Страница 18 из 32
Няня приготовила мне завтрак, но я, конечно, ничего не могла есть от горя. Затем целый день няня все хлопотала по устройству наших дел: надо было продать мебель, кое-что закупить на дорогу.
Поздно вечером, когда мы, уставшие от хлопот, сидели за самоваром, вдруг раздался звонок. Няня побежала открывать дверь и вернулась, неся в руках два письма. Одно было от дяди, другое из няниной деревни. Дядя писал, что вернется только через три недели и что до тех пор я должна пока остаться с няней. В другом же письме мать няниного мужа звала нас заехать к ним погостить по дороге к дяде… Она писала, кроме того, что няня нужна в деревне, так как приближались полевые работы.
— Что же, едем, Катя, ко мне в деревню? — спросила няня.
— Едем, нянечка, — согласилась я и тяжело вздохнула.
Я так мечтала еще при жизни мамы пожить в деревне. Теперь, без нее, это мало обрадовало меня.
На другой день и няня, и я встали очень рано.
После чаю няня сейчас же принялась укладывать наши вещи к отъезду.
— Катя, укладывать Лилины башмаки или нет? — кричала она мне из гостиной, откуда унесли уже проданную мебель.
Башмаки Лили (так звали мою куклу) были совсем старенькие, но их покупала покойная мама, и мне не хотелось оставлять их.
— Уложи их, нянечка, — попросила я, старательно завязывая галстук на шее моей любимой и единственной куклы.
Все мои игрушки должны поместиться в детском сундучке. Места в нем было немного. Некоторые игрушки пришлось подарить Паше, дворниковой девочке.
Я ходила по опустелым комнатам, заглядывала в кухню, кладовую, во все уголки нашей маленькой квартирки, прощаясь с нею. Мишка не отставал от меня и все время мяукал.
— Что это какой он неспокойный, нянечка? — спросила я.
— Скучает он, Катенька, чует его сердце, что мы расстаемся с нашим гнездышком, вот и плачет. Кошки ведь к месту больше, чем к людям, привыкают.
Наш отъезд был отложен до субботы. Нужно было продать еще некоторые вещи, которые нельзя взять с собою; нужно было также еще кое-что прикупить, запастись съестным в дорогу. Нянина деревня была в Курской губернии, и путь туда был не короткий.
Пока шли сборы, я сидела на моем любимом подоконнике, где, бывало, поджидала маму. Из кухни несся запах жарившихся на дорогу пирожков.
Мне было жаль оставлять квартирку, в которой я провела много славных, счастливых деньков.
Наступила суббота. Все было уложено и упаковано. Мы съездили с няней на кладбище, отслужили панихиду по маме и вернулись домой закусить перед дорогой и захватить вещи…
Но тут случилось одно неприятное происшествие. Мишка никак не хотел влезать в приготовленную для него корзинку. Няня ловила его и сажала туда, но, как только хотела закрыть крышку, капризный кот выскакивал и его приходилось ловить по всем комнатам.
Наконец, его засадили в корзинку, захлопнули крышку, несмотря на его отчаянное мяуканье, и поехали на вокзал.
Мама не гуляла со мною по людным улицам, и потому шум и возня на железной дороге испугали меня. Я держалась за юбку няни, прижимая к груди Лили, смотревшую спокойно на все своими стеклянными глазами.
Билеты куплены, носильщик отнес наши вещи в багаж и усадил нас в вагон.
Раздался первый звонок, за ним, немного погодя, второй, затем третий. Няня велела мне перекреститься и долго крестилась сама на соседнюю с вокзалом церковь. Пронзительный свисток — и поезд тронулся. Мишка заметался и замяукал в своей корзинке, поставленной под лавку, но скоро успокоился.
Передо мной мелькали деревья, дома, телеги и люди… Я не отходила от окна ни на минуту. Няня разговаривала с нашей соседкой по скамейке и была очень довольна, что нашла себе товарку по пути.
Мы ехали мимо каких-то деревушек с маленькими темными избушками. Снег еще лежал на полях, хотя солнышко грело по-весеннему.
Поезд шел очень скоро, и как только встречался с другим поездом, издавал пронзительный свисток.
