Страница 3 из 23
Тут Инна, вспомнив что-то, очевидно, очень веселое, громко рассмеялась.
— Слушай, слушай, что только было у нас с нею, дедушка! Как-то раз я положила Эмильке-Крысе лягушку в постель. Ах, как она кричала. Кричала и дрыгала ногами, точно на ниточке паяц. "Змея! Змея! — кричит! И умоляла меня: Спасите меня, спасите!" Я чуть не умерла со смеху. Но ты сам посуди только, дедушка, разве не смешно бояться лягушки, которая никому не может причинить вреда? Разве можно за змею принять лягушку? А кучер Ермил так испугался Эмилькиных криков, что прибежал с оглоблей из конюшни змею убивать! Вот-то была умора! Я так смеялась, что осипла, а тетя страшно рассердилась на меня. Заперла в чулан на целый день, и потом на другое утро я узнала, что они меня решили с «крысой» в институт отправить. Ну, вот все. Я тебе все самое главное рассказала, дедушка, остальное все в том же роде. Видишь, какая я дурная! — совсем печально заключила Южаночка.
— Все ли, деточка? — переспросил дедушка, которому в одно и то же время хотелось и пожурить внучку, и расцеловать ее прелестное приунывшее теперь личико. А она хмурила лоб, стараясь припомнить, не совершила ли она какой-либо еще предосудительный поступок "из важных", чтобы не забыть рассказать его дедушке.
— Вспомнила! Вспомнила! Ах, вот-то еще была потеха. Ты только послушай, что я сделала, дедушка. Ха-ха-ха-ха! Я сняла с верхового Гнедка седло и переложила его на теленка Кичку. А сама села на Кичку и поехала на нем, как на лошади. Кичка прыгал как полоумный и кинулся к дому, влетел на террасу, где тетя с Крысой пили кофе, и прямо к столу… Тетя так испугалась, что упала со стула. И опять еще влетело по первое число. Опять целый день в чулане на хлебе и воде. Теперь уже я окончательно все до капельки рассказала тебе, дедушка!
— Нехорошо все это, Южаночка, — покачивая головою, произнес Мансуров, всячески силясь скрыть улыбку.
— Знаю, что нехорошо, дедушка! — опять делаясь серьезной, проговорила девочка. — Но мне кажется, что если бы тетя Агния не наказала меня отдачею в институт, Бог знает, когда еще удалось бы мне повидаться с тобой, мой милый, мой хороший дедушка! А я так тебя люблю, — неожиданно закончила она свою речь горячим поцелуем.
— Я и не сомневаюсь в этом, моя крошка! — проговорил старик, нежно поглаживая прильнувшую к нему черненькую головку, — ну, а теперь скорее обедать, а то и суп остынет, и пирожки.
— Слушаю-с, Ваше Превосходительство! — вытягиваясь, отчеканила Инна и, к удовольствию Сидоренко, как заправский солдат, замаршировала к столу.
Глава 2
Когда молоденькая Сашенька Мансурова вышла замуж за капитана Палтова и уехала на далекую южную окраину России, где квартировал полк ее молодого супруга, Аркадий Павлович Мансуров совсем приуныл в разлуке с дочерью. Сашенька была единственным утешением в жизни старого генерала. К тому же, Аркадию Павловичу почему-то казалось, что он никогда не увидит больше своей ненаглядной дочурки, и эта страшная мысль мучила старика. Прошел год, и вскоре он получил известие от молодых супругов о рождении у них дочери. Там, далеко, на берегу теплого синего моря, родилась девочка, Южаночка, смуглая, большеглазая, крепкая и здоровенькая, как майский день.
Рассказами об этой девочке были полны письма ее матери к старому генералу. А генерал еженедельно осведомлялся о здоровье новорожденной, слал ей игрушки, подарки, нарядные детские капотики, погремушки.
