Страница 12 из 41
— Очень красиво, Варя, если понимать, — заступаюсь я.
— Воображаю, — корчит она гримасу, выходя на крыльцо.
Мы за нею. Ночь действительно чудесная, ароматная, почти душная. Белой змеей извивается и бежит вдаль дорога. Темно по обе ее стороны в молодой роще и в лесу.
До кладбища ходьбы минут десять.
Мы осторожно вынимаем ключ из двери и запираем ее снаружи.
— Федор уснул. Только бы прошмыгнуть через калитку, — шепчет Варя.
Мы отлично знаем, что эта ночная экскурсия не может понравиться моим родителям; поэтому, во избежание запрета, решаем открыть нашу тайну только через несколько дней, после того как она станет фактом. Так решено по совету Вари.
Ночь, тишина. Невдалеке высится огромным курганом мохнатая от столетних сосен кладбищенская гора.
Что-то влечет нестерпимо к этому кладбищу, к этой горе.
Я оглядываюсь на Эльзу, которая плетется сзади нас. Лицо ее резко белеет в полумраке. Беру ее за руку: рука как лед.
— Вы, кажется, боитесь? — спрашиваю я ее по-французски.
— О, m-lle Лидия! Это кладбище, город мертвых. Так жутко!
Я объясняю Варе, что она сказала.
— Сидели бы дома, — огрызается Варя. — А знаешь, — обращается она ко мне, — нам ведь придется пройти мимо Гаврюшинского склепа. Кладбищенский лесок, где растут травы, как раз за ним.
— Вот отлично. По крайней мере, посмотрим, что это за страшилище, — храбро восклицаю я.
Гаврюшинский склеп — это целая легенда. Богач купец Гаврюшин покончил самоубийством, когда внезапно узнал о своем разорении. И хотя самоубийц хоронить на кладбище по церковным законам не полагается, родственники Гаврюшиша, после долгих и усиленных просьб, получили разрешение и воздвигли склеп-часовенку, под полом которой в подземелье и поставили гроб отца. Ходили слух, что еженощно Гаврюшин поднимается из гроба и бродит по своему обширному склепу, к великому ужасу трусливых и суеверных людей.
Я перевожу шепотом эту легенду Эльзе на ее родной язык.
— О, m-lle Лидия! — шепчет она. — Так неужели мы пойдем туда сейчас, ночью?
— Не туда, а мимо склепа пройти придется, — успокаиваю я нашу спутницу.
Но она, по-видимому, находит мало утешительного в этих словах.
Вот и кладбище. Здесь совсем темно. Кое-где сверкает река сквозь чащу деревьев. В темноте светлые кресты кажутся привидениями, а высокие темные памятники — притаившимися в молчании, таинственными фигурами.
Эльза идет, тесно прижавшись ко мне, дрожащая, немая. Варя храбро шагает впереди.
— Ни чуточки не страшно, — роняет она, бойко поглядывая влево и вправо. — Покойников бояться глупо и смешно. Вот ссыльных-то, которых у нас здесь много, признаться, я немножко недолюбливаю. Говорят, новую нынче партию пригнали, буяны такие, что и не приведи Бог, даже Наумский не справится с ними. Да и Левка этот, говорят, где-то с ножищем бродит, прячется от людей, того и гляди прихлопнет. Ведь он кто? Мазурик, бродяга без совести и стыда.
— Ах, Варя, что ты. Ведь Левка еще маленький ребенок.
— Хорош ребенок — в пятнадцать лет.
— Большой Джон говорит, что из него можно было бы воспитать порядочного человека.
— То-то он и убежал от него, порядочный человек-то, — возражает Варя.
— Тссс! Silence! — слышу я шепот Эльзы, и она останавливается с вытянутой вперед рукой.
Останавливаемся и мы с Варей.
— Что с вами, Эльза? — осведомляюсь я.
— Что еще? — бурчит Варя.
— Ви видите? Ах, Боже мой! Ви видиль огонь? — она указывает вперед.
— Ну и огонь. Очень просто: лампада на чьей-нибудь могиле. Объясни ты ей, ради Бога, этой дурищ… душечке, — бросает Варя.
Но она неожиданно смолкает.
Мы замираем в молчании и смотрим, не мигая, вперед.
