Страница 12 из 15
Если в кочевьях нетерпимо относятся к чужакам, то в становищах зачастую все иначе — с чужаками привыкли торговать, так почему бы не позволить и жить таким рядом, если это полезно накхам? Вот и оседали в становище странные люди: авантюристы всех мастей, беглецы, что-то натворившие на побережье, или просто безобидные искатели нового, явившиеся непонятно откуда.
Пусть ты даже с неба упал — если ты полезен накхам, ты сможешь жить с ними в становище.
Отец Тима упал с неба и всю свою жизнь Тим провел здесь, в становище. Ну, если совсем быть честным, то не всю — все же с дедом пришлось покочевать немало. С ним Тим много где побывал, и во многих передрягах. Дед суров и опытен, и внука таким же хотел сделать. Первого сумчатого медведя Тим убил в двенадцать лет. Сам убил, без посторонней помощи — палкой с петлей и коротким копьем. Первого человека Тим убил в пятнадцать. Правда, убил не сам, но его стрелу дед торжествующе вырезал из пробитого сердца конокрада. Хотя стрел таких в трупе было несколько, но все же стрела Тима угодила удачнее всех других.
Сегодня дед Тима, Ришак, вел суд. Суд над черным человеком. И то, что черный человек был уже мертв, от судебного разбирательства его не освобождало — порядок есть порядок. Жив ты или мертв — за деяния свои ответить обязан. Убийство "не воинов" тяжкий грех, а то, что молодежь сама нашла себе приключения, никого не волновало — черный человек пришел без приглашения на землю накхов, и убил детей, не будучи врагом накхов. Дети были на своей земле, а, значит, сделав его дичью, были в своем праве — ведь пришелец не гость. Если дичь стала охотником — дичь виновна. Будь он простым оламекским головорезом, обошлись бы без суда — с оламеками война, судить оламека, это все равно, что судить дикую собаку за скушанного зайчонка.
Собралось все становище — народ принес войлочные коврики, расселся на них полукольцом, как бы окружая дом Сергея-безродного. На высоком пороге дома, на стопке ковриков, сидел Ришак. Для этого случая дед оделся в лучшую одежду, из заморских тканей, лишь кожаной шапочке накхов не изменил. Голос его сегодня звучал еще важнее, чем одежда:
— Я Ришак, из рода Ликадов, сын Ароша, что из рода Лакадов, умершего от людей с побережья соленого озера, жена моя Ниарра, ее я украл из рода оламеков, выносила тринадцать детей, вырастила пятерых, умерла она сама, прямо на перегоне, на спине своего коня. Дочь моя Энеяна, жена Сергея-безродного, умерла, рожая шестого ребенка. Муж ее теперь стал Ликадом, и он сын мне приемный. А сын его Тимур, который убил черного человека. Я старше Тимура. Я старше Сергея-безродного. Мой род взял жизнь черного человека. Но черный человек взял жизни Шулаков. Но Шулаки сказали, что вручают слово свое мне. Значит и судить черного человека буду я. Кто-то хочет сказать что-нибудь против меня?
Накхи промолчали.
— Значит быть по-моему. Тимур, скажи мне, как все было?
— Я взял кунака Шарка на охоту. Я убил антилопу, и встретил Норга из рода Шулаков, с ним было три его кунака. Норг просил показать урочище с железной птицей, и мы поехали туда. По пути нашли след черного человека. Норг захотел взять его жизнь, Норгу это было очень нужно. Мне это не нужно было, и я не захотел брать жизнь. Черный человек убил Норга и его кунаков. Он сжег их своей магией. Он страшный колдун, он и меня хотел сжечь. Но я сумел его победить, разбил его голову об идола на древнем кургане. Каменные идолы неподвластны магии, и колдун защититься от него не смог. Вот так все было.
Ришак кивнул, показывая, что принял слова внука, важно произнес:
— Кто-то хочет что-то сказать против Тимура, или узнать у него то, о чем он промолчал?
В первом ряду поднялся шаман Тейко. Это был главный и, по сути, единственный шаман становища — остальная мелочевка не в счет. Данный факт приятно грел душу старика — приятно сознавать свою незаменимость. Тим, еще до того как Тейко раскрыл рот, уже знал, что он скажет.
