Страница 14 из 44
— Она мне звонила, говорила, что вы будете меня искать и просила помочь. Удивительная женщина. Мудрая, светлая какая-то…
— Да. Я таких никогда не встречал…
— А энергии у нее!.. Вы не представляете! Закаливанием занимается. Купается весь октябрь, чуть не до снега. Форточки в квартире никогда не закрывает, даже зимой — будь на улице хоть минус сорок. И Владик такой же был. Я у них зимой всегда мерзла… — Настя замолчала.
— Но мы отвлеклись, Настя. Если позволите, я задам вам несколько вопросов…
— А что за дело? Владик в чём-то замешан?
— Почему вы так решили? У вас есть основания для этого?
— Нет. Пожалуй, нет. Так что же все-таки за дело?
— Я не могу вам об этом сказать. Правда, не могу. И Владик ни в чем не замешан. Просто он мог что-то случайно услышать или увидеть. Вы ведь знаете, он пытался попасть в шоу-бизнес. Стихи писал, свел кое-какие знакомства…
— Знаю, только не нравилось мне все это. Вся эта тусовка… — Настя произнесла это слово так, как произносил его сам Совин. С презрением и нелюбовью.
— Вам не нравится это слово, Настя.
— Мне эти люди не нравятся.
— Почему? Вы с ними даже не знакомы. Нормальные певцы. И певицы.
— Простите, Дмитрий, вы слышали, как и что они поют?
— Слышал, Настя, слышал.
— Нравится?
— Нет.
— Так что ж вы такие вопросы задаете? Ни голоса, ни вкуса, ни образования, ни чувства меры — ничего нет. Уважающий себя и людей человек такого петь не будет. Тусовка, она и есть тусовка. Мне это слово напоминает другое — тасовка. Знаете, тасуют старую колоду грязных засаленных карт. На таком же грязном столе. И такими же грязными руками.
— Настя, вы стихи, случаем, не пишите? Уж больно образ хороший.
— Не пишу. Спрашивайте, что вы там хотели спросить!
Разговор шел явно не по плану Совина. Настя почему-то сердилась, но это было даже к лучшему: подверженный сильным эмоциям человек скорее ответит на вопросы. Ему сложнее скрывать правду. В случае, когда он лжет, делает это довольно неуклюже. Однако же интереснее всего то, что тема тусовки взволновала девушку сильнее, чем упоминание имени любимого человека. Трагически погибшего человека…
— Настя, у Владика что-то случилось. Это как-то связано с шоу-бизнесом. Я прав?
— Это они виноваты в том, что Владик погиб!
— Кто «они», Настя? Ведь убийц нашли…
— Нашли… Да если бы он не шастал ночами по этим сборищам, не возвращался бы так поздно и его не убили бы… — И Настя вдруг разрыдалась.
Совин страшно боялся женских слез. Он чувствовал себя совершенно беспомощным перед плачущей женщиной. Не знал, как и чем остановить этот поток рыданий. Тем более что чаще всего не мог определить причину слез. Здесь причина была ясна. Впрочем, легче от этого не было.
На них — на плачущую девушку — оглядывались люди. Совин обнял ее за плечи, и она уткнулась ему в грудь и заплакала еще громче.
— Настя, Настя, ну успокойтесь… Что вы… Настя…
Утешитель из него был никакой. Но даже его бессвязный лепет и обнимающая девушку рука сделали свое дело. Настя понемногу успокоилась, и Совин повел ее на Старый Арбат. Отыскал свободный столик в ближайшем летнем кафе и заказал минералки. Девушка успокоилась окончательно, вытерла слезы.
— Спрашивайте, что вы хотели.
Запись разговора с девушкой была отвратительная — диктофон хоть и хорошая штука, но глупая: записывал все уличные шумы. Гудели машины, играл далекий уличный оркестрик, шуршала одежда.
Это человеческое ухо может слушать избирательно. Железяка-диктофон писал все, что слышал. Приходилось многократно отматывать пленку и вслушиваться, пытаясь разобрать слова. Дмитрий решил найти свободное время, перегнать записи в компьютер и попробовать «почистить» все зафиксированные разговоры.
Прежде чем начать расспрашивать Настю, Дмитрий незаметным движением включил диктофон, спрятанный в нагрудном кармане.
