Страница 4 из 82
Выслав вперед пикеты и караулы, десантные роты демонстративно прошли по улицам. В ранний этот час в районе порта народу было немного, но уже на Светланской, по обеим ее сторонам, копились толпы и в молчании глядели, как из глубины уличной перспективы, мерно отбивая подошвами, надвигались десантники — хорошо вымуштрованные, в светлой форме, с оружием на изготовку; сбоку вышагивали белоснежные офицеры при палашах.
Колеблемый свежим бризом с Амурского залива полосатый военно–морской флаг императорской Японии важно плыл мимо многоэтажных зданий с башнями и шпилями, ремонтных мастерских, крендельных лавок, богатых магазинов с цветными маркизами над окнами, рекламных тумб, зазывающих на оперетту «Жрица огня», ветхих лачуг и солидных иностранных представительств…
ИЗ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО СООБЩЕНИЯ РСФСР
ОТ 5 АПРЕЛЯ 1918 г.
В СВЯЗИ С ЯПОНСКИМ ДЕСАНТОМ
«…Об этом убийстве, его причинах, обстановке и виновниках Советскому Правительству в данный момент еще неизвестно ничего. Но ему известно, как известно всему миру, что японские империалисты уже в течение нескольких месяцев подготовляли высадку во Владивостоке. Правительственная японская печать писала, что Япония призвана восстановить порядок в Сибири до Иркутска и даже до Урала. Японские власти искали подходящих предлогов для своего грабительского вторжения на территорию России. В генеральном штабе в Токио изобретались чудовищные сообщения о состоянии Сибири, о роли германских военнопленных и пр. и пр. Японский посол в Риме заявил несколько недель тому назад, будто пленные немцы вооружены и готовятся захватить Сибирскую железную дорогу. Это сообщение обошло печать всего мира. Военные власти Советской республики отправили английского и американского офицеров по Сибирской линии и дали им полную возможность убедиться в лживости официального японского сообщения. Когда этот довод оказался выбитым из рук японских империалистов, им пришлось искать других поводов. Убийство двух японцев явилось с этой точки зрения как нельзя более кстати. 4 апреля произошло убийство, а 5 апреля японский адмирал, не дожидаясь никакого расследования, уже произвел высадку.
Ход событий не оставляет никакого места сомнению в том, что все было заранее подготовлено и что провокационное убийство двух японцев составляло необходимую часть в этой подготовке.
Таким образом, давно подготовлявшийся империалистический удар с Востока разразился. Империалисты Японии хотят задушить советскую революцию, отрезать Россию от Тихого океана, захватить богатые пространства Сибири, закабалить сибирских рабочих и крестьян».
Колеса успокоительно и монотонно отсчитывали рельсовые стыки. В сырых апрельских сумерках поезд спешил к Харбину, разноязыкому городу–притону, расположенному в полосе отчуждения КВЖД.
Будь возможность, один из пассажиров этого поезда охотно сменил бы тепло и комфорт первоклассного купе на промозглый неуют за стеной вагона — там он чувствовал бы себя в большей безопасности. По документам он значился Виктором Михайловичем Орловым, инженером управления КВЖД, командированным по служебным делам во Владивосток. В документах одно лишь было правдой — он действительно возвращался из Владивостока, куда ездил вовсе не из праздного любопытства. Николай Николаевич Ганскау, потомок обрусевших остзейских баронов, бывший капитан 15–го Сибирского стрелкового запасного полка, являлся одним из наиболее энергичных функционеров эсеровского «Временного правительства автономной Сибири» и правой рукой его «военного министра» подполковника Краковецкого.
После операции в конторе «Исидо», проведенной совместно с резидентурой японской диверсионно–разведывательной организации «Кокурюкай» («Черный дракон»), Ганскау и его напарник укрылись на конспиративной квартире в районе железнодорожного вокзала. Хозяин квартиры, жандарм, заочно приговоренный к расстрелу Иркутским ревтрибуналом, сходил на встречу с представителем «Черного дракона» и вернулся с неутешительными вестями. Японцы, обещавшие помочь уехать в Харбин тотчас после операции, просили подождать несколько дней. «Я и сам видел,— объяснил хозяин,— на вокзале полно красных, идет поголовная проверка документов. Подозрительных тут же арестовывают. Япошки обещают переправить вас через Гродеково».
