Страница 2 из 44
Но на популярность Лены работала трагическая история Марины Снегиревой.
Марина Снегирева, красивая молодая женщина, жила себе в провинциальном тихом Владимире, писала стихи, музыку, записывала свои песни на кассеты. И хотела покорить своим искусством Москву. В дороге машина друзей, с которыми она ехала, перевернулась. Снегирева погибла. Ее похоронили. А вся эта история стала, используя стандартный оборот, достоянием гласности.
Но если бы все было так просто… Началось нечто невообразимое. Газеты все разом стали печатать портреты Снегиревой, стихи, размышления о ней и ее творчестве. О погибшей женщине в одночасье узнала вся страна. Не было такого средства массовой информации, которое не сочло бы своим долгом написать или сказать о Снегиревой хоть что-нибудь. О ней говорили одноклассники и родные, близкие и дальние. Целыми полосами печатались фотографии: Марина в младенчестве, Марина в подростковом возрасте, Марина с гитарой у костра, Марина с женихом у машины.
В публикациях было множество нестыковок и несуразностей, а порой и прямо противоречивших друг другу фактов. Однако никого это не смущало.
О необычайном таланте Марины Снегиревой рассуждали звезды эстрады. По телевидению показали концерт в память о трагически погибшей поэтессе и композиторе. Сама Великая Певица даже исполнила одну из песен Снегиревой. Могила ее стала местом паломничества неуравновешенных подростков обоего пола. Такое паблисити не снилось, похоже, даже самым именитым западным звездам, периодически наезжавшим с концертами в бывшую Страну Советов. Всей этой вакханалией явно кто-то умело дирижировал…
На взгляд Совина, стихи Снегиревой не были ни гениальными, ни даже просто талантливыми. Разве только чуть-чуть выше обычного уровня заполонившей эфир русской попсы. Был, правда, этих стихах свой стиль. Эдакий трагизм с желанием (и, надо отдать должное, некоторым умением) выдавливать женскую или подростковую слезу. И Совин не сомневался: песни Снегиревой нашли бы поклонников. Если бы ей удалось пробиться на эстраду…
Но ей не удалось. И сейчас ее песни исполняла Лена Мосина. Вышел компакт-диск, на котором Лена записала песни на стихи Марины Снегиревой. Диск «раскручивался» всеми музыкальными станциями и расходился быстро. Тиражи — большей частью пиратские — допечатывались и вновь расходились: кто-то зарабатывал на этом огромные деньги. Шли разговоры о том, что Мосина записывает второй компакт с песнями Снегиревой. И три вещи с будущего компакта уже звучали в эфире. Только Совин очень быстро понял, что это уже не стихи Снегиревой…
Совин попсу не любил, считая ее чем-то вроде печально известной «МММ»: людей беззастенчиво обманывали, выдавая явный суррогат за произведение искусства. Но по долгу службы приходилось слушать эфир, в том числе и конкурирующие станции. И хочешь не хочешь, а песни назойливо лезли в уши. А что касается песен Снегиревой, то Дмитрий просто хотел понять природу широко разрекламированного «таланта» и оттого специально прислушивался. Он быстро почувствовал стиль и язык Снегиревой. И поэтому насторожился, когда зазвучали песни со второго компакта. И понял: тексты песен со второго диска перу Снегиревой не принадлежали, их написал кто-то другой…
Сначала Совин это просто почувствовал. Потом вслушался и убедился окончательно: писала не Снегирева. Произвести профессиональный лингвистический анализ да ещё с криминалистическим уклоном Совин не сумел бы. Потому что просто не знал, как это делается. Но ему это было и не нужно. Хватало уникального языкового чутья. Ему Совин верил безоговорочно. Тем более что за свои сорок три года не раз имел возможность убедиться, что это чутьё его никогда не подводит…
Печатное слово и смотрится, и читается по-другому. Несмотря на занятость, Совин не поленился и набрал тексты песен с первого и второго компакта на компьютере. Распечатал, почитал вслух, посмотрел на рифмы, на слог. И еще раз убедился: Марина Снегирева не сочиняла песни, которые должны были выйти на втором диске и которые ей приписывались….