Разговор был долгим: Совин не хотел, чтобы девушка догадалась о том, что конкретно его интересует, и потому старательно «топил» важные для него вопросы в огромном количестве неважных или просто никакого отношения к делу не имеющих. Похоже, это получилось так хорошо, что спустя час, в заключение разговора, собеседница спросила, узнал ли он хоть что-нибудь полезное. Узнал. Только ответил уклончиво: «Не знаю…»
А полезным было следующее. По словам Насти выходило, что Толстый отобрал какое-то количество стихов с обещанием их использовать. Но что-то было не так, потому что Владик был удручен, неясно говорил об обмане, хотел в чем-то разобраться, хотя толком ничего не объяснял.
Новые сведения, по большому счёту, новыми не были. Совин уже раньше понял, что Владик Семенов раскусил обман со стихами. Непонятно было, как Толстый удержал его от скандала. Впрочем, это технические трудности… И Совин подумал, что если молчание Владика не купили (а это вряд ли — денег у него не было), то в самое ближайшее время его могла бы ожидать печальная участь. Совин был почти уверен, что Толстый мог бы прибегнуть и к крайним мерам. Да сидящие ныне в тюрьме малолетние убийцы Семенова «успели» раньше. Чем изрядно Толстому помогли…
Дмитрий попрощался с Настей у метро, искренне надеясь, что вреда ей этой встречей не причинил…
Он ехал в метро и думал, что пора покупать машину. Расследование затягивалось. А оно требовало быстрых и свободных перемещений по городу. Общественный же транспорт такой возможности не давал.
Деньги у Совина были. Он разрабатывал рекламу для газет — кроме слова, он прилично владел и графическими компьютерными программами. Консультировал некоторые фирмы в области «отношений с общественностью» — для клиентов этих фирм и для их коллективов. Кое-что соображал в выборных технологиях, а это знание и вовсе дорого оценивается…
Права Совин получил давно, но машину не покупал: не любил да и не умел возиться с техникой. Сейчас ситуация подпирала. Дмитрий купил бутылку вермута и поехал к Сашке Надирову. Приняли по чуть-чуть, поболтали. Сашка, естественно, знал, куда сунуться, чтобы не только купить, но и тут же оформить необходимые бумаги. Взял у Совина сотовый телефон, позвонил в несколько мест, пока Дмитрий потягивал вермут, переоделся, умылся и, не долго думая, завел «жигули» очередного клиента. Машина была почти готова, на ходу.
Такими понятиями, как доверенность на вождение, Сашка голову себе не засорял. Просто использовал тот транспорт, какой был в данный момент под рукой. Своей машины у него не было. Да и зачем, когда в гараже, всегда стояли две-три отремонтированные.
Понятие «пьяный за рулем» ему тоже было неведомо. В любом состоянии Сашка водил машину как настоящий профессионал. Но конфликтов с гаишниками у него почему-то никогда не случалось. Видимо, благодаря совершеннейшей наглости…
Вся бодяга с покупкой и оформлением заняла несколько часов. Машину, слегка подержанные вишневые «жигули» девятой модели, Совин лично погнал к Сашке в гараж и оставил её Надирову. Тот должен был к следующему дню полностью подготовить её к работе. Сашка тут же полез под капот, потом лег спиной на специальную тележку и вовсе скрылся под машиной и на прощание Совина только что-то невнятно пробурчал. Многословием он не отличался.
Дмитрий сообщил, что уходит, услышал нечто, напоминающее слова прощания, и вышел из гаража.
Время ещё было. Все поездки Дмитрий решил отложить на потом, когда будут «колёса». И остаток дня посвятил странному, на первый взгляд, занятию — исследованию окрестностей своего дома и офиса.
Занятие было странным только на первый взгляд. Любитель детективов и сам частный детектив, Дмитрий Совин вспомнил персонаж Николая Леонова — матерого сыщика Льва Гурова, который учил, что у каждого сыщика должны быть заранее подготовленные пути отхода, места, где особым финтом можно уйти от слежки и прочая, и прочая, и прочая. То есть в целях сохранения собственного здоровья необходимо знать всякие там проходные дворы, подъезды, подземные переходы, магазинчики, где можно нырнуть в подсобку и выйти через чёрный ход… Кое-что в результате этих исследований Совин нашёл. Особенно по душе пришлась ему автостанция на «Щелковской» — она давала просто огромные возможности…