. Причиной тому был страх, который он испытывал во время предыдущих встреч. В их рассказах о школе японского языка, о толмачах, о государственном пособии таилось нечто грозное и непонятное. И Кодаю решил не торопиться с новой встречей, посчитав за лучшее по возможности не соприкасаться с тем, что вселяет страх…

Наступил март, морозы с каждым днем становились слабее. Кодаю чуть ли не через день ходил в канцелярию, хотя и понимал, что это бесполезно — известий никаких не было.

Двадцать седьмого марта 1789 года в возрасте семидесяти трех лет скончался священник Иркутской Владимирской церкви Иоанн Громов. В тот день во встречавшем весну Иркутске не умолкал колокольный звон, и люди ходили по городу, печально опустив головы. Скорбели все — от старухи, тащившей большую продуктовую корзину, до приказчиков, гревшихся на солнышке.

С наступлением апреля солнце стало припекать все жарче. Утром двенадцатого апреля вскрылась Ангара, льдины, громоздясь одна на другую, двинулись вниз по реке. Над Ангарой стоял гул, будто одновременно ударяли в сотни больших барабанов. Этот гул заставил японцев выскочить на улицу. Смешавшись с толпой, они побежали к берегу Ангары. Кодаю последовал было за остальными, но, вспомнив об оставшемся в одиночестве Сёдзо, вернулся. Сёдзо, как обычно, лежал на спине, заложив руки за голову.

— Похоже, начался ледоход, — сказал Кодаю.

— Вон оно что. Значит, это шум с реки, — безразличным голосом произнес Сёдзо.

— Хочешь поглядеть? — спросил Кодаю, намереваясь посадить его на спину и отнести на берег.

Сёдзо отрицательно покачал головой. И все же Кодаю не отказался от своей идеи. Никто еще не знал, как выглядит Сёдзо без ноги, но когда-то это нужно было увидеть. И вот наступил удобный момент.

— Пойдем, — настаивал Кодаю, но Сёдзо отказывался.

В комнату вбежал Исокити. Он вспомнил о Сёдзо и решил во что бы то ни стало показать ему ледоход.

— А ну, залезай на плечи, — возбужденно крикнул Исокити, — я живо доставлю тебя на берег. Это такое зрелище! Пропустить его просто нельзя. Лед, по которому ездили на санях, двинулся весь сразу. А какой грохот стоит! Слышишь?

В доме был слышен шум, похожий на грохот сотен барабанов.

— Хватайся за плечи, — Исокити подставил спину.

Сёдзо взялся руками за плечи Исокити, и тот легко поднял его. Кодаю накинул на Сёдзо одеяло.

Берег Ангары был усеян толпами иркутян. Неподвижное до вчерашнего дня монолитное ледяное поле раскололось на тысячи кусков, и все они одновременно, словно по велению всевышнего, стронулись с места.

На середине реки, сталкиваясь и налезая друг на друга, льдины набирали скорость. В трещинах между ними проглядывала темно-синяя речная вода, там и сям фонтанами взлетали вверх брызги. У берегов лед двигался медленно, и создавалось впечатление, будто в движение пришло нечто непостижимо тяжелое. Шум, похожий на грохот сотен барабанов, переходил у самой реки в мощный орудийный гул. Сгрудившиеся на берегу иркутяне — старики и дети, мужчины и женщины — молча следили за переменами, происходящими на реке. Какой-то старец истово молился, опустившись на колени.

— На сто седьмой день только стронулась в нонешнем году, — услышал Кодаю бормотание стоявшей с ним рядом пожилой женщины.

— Пора домой. Ветер холодный, как бы Сёдзо не простудился, — сказал Кодаю; он и не заметил, когда Сёдзо переместился на спину Кюэмона.

На обратном пути Сёдзо понес Коити. Все по очереди подставляли ему спину — Сёдзо не перечил, он перестал стесняться своего увечья.

Гул с Ангары доносился в течение нескольких дней, потом начал постепенно стихать, пока совсем не прекратился. Наступила весна. Окруженный голубой лентой Ангары, Иркутск стал неузнаваем. Он утопал в зелени. Высившиеся за рекой холмы сплошь покрывали густые леса. У причалов рядами стояли торговые суда с товарами, прибывшими с запада, со стороны Енисейска, и с китайскими товарами, доставленными стой стороны Байкала. На Ангаре действовали два парома- нечто среднее между баржами и плотами: один — в районе Ушаковки, другой — значительно выше по течению, у гавани.

Теплый летний ветер поднимал на узких, кривых улочках Иркутска тучи смешанной с навозом пыли, в которой без конца двигались толпы людей, словно старавшихся встряхнуться от долгого зимнего сидения в домах. Заметно больше стало путешественников, почти ежедневно в городе проводились ярмарки, и японцы стали чаще выходить на улицу. Взгляды молодых японцев приковывали голые икры проходивших мимо женщин.

— Когда я вижу женские ноги, в голове у меня начинает мутиться, — признался однажды Синдзо. На что Коити ему ответил:

— Пожалуй, не Сёдзо, а тебе следовало бы отморозить ноги.

Сёдзо каждый день выносил за ворота скамейку, садился и молча глядел на прохожих. С того самого дня, когда его отнесли поглядеть на ледоход, он почувствовал себя свободнее, научился прыгать на одной ноге и вместе с остальными садился за обеденный стол. Однажды, сидя у ворот, Сёдзо потянул носом и спросил:

— Что за странный запах?

Это был запах черемухи, он веселил сердца, заставлял быстрее бежать по жилам кровь. Мелкие цветы черемухи походили на цветы японской вишни.

Двадцать третьего апреля после полудня случилось землетрясение. Толчки были довольно сильные. Иркутяне повыскакивали из домов на улицу. Выбежали и японцы. Когда вышел замешкавшийся Сёдзо, толчки уже прекратились.

— Здесь, оказывается, тоже бывают землетрясения, — удивился Коити.

Японцы глядели на ночное небо, в котором мигали бесчисленные звезды, и их охватывали щемящие воспоминания о родине. Перебивая друг друга, они заговорили о том, что в Исэ вот эта звезда видна с другой стороны, а та и вовсе не видна. Кодаю заметил, что один лишь Сёдзо упорно смотрел в землю, не решаясь взглянуть на звезды.

— Ну, хватит болтать, — сказал Кодаю.

Пожалуй, в присутствии Сёдзо о звездах говорить не следует, решил он.

18

Сасими — блюдо из сырой рыбы, нарезанной ломтиками.

19

Суси — колобки из вареного риса, покрытые ломтиками рыбы, яйцом, овощами, приправленные уксусом и сахаром.