Капитул Дюны

С высоты второго этажа сельского домика на Гамму Луцилла увидела, как на участок прибыл огромный грузовоз. Внизу под ней сновали люди. Со всех сторон встретить грузовоз с бобами и овощами подходили работники. До нее доносился едкий запах рубленого костного мозга.

От окна Луцилла не отодвинулась. Хозяин снабдил ее местной одеждой длинным платьем из желтовато-серого драпа и ярким голубым шарфом, чтобы скрыть ее песочного цвета волосы. Очень важно не привлекать к себе нежелательного внимания. Она еще раньше видела, как несколько женщин ненадолго останавливались поглазеть на работу в поле. Ее присутствие здесь можно принять за простое любопытство.

Это был большой грузовоз, его носители, работая над грузом продукции, сложили его по отчетливо различимым секциям. Оператор стоял в прозрачной кабине впереди, руки на рулевом колесе, глаза устремлены вперед. Широко расставив ноги, он как бы полулежал на сетке гибкой поддержки левым бедром касаясь панели электричества. Это был крупный мужчина со смуглым морщинистым лицом и тронутыми сединой волосами. Его тело было продолжением сложного механизма — тяжелое направляющее движение. Проезжая мимо, он на мгновение скользнул взглядом по Луцилле, потом вновь сосредоточился на тракте, ведущем на обширную погрузочную площадку, обозначенную зданиями под ней.

Встроен в свою машину, — подумала она. Дает представление о том, как люди подлаживаются под то, что они делают. В этой мысли Луцилла ощутила уходящую силу. Если ты слишком подлаживаешься к чему-то одному, другие способности атрофируются. — Мы становимся тем, что делаем.

Внезапно она увидела саму себя оператором какой-то огромной машины, в этом ментальном образе она ничем не отличалась от мужчины в грузовозе. Громадина прогромыхала мимо нее прочь из двора, причем ее оператор не уделил ей больше никакого внимания. Один раз он ее видел. К чему отвлекаться во второй?

Мой хозяин, подыскивая убежище, сделал мудрый выбор, подумалось ей. Скудно населенная местность с надежными работниками в непосредственной близи и нелюбопытными прохожими. Тяжелая работа умеряет любопытство. Когда ее везли сюда, она не преминула обратить внимание на характер местности. Был вечер, и люди уже потянулись к своим домам. Плотность городского населения можно оценить по тому времени, когда останавливается работа в городе. Все рано по постелям, и вот вы уже в свободном регионе. Ночная активность говорит о том, что люди в городе беспокойны, дерганы, раз сознают, что остальные не спят, полны сил и слишком близко.

Что навело меня на такую задумчивость?

В начале первого отступления Общины Сестер, еще до страшнейших бешеных атак Чтимых Матер, Луцилла испытывала определенные трудности, стараясь осознать общее убеждение, что «кто-то охотится на нас с одним намерением — убить».

Погром! Вот как назвал это рабби, прежде чем уйти сегодня утором «посмотреть, что я могу для тебя сделать».

Она знала, что рабби намеренно употребил это слово, исполненное глубокой древности и горечи воспоминаний. Но с момента первого своего опыта на Гамму до этого погрома Луцилла чувствовала, сколь плотным кольцом сжимаются вокруг нее обстоятельства, которые она не в силах контролировать.

Тогда я тоже была беженкой.

В ситуации, в которой в настоящее время оказалась Община Сестер, было немало сходного с тем, что ей пришлось выстрадать в правление Тирана, за исключением одного — Бог Император, судя по всему (в ретроспективе), никогда не намеревался уничтожить Дочерей Джессера, только управлять ими. И этого он безусловно добился!

Где этот проклятый рабби?

Это был большой, сильный человек в старомодных очках. Борода его выгорела под палящим солнцем. Немного морщин, хотя по голосу и движениям этого человека она ясно прочла его возраст. Очки заставляли сосредоточить внимание на глубоко посаженных карих глазах, что вглядывались в нее с таким странным напряжением.

— Чтимые Матер, — сказал он (прямо в этой комнате с голыми стенами на втором этаже), когда она объяснила, в какое затруднительное положение попала. — Ну надо же! Это будет сложно.