Как сокрушался бедняга, что раненая нога давала себя чувствовать от времени до времени и не позволяла генералу выезжать из Петербурга, где были лучшие доктора. Мечтал старик увидеть у себя свою маленькую Южаночку, как он прозвал далекую внучку. Увы! Его надеждам не суждено было оправдаться скоро. Александра Аркадьевна Палтова недолго прожила на далеком юге. Красавица Сашенька умерла, оставив на руках мужа четырехлетнюю дочку.
Известие о смерти дочери старик Мансуров получил в то время, когда ожидал всю семью Палтовых к себе гостить.
Это ужасное несчастие едва ли не стоило ему жизни. Он заболел опасно и выздоровел только через несколько месяцев благодаря нежному уходу Марьи Ивановны и Сидоренко. Теперь письма с юга приходили значительно реже. Зять писал тестю мало и скупо. Капитан Палтов был слишком занят службой. К тому же, горе так подействовало на молодого офицера, что он весь ушел в него.
Зато какой бесконечной радостью наполнилось сердце старика-генерала, когда в один прекрасный день его верный Сидоренко подал своему барину небольшой конверт, надписанный вкривь и вкось детскими каракульками. Это было письмо Южаночки! Первое письмо далекой ненаглядной внучки!
С сердечным трепетом вскрыл письмо это старый генерал. Семилетний автор письма торжественно сообщал "милому, золотенькому дедушке", что теперь она, Инна, уже большая девочка, выучилась писать и будет вести длинную и аккуратную переписку с дедушкой.
И вот с двух противоположных краев России полетели письма. Дедушка писал внучке, внучка — дедушке. Теперь старый генерал знал отлично всю подноготную своей ненаглядной Южаночки. Знал все ее радости и горести, знал все, что делалось на юге, в охранявшем русские границы полку.
Инна писала дедушке обо всем: о постоянной задумчивости и угрюмом настроении отца, о строгой тете, родной сестре ее папы, Агнии Петровне, заменявшей в доме место покойной матери, и о своих любимых солдатиках. О последних девочка отзывалась с бурным восторгом. Еще бы! Как ей было не любить их. С самой колыбели Инна проводила все время среди них. Из окна своей спаленки она видела, как проводилось учение на плацу, видела, как стройно и красиво двигались солдаты под звуки военной музыки на парадах, с каким добродушием и готовностью старались угодить ей, "маленькой капитанской барышне", в которой буквально не чаяли души. Принести букет цветов Инне из долины, спелой ягоды из лесу, поймать ей голосистую малиновку в роще, притащить зеленую ящерицу с поля, все это каждый солдатик считал своим нравственным долгом. Ей на славу выездили гнедого Красавчика, на котором отец позволил ездить девочке в сопровождении по окрестностям. Ей выдрессировали маленькую чекалку, пойманную в лесу, ходившую всюду как собачонка по пятам за своей юной госпожою. Словом, между Инной и "ее солдатиками" была самая трогательная дружба. О них-то и писала далекому дедушке внучка.
И года шли, Инна подрастала. Вдруг обрушилось новое несчастье. Владимир Петрович Палтов неожиданно скончался, едва успев вручить дочь под опеку ее тетки и его сестры, о чем известило дедушку печальное письмо девятилетней Инны.
После обеда в большой гостиной зажгли люстру, и дедушка, угостив Южаночку сладким десертом, провел ее туда.
Войдя в просторную комнату, девочка внезапно притихла. На ее личике отразилась печаль. Ее черные глазки устремились куда-то вперед.
— Ты узнала твою маму, девочка? — тихо шепнул дедушка, вглядываясь в портрет на стене гостиной. На этом портрете была изображена совсем еще молоденькая девушка в белом вечернем туалете, как две капли воды похожая на маленькую Инну.
— Я очень любила маму и горько-горько плакала, когда Господь взял ее к Себе на небо. Если б мама и папа были живы, мы бы приехали все вместе к тебе, дедушка… и… и… меня бы не отдали в этот противный институт.
— Но в этом «противном», как ты называешь его, институте, есть много хороших девочек, Южаночка.