— Ришак! Тимур твой соврал! Никто, в ком есть хоть кроха магии, не смог бы пройти рядом со становищем и остаться незамеченным! Я бы на месте Шулаков хорошо подумал, прежде чем верить явной лжи!
Ришак и ухом не повел:
— Сядь на свое место. Может в молодости ты и был шаманом, а сейчас ты просто никчемный старик. Сейчас я докажу это Шулакам. Гонир, встань, и ответь мне, что ты видел.
Седой воин поднялся не спеша, медленно, цедя каждое слово, заговорил:
— Тимур, сын Сергея-безродного, вернулся в становище и рассказал, что черный человек убил Шулаков. Я взял пятерых Ликадов и двоих Шулаков, и отправился к урочищу. И там, в урочище, вокруг железной птицы Тимур показал нам тела всех убитых Шулаков. Тела были обожжены, будто раскаленным углем. А наверху он показал нам черного человека. Человек был странный — таких мы еще не видели. Я бывал на побережье, и даже там таких не помню. Странный он: странная одежда, странные вещи, и странное тело. Мы прошли по следам колдуна, чтобы узнать откуда он появился в нашей земле. И мы нашли это место — следы его начинались посреди степи. Он не порожден степью — первые его следы смяли нашу траву. Значит он упал с неба, или был рожден воздухом. Он сгусток злой магии. Он чужой колдун.
Народ загудел, переваривая страшную информацию. Ришак, не давая Тейко шанса реабилитироваться, вытащил блестящую угловатую загогулину:
— Вот смертельный жезл черного человека! Источник его магии! И ты, Тейко-никчемный, не заметил ни этот жезл, ни чужую магию! Даже когда убивали Шулаков, ты этого не видел! Ты плохой шаман! Горе Ликадам: мы остались без хорошего шамана! Придется растить новых, или кланяться другим родам!
Тейко завыл, припал к земле, задергался в конвульсиях. На его потуги никто не обратил внимания — все взирали на Ришака. Тот, решил заканчивать суд:
— Черный человек злой колдун. Черный человек убил Шулаков. А Шулаки это накхи. Накхи один народ, и суд у нас один. Мы отрежем черному человеку голову, и голову получат Шулаки. Они будут возить ее на шесте, пока на ней не сгниет мясо, а потом оставят ее возле Грохочущих скал. А тело его мы разрубим на много кусков, и пусть все сожрут собаки Ликадов и Шулаков. Вещи черного человека заберет Сергей-безродный, отец Тимура, потому что Тимур победитель черного человека. Есть кто-нибудь, кто против этого?
Возражений не было.
Тим уже второй раз рассказывал отцу обо всем, что, сегодня произошло. Правда, первый раз рассказывал лишь ему, а теперь пришлось повторять всем. Под словом "все" подразумевались все, кто остался в становище из тех, кто упал с неба вместе с отцом. Свой мелкий род они называли "экипаж установки", и после ухода Мокедо их осталось совсем немного. Сам Сергей-безродный, или "старший техник", Лемешко Егор — "бортмеханик", Джон Хиггинс — "оператор", и искалеченный Поль Бомон — сразу и "физик" и "координатор". Во всем, что не касалось имен, Тим не был уверен полностью — при нем о своих старых небесных делах экипаж установки говорил на английском языке. Отец его этому языку тоже учил, но, подслушивая разговоры старших, понимаешь далеко не все — уж больно непонятные эти разговоры. Нет, Тим в небесных науках разбирался не столь уж плохо, но вот овладеть профессиональным сленгом ученых и астронавтов, да еще и понимать их скороговорку… нет, не дано это ему.
Мужчины выслушали Тима молча, без эмоций, лишь Поль вскинулся, когда слушал описание начала боя с черным человеком. Но промолчал.
Едва Тим закончил рассказывать, как они нашли место, где черный человек явился в степь, отец вытащил из-за спины плоский оранжевый цилиндр, положил перед собой:
— Вот господа, полюбуйтесь.
Хиггинс поправил на носу свои чиненные-перечиненные очки, поинтересовался:
— Что это?
Егор, склонившись над цилиндром, грустно улыбнулся:
— Это аварийный контейнер. Мы его сбросили перед посадкой. В нем комплект всех бортовых записей, в том числе и о ходе эксперимента. Это вроде дубля "черного ящика". Мы были не уверены, что "черный ящик" уцелеет, ведь рвануть могло очень сильно.