Вокруг нас полутьма. Сосны с черными мохнатыми вершинами жалобно скрипят над нашими головами. Смутные, движущиеся тени их стелются по земле. А там, подальше, где просторной, довольно вместительной часовней высится склеп Гаврюшина, там, наравне с землею, за решеткой самого подполья, где находится гробница, движется, перебегая с места на место, какой-то беспокойный огонек, будто кто-то бродит с зажженной свечою внизу в подполье.
Мы долго смотрим на этот огонек. Я чувствую, как шевелятся волосы на голове.
— Гаврюшинская тень не находит себе покоя, — говорю я.
— Душа самоубийцы, лишенная обрядных похорон и отпеваний, — вторит Варя. — Ведь запрятали его сюда без заупокойных обеден и панихид.
— Никакого тут призрака нет. Все это глупости, — говорю я громко и смеюсь не совсем, впрочем, естественным смехом.
— А вот посмотрим, — срывается у Вари.
— Что ты хочешь делать?
— Пойти и узнать, в чем дело.
— В таком случае идем вместе, — храбро предлагаю я.
Мы беремся за руки и делаем шаг вперед, туда, по направлению таинственного огонька в подполье склепа.
— Ах, ви меня позабиль. Я умираль от страха, — рыдает нам вслед Эльза.
— Тогда идем все трое! — предлагаю я и хватаю ее за руку.
Она поневоле должна согласиться.
Теперь идем мы все трое в ряд, с каждым мгновением приближаясь к страшной часовне.
Между тем огонек перестал двигаться и теперь светится уже на одном месте.
— Надо приблизиться к часовне, лечь на землю и заглянуть внутрь подполья, — бросает Варя на ходу.
Вокруг нас бесчисленные могилы и тишина.
Вот уже склеп Гаврюшина в трех-четырех саженях, вот еще ближе, сейчас…
Огонек горит ярко прямо перед нашими глазами. Еще шаг, другой, и мы у цели.
— Ой! Нет! Я не пошель дальше, — срывается с уст Эльзы.
— Тогда оставайтесь здесь и не мешайте нам! — кричит, забывшись, Варя.
И о чудо! Тотчас же за ее криком гаснет в склепе таинственный огонек.
— Мы спугнули призрак, — лепечет, щелкая зубами от страха, Эльза.
— Что бы ни было, я проникну туда! — вырывается у Вари.
— И я! — решаю я громко.
Эльза приткнулась к стволу ветхой сосны и тихо плачет.
Но нам не до нее в эту минуту. Жгучее любопытство побеждает страх. Мы бросаемся к часовне. Дверь не заперта. На каменном полу, перед большим образом Спаса, разостлан коврик, а там, в углу, чернеет узенькая лесенка, ведущая в склеп. Темная ночь смотрит в окна часовни. Мохнатые сосны качают головами и бьются в окошке склепа. Чуть доносится до нас тихое всхлипывание Эльзы.
Вдруг шорох внизу достигает нашего слуха. Точно кто-то ворочается в подполье, еще минута-другая, и лестница скрипит под чьими-то осторожными шагами.
— Призрак! — роняет Варя, и мы застываем на месте, схватившись за руки.
Громче, яснее скрип ветхих ступенек, слышнее, ярче по звуку. Живые так не ходят.
Белая фигура вырастает перед нами.
Холодный пот проступает у меня на лбу, и ужас ожидания слегка поднимает волосы. Рука Вари, сжавшая мои пальцы, становится ледяной. А глаза наши, не отрываясь, глядят в черный провал, откуда выбегает лесенка.
Еще минута.
Легкий стон или кашель, и белая фигура вырастает перед нами, заслоняя собою черный провал.
Что было потом, я сознаю плохо. Какой-то сумбур.
Я не успела крикнуть, как белый призрак метнулся на Варю и в тот же миг отлетел от нее, отброшенный сильной рукой.
Заскрипела лестница под тяжелым телом, скатившимся по ее утлым ступеням, и что-то тяжело ударилось там внизу о каменный пол склепа.
В ту же минуту громкий стон оглашает часовню. Это стонет уже не призрак: это настоящий человеческий стон.
Варя метнулась ко мне, схватила меня за руки и, приблизив ко мне побелевшее лицо, зашептала:
— Что мне делать?! Что же делать?! Я убила человека!
С минуту мы обе молчим.
— У тебя есть с собой спички? — спрашиваю, наконец, я.