— Катенька, не хочешь ли покушать? — спросила заботливо няня.
Я вспомнила, как хорошо пахли жареные пирожки и курочка, изготовленные накануне няней, и мне захотелось попробовать и того и другого. Няня поставила передо мной корзинку с провизией, я с аппетитом поела и покормила высунувшегося из корзинки неугомонного Мишку и снова заняла место у окна.
Начало смеркаться. Няня принялась устраиваться на ночлег. Вынула из дорожного мешка подушки и, положив свое пальто, устроила мне очень удобную постельку. Я не скоро уснула и долго рассказывала Лили о том, куда мы едем, где нянина деревня, сколько там яблок и ягод, коров и барашков.
— Катенька, ты спишь? — спросила няня. — Дай-ка я тебя перекрещу за маму, моя сироточка! — Она долго крестила меня, шепча молитвы.
— Мы ведь не скоро еще приедем, нянечка? — спросила я, уже засыпая.
— Еще не скоро, милушка, выспаться успеешь, — ласково успокоила меня няня и стала сама укладываться на другой скамейке.
Солнышко светило вовсю, когда я проснулась. Вдали белели церкви с золотыми куполами.
— Мы к Москве подъезжаем, — сказала няня, — и там пересядем на другой поезд.
В вагоне поднялась суматоха. Все бросились укладывать вещи. Я с любопытством рассматривала незнакомый город. Поезд подошел к платформе. Няня позвала носильщика и велела ему нанять извозчика на Курский вокзал. На этом вокзале было еще шумнее, чем на вчерашнем. Мы нашли себе место около молодой женщины, ехавшей со своей семилетней племянницей.
Девочку звали Дуней. Я ей показала Лили и Мишку и угостила пирожками и карамельками, купленными мне на вокзале няней. Мы подружились с ней очень скоро. Девочка рассказала мне, что тетка везет ее домой в деревню, а что гостила она у мамы в Москве.
— Моя мама живет в услужении, она горничная в генеральском доме, — важно сказала маленькая Дуня. — А твоя мама где?
— Моя мама у Боженьки! — тихо сказала я.
— Значит, ты сиротка? — спросила Дуня.
Я чуть не заплакала.
— Боженька любит сироток! — проговорила моя незнакомка и, отломив большую половину медовой коврижки, протянула мне.
Весь день проболтали с Дуней у окошечка и легли спать рядом на длинной скамейке. Среди ночи няня осторожно разбудила меня и сказала, что мы приехали.
Вокзал был слабо освещен. Мы стали отыскивать какую-нибудь телегу, чтобы доехать до деревни. Но телеги не было на станции ни одной. Няня уже готова была переночевать в гостинице, как вдруг ее кто-то окликнул.
Мы обернулись. Перед нами стоял маленький, седенький старичок.
— Ах, Кузьмич, здравствуй, — обрадовалась няня.
— Здравствуй, здравствуй, Грунюшка! Меня за тобой и прислали, как, значит, получили писульку-то, так меня твоя мать и подрядила ехать за вами.
— А, значит, письмо дошло?
— Вчерась еще принесли… Давай вещи-то, родимый, — крикнул мужичок насильщику и, взяв от него багаж, положил его в телегу.
Потом он подложил сена под сиденье и помог нам взобраться.
— Это сосед наш, Катенька, — пояснила мне няня, когда телега загрохотала по улицам городишки.
Мне очень хотелось спать, и я легла на дно телеги. Няня прикрыла меня большим платком, но уснуть я не могла, так как слишком сильно трясло на мостовой. Мужичок повернулся к нам и, поминутно подгоняя лошадку, рассказывал няне о их деревенском житье-бытье.
Пока мы ехали по городу, я не чувствовала ничего, кроме желания спать, но вот выехали в поле, а потом в лес, где меня охватило чувство страха… Я смотрела на большие деревья, которые размахивали ветвями, точно громадными, длинными руками: тень от них ложилась темными пятнами на дорогу. Мне было жутко. Я вспомнила мамину сказку, где в таком же лесу маленький мальчик, ехавший с отцом, видел лесного царя и его страшных дочерей.
— Тебе холодно, Катенька? — заботливо осведомилась няня, видя, что я все время озираюсь по сторонам.