Этого ответа Луцилла ожидала и, что важнее, видела, что он тоже это знает.

— Здесь навигатор Гильдии на Гамму тоже помогает тебя разыскивать. Он — с Эдрика, очень могущественный, как мне говорили.

— Во мне кровь есть Сионы. Он не может меня видеть.

— Также как и меня или моих людей — по тем же причинам. Знаешь, мы, евреи, привыкли приспосабливаться к необходимости.

— Этот Эдрик — не более чем жест, — отозвалась она.

— Он мало что может.

— Но они привезли его сюда. Боюсь, нам не найти способа безопасно отослать тебя с планеты.

— Что тогда мы можем сделать?

— Посмотрим. Мои люди не совсем беспомощны, понимаешь?

Луцилла распознала искренность и беспокойство за ее судьбу. Он спокойно продолжал, рассказывая о сопротивлении сексуальным обольщениям Чтимых Матер, «делать это незаметно, так чтобы не вызвать их ярости».

— Пойду расскажу новости кое-кому на ухо, — сказал он.

Как это ни странно, от этих слов она почувствовала, как возвращается к жизни. Зачастую в том, как ты попадаешь в руки профессиональных врачей, есть что-то отстраненное и жестокое. Она искала поддержки в знании о том, что последователи Сук проходят кодирование на то, чтобы остро чувствовать твои нужды, оказывать сочувствие и поддержку. (Все то, что может только встать поперек дороги в случае опасности.) Бессознательно она приложила усилие, чтобы вернуть себе утраченное спокойствие, концентрируясь наличной мантре, которую она извлекла из образования смертисоло, в одиночку.

Если мне придется умереть, я должна передать кому-то этот трансцендентный урок. Я должна уйти безмятежно.

Это помогло, но она по-прежнему чувствовала озноб. Рабби ушел слишком давно. Что-то не так.

Права ли я была, доверившись ему?

Несмотря на растущие мрачные предчувствия, Луцилла заставила себя заняться практикой наивности Бене Джессерит, возвращая в сознании сцены встречи с рабби. Ее прокторы называли это «невинностью, которая естественно сочетается с неопытностью, состояние, часто путаемое с невежеством». В этой наивности сливались все вещи и события. Состояние это было близким к деятельности Ментата. Информация поступала без предвзятого вмешательства памяти. «Ты — зеркало, в коем отражается Вселенная. В этом отражении весь твой опыт. Из твоих чувств возникают образы. Выстраиваются гипотезы. Важные, путь даже неверные. Это исключительный случай, где даже больше, чем одно неверное исходное данное, вместе могут выдать надежное решение».

— Мы с готовностью послужим тебе, — говорил рабби.

Можно гарантировать, такое насторожит любую Преподобную Мать.

Объяснения кристалла Одрейд внезапно показались неадекватными. Это почти всегда выгода. Она восприняла это как цинизм, но цинизм, проистекающий из обширного опыта. Попытки вытеснить его из человеческого поведения всегда разбивались о камни приложения на практике. Социализирующие и коммунистические системы меняли лишь расчеты, которыми измерялась выгода. Невероятных размеров управленческая бюрократия — силой был расчет.

Луцилла предостерегала саму себя, что проявления его всегда одни и те же. Взгляни только на дорогую ферму рабби! Убежище отошедшего от дел доктора Сук? Она видела, что лежало за этим хозяйством: слуги, еще более роскошные апартаменты. А должно быть и больше. Не важно, в рамках какой системы, все оставалось неизменным: лучшая еда, прекрасные любовницы, беспрепятственное передвижение, великолепные условия отдыха.

Это становится очень у томительно, если сталкиваться с подобным столь же часто, как это выпало мне.

Она понимала, что образы в ее разуме беспорядочно мерцают, но чувствовала, что не в силах сделать что-либо, чтобы это предотвратить. Выживание. На дне выставляемых любой системой требований всегда лежит выживание. А я угроза выживанию рабби и его людей.

Он лебезил перед ней. Бдительно следи за теми, кто подлизывается к нам, вынюхивая все те силы, какими, полагают, мы обладаем. Как лестно обнаружить толпы слуг, ждущих, жаждущих исполнить любую нашу прихоть! Насколько это расслабляет.