Страница 29 из 29
— Я умираю!.. Я кажется, умираю! Что же, тем лучше… Славушка спасен… Алексей Алексеевич, не оставьте моей матери.
— Все у тебя готово, Катюша?
— Все, мамочка!.. Решительно все…
— И холодных цыплят поставила? И пирожки тоже?
— И холодных цыплят, и пирожки, и коржики, и лепешки с вареньем… Ах, да надо сказать Ульяне варенец принести с ледника…
— Сама скажи, Катюша… Меня ноги не слушаются что-то… Ведь подумать только, Катенька!.. Едет она… едет радость наша, солнышко наше… Ведь год не видались, Катюша. Целый год. Шутка ли сказать.
— А все-таки не плачьте, мамочка… Не волнуйтесь вы ради Бога… Лучше пойдем еще раз и посмотрим, как Ульяна комнату гостей наших приготовила, понравится ли им. Если и не особенно с комфортом, пусть не взыщут… Здесь не город, а глушь… Да и сам профессор не избалованный, простой, и важности в нем ни чуточки. Ира писала, помните?
— Да, да… Катюша… Мальчугана его мне посмотреть хочется. Веришь ли, Катя, во сне его видела не раз. Ведь Ирушкой нашей спасен мальчик — поневоле стал он мне дорог, как родной.
— Ну, мамочка, вы не очень, а то я ревновать буду. Довольно Иры и меня у вас. Вы лучше подумайте, как сообщить Ире о тех десяти тысячах, которые презентованы нам профессором. Ведь она и не подозревает о них. Я знаю нашу Иру. Воображаю, как она возмутится, начнет протестовать, сердиться, отказываться. Уж увидите…
— А если я скажу ей, Катюша, что грех отказываться от посильного дара тех людей, которым сама она принесла неоценимую жертву… Что из-за ложного самолюбия нельзя обижать тех, кто ей предан всей душою… Что, наконец, как писал в своем письме ко мне профессор, она бы не отказалась от этих денег, если бы их завещал ей после своей смерти Славушка, так почему же не принять их от спасенного малютки и его отца. Что ты на это скажешь, Катюша?
— Уж я не знаю, мамочка, поступайте, как знаете. Уговаривайте, как сумеете, нашу милую гордячку, а я так просто сказала бы ей: вот что, Ирушка, намыкалась ты по чужим людям, пора тебе и отдохнуть. Я, то есть это вы, мамочка, устаю одна хозяйничать, молодая моя помощница (а это уже я, как видите, мамочка) должна снова в свой пансион ехать запасаться книжной премудростью… А одна я скучаю и хочу быть с тобою, Ирушка. Вот и все, мамочка. Так и скажите… Она же любит вас, наша благоразумная Ирочка, растает и останется непременно.
— Останется, ты говоришь, Катюша?
— Всенепременно, мамочка.
Юлия Николаевна подошла к раскрытому окну своего крошечного деревенского домика, да так и замерла подле него, не отрывая глаз с дороги, по которой должна была приехать ее старшая дочь вместе с отцом и сыном Сориными.
Около двух месяцев прошло с того знаменательного дня, когда бесчувственную от потери крови и слабости Иру выхаживал знаменитый профессор Франк. И в продолжение этих двух месяцев из далекой суровой Финляндии в тихий уголок степного берега Волги то и дело летели письма о состоянии здоровья обоих больных.
Неожиданно сильная слабость овладела девушкою… Нечего и говорить, что профессор Франк совместно с доктором Магнецовым приложили все свои старания, применили все, что было нового в медицине, чтобы восстановить утерянные силы Иры.
Что же касается самого виновника всех этих хлопот и волнений — Славушки, то произведенная над ним операция вливания чужой крови в его вены отразилась самым блестящим образом на здоровье малютки.
— Едут, мамочка, едут! — завизжала Катя и опрометью кинулась с крылечка в сад.
Заволоклись туманом глаза старушки Баслановой. Ира, слегка осунувшаяся за этот год, в дорожном костюме, с сумкой через плечо, бросилась в объятия матери.
— Мамочка! Мамуличка! Старушка ненаглядная моя!
Пока длилась первая радость встречи матери с дочерью, Катя успела поздороваться с Сориным, терпеливо дожидавшимися на пороге своей очереди быть представленными старшей Баслановой.
— Здравствуйте, здравствуйте, добро пожаловать! — приветствовала хозяйка гостей. — А и прелесть же какая этот ваш Славушка! Можно мне поцеловать тебя, деточка?
— Разумеется, можно, — отвечал Славушка, — так как я — маленький братишка большой сестры Иры, а ведь вы также ее сестра? — И, приподнявшись на цыпочки он подставил Кате свою щеку.
Получасом позже хозяева и гости уютно устроились за чайным столом, оживленно беседуя.
После ужина Катя подхватила Славушку и помчалась с ним показывать все несложное хозяйство их родного гнездышка. Они обошли двор, сад, заглянули в Катин шалашик и понеслись было на опушку, осматривать княжеский дом, пришедший теперь в полное запустение, но Ира решительно запротестовала, указывая на необходимость покоя Славушке перед дальнейшим долгим путем. И дети снова вернулись в чайному столу.
Тихая чуть прохладная августовская ночь водворилась над Яблоньками. Черным флером затянулись степи и лес… Призраками зачернев дальние степные курганы…
Юлия Николаевна не спала. Она тихо беседовала с Ирой.
Она, Юлия Николаевна Басланова, хочет, чтобы Ира приняла эти деньги. Она хочет, чтобы ее дочь, ее ненаглядная Ирушка, победила свою гордость и дала возможность хорошим, честным людям дать ей радость, которая, конечно же, не сможет покрыть и сотой части той жертвы, которую принесла им Ира.
Что-то дрогнуло в благородном сердечке Иры… Любовь к матери, счастливая перспектива не разлучаться с нею, возможность поселиться снова под крылышком ее обожаемой старушки, все это показалось таким бесконечно-радостным, таким желанным Ире, что молодая девушка, уже не могла протестовать.
— Да… моя родная… я согласна, я принимаю этот подарок, потому что он дает мне возможность остаться жить с вами долго-долго… всегда.