На свете, а в особенности в нынешней российской действительности, много несправедливого.
Грабеж, обман, насилие, увы, не редкость, а норма. Озверевшие — другого слова Совин не смог бы найти — люди делали деньги всеми возможными способами. «Крыши», «наезды», «разборки», заказные убийства, скандалы и грязные махинации в высших эшелонах власти стали нормой. Закон не работал. Милиция, как выразился один высокий чин, «отслеживала» бандитские группировки. Но почему-то именно отслеживала, а не боролась. Или боролась не очень активно. Случаи, когда милиционер получал деньги от государства и от бандитов, не были редкостью. Нормальные люди перестали видеть в милиции защитников. Все это было противно, но приходилось привыкать. И терпеть.
Совин всегда был спокойным человеком, но такой способ зарабатывания денег, каким стал обман со стихами Снегиревой, его буквально взбесил. Это не был грабеж. Это было нечто гораздо худшее: деньги делались не просто на крови — шла совершенно грязная спекуляция на памяти погибшего человека…
С этими мыслями Совин вылил в раковину остатки чая, сполоснул кружку и отправился спать.
Вечер второй
ПОНЕДЕЛЬНИК, 4 МАЯ
С седьмого этажа гостиницы «Заря» открывался прекрасный вид на разлившуюся Клязьму и за-клязьминские луга. На улице было тепло, и Совин сидел у открытого окна, курил и ждал, когда «командировочный» кипятильник вскипятит стакан чая.
Руководство радиостанции решило, что все майские праздники рекламная служба работать не будет. Промежуток между Первым и Девятым мая денег не приносил — гулял русский народ в этом промежутке. Рекламодатели, также принадлежавшие к русскому народу, гуляли вместе с ним. Приличные фирмы просто распускали своих сотрудников дней на десять. Потому у Совина и получились маленькие десятидневные каникулы…
Совин и сам не знал, что его погнало во Владимир, откуда была родом Марина Снегирева. И теперь, и позже, по окончании «дела Снегиревой», Совин так и не смог себе объяснить, чего ради он в это самое дело полез. Может быть, хотелось еще разок проверить свое языковое чутье, доказать себе что-то. Может быть, просто было интересно…
Но факт оставался фактом: четвертого мая Дмитрий сидел не в своей московской квартире, а в одноместном номере владимирской гостиницы в самом центре города и с нетерпением ждал, когда вскипит чай. Потому что не пил его целый день, с самого раннего утра. Ничего не объяснив Татьяне, сказав, что ему нужно поработать, позавтракал, заехал домой, взял кое-какие вещи, сел в автобус и к обеду уже был во Владимире. Остановился в гостинице, поболтал с дежурной и выяснил, что здесь же, в гостинице, арендует площади местная радиостанция «Радио-Стиль». Совин поднялся на тринадцатый этаж и, не называя своих целей, представился главному редактору.
Редактор, молодая женщина, похоже, знала в городе всех. Позвонила по нескольким номерам, и через полчаса Дмитрий получил адрес матери Снегиревой и телефон журналистки местной газеты, которая хорошо знала Марину.
На звонок в дверь никто не открыл. Совин позвонил ещё раз — понастойчивее. Тишина.
Этажом выше хлопнула дверь и послышались шаркающие шаги. Медленно спускалась тепло одетая, несмотря на хорошую майскую погоду, старушка.
— Вам кого, молодой человек?
— Здравствуйте. Я к Надежде Васильевне.
— Умерла Васильевна.
— Как умерла? Давно?
— Да уж месяцев пять. Как дочка-то у неё разбилась, она и слегла. И, почитай, недели две только и проболела. Похоронили мы её…
Совин медленно спускался с четвертого этажа вместе с разговорчивой старушкой.
— А вы Марину знали?
— Знала, как не знать. Считай, здесь и выросла, на глазах. Хорошая девка была. Тихая да воспитанная. И красивая. Парни за ней ухаживали. А она ничего, блюла себя-то. А за полгода до смерти один стал часто к ней заезжать. Машина иностранная. Сам видный из себя такой. Говорили — богатый парень-то. Бизнесмен. Вместе с ним она и разбилась.