Едва стемнело, Ганскау, осатанев от безделья и ожидания, плюнул на все и предложил пойти развеяться. Впавший в хандру напарник отказался. Тогда в поход по злачным местам барон отправился один. Он изрядно выпил, на Алеутской улице подцепил проститутку и из ее номера в гостинице «Централь» смог выбраться только утром.
Он еще издали почувствовал неладное — перед домом, где находилась конспиративная квартира, толпился народ, стояли две–три брички, а у ворот тускло поблескивали над головами жала штыков. Ганскау, не замедляя и не ускоряя шага, свернул в боковую улочку, прошел по ней до конца и, возвращаясь обратно, остановил вывернувшуюся из–за угла бабенку.
– Что это там люди собрались?
– А бандиты двоих зарезали, хозяина и квартиранта его,— охотно объяснила она.— Ночью, говорят, залезли в окно и… того. Знать, было что пограбить. Вот времечко–то настало — никакого порядка!
– Не говори, тетка,— машинально поддакнул он.
Уходя прочь, Ганскау ощущал в себе противное чувство запоздалого страха и еще — холодное бешенство. Сомневаться не приходилось: «Кокурюкай» избавлялся от лишних участников совместно совершенного преступления. Хороши союзнички, нечего сказать! Он остался в живых по чистейшей случайности, но «Черный дракон», конечно, постарается исправить осечку, и ожидать этого следовало в любой момент.
Ганскау знал толк в конспирации, да и связи во Владивостоке у него, слава богу, имелись.
Капитан на несколько дней бесследно исчез из поля зрения японской резидентуры, отсиделся в надежном месте и, вторично избегнув опасности при аресте красными небезызвестного Колобова, тоже функционера «Временного правительства», ускользнул в Гродеково. Только здесь его, кажется, снова засекли агенты «Черного дракона»,— несмотря на предпосадочную сумятицу, Ганскау, чьи чувства за последнее время чрезвычайно обострились, постоянно ощущал на себе чей–то внимательный взгляд, хотя полной уверенности в этом у него не было. Минули сутки с небольшим пути. Ничего подозрительного капитан пока не заметил. Настораживало лишь одно: в его двухместном купе второй пассажир так и не появился. На вопрос, заданный как бы между прочим, проводник — патриархальной бородой напоминающий генерала Хорвата, управляющего КВЖД,— с готовностью отвечал:
– Господа путейские инженеры пользуются на линии особыми привилегиями.
– Помилуй, да откуда ж известно, что я инженер КВЖД,— ведь я тебе бумаг своих не показывал?
– Об этом, ваше благородие, имею специальное предупреждение–с.
Расспрашивать далее Ганскау благоразумно воздержался. Однако чем больше вдумывался он в свое положение, тем становилось яснее, что дело, к которому он оказался причастным, слишком щекотливое и деликатное, чтобы японская разведка оставила его в живых: мертвые не болтают! — эту истину Ганскау исповедовал и сам. А то, что за прошедшие сутки не сделано никаких попыток убрать его, еще ни о чем не говорило. Могут постучать при подъезде к Харбину: «Проверка документов!» Что такое, скажем, выстрел из дамского браунинга? — так себе, хлопок, даже в соседнем купе он не будет услышан. Еще лучше ликвидировать его в самом Харбине: выстрелить в упор, в вокзальной толчее или немного спустя — в одной из темных привокзальных улочек… Тут его мысли были прерваны: показалось, что кто–то осторожно пробует с той стороны дверную ручку. Ганскау, не вынимая пистолет из кармана, отвел предохранитель и бесшумным кошачьим движением снялся с дивана. Постоял, прислушиваясь, потом крутнул запор и рывком отбросил дверь. За ней никого не оказалось, но в конце коридора какая–то неясная фигура быстро выскочила на тормозную площадку.