Семь легенд мира

Наконец вершина холма.

Караван оказался велик и богат. Огромные ухоженные верблюды, десятки! Они всё еще выходят в долинку от перелома дальнего холма, красные в закатном свете. Всадники из охраны, толковые воины, отлично вооруженные и при хороших конях. Все это зря. Ждали именно их, нет сомнения. Первая дюжина охранников уже выведена из строя, кони хрипят и бьются с пробитыми шеями и переломанными ногами. Короткая выйдет схватка и очень кровавый догорит закат, мрак ночи напитается сполна черной остывающей кровью.

Он приметил погонщиков, умело управляющихся с усталыми, ошалевшими от ран животными. Владелец каравана, «дабби-эшти», как таких именуют по ту сторону пустыни, скачет на породистом айгирском светло-соловом коне, в общем строю с охраной. Не трус и не жирный боров, и людей на гибель бросить не спешит… Нагнулся, подхватил ребенка из-под копыт лошадей, ловко направил солового в сторону и бросил малыша в руки догадливых и расторопных погонщиков. Не такой уж и плохой караван. И клинок у дабби хорош. Более того, знаком.

Актам зло впечатал глянцево-черные копыта в пыль и взвизгнул, требуя повод. Вот уж кто непрочь спуститься вниз и включиться в потеху…

Он сменил десятки коней на дорогах нижнего мира. И с некоторых пор все они – вороные из селения Гриддэ, почти всегда происходящие из одной породной линии. Вороные – потому что в селении безмерно ценят золото в масти и более охотно расстаются со скакунами, его не имеющими. А сам он предпочитает сохранять стиль, выбранный единожды. Гриддские – потому что им нет равных под солнцем. Сорок лет назад он вернул в род Иттэ двух кобылиц и жеребца, выкраденных ловкими чужаками. Его тогда наняли, но он оказался достаточно умен, чтобы вместо золота в оплату взять обещание дружбы. И с тех пор не жалеет о сделанном. Без своих обожаемых хозяев из селения кони гибнут, они горды и не берут пищи и воды у врага. Позже он еще дважды отбирал жеребят у ночных воров. В последний раз отвадил их, кажется, на целую череду поколений. Нашел покровителей конокрадов и положил пять десятков воинов, ловко заманив их в узкую лощину. Все закончилось в несколько минут, до прибытия прочих. Он ждал на холме. Один, как обычно, и под седлом в тот день был отец Актама. Прибывшие осознали гибель своих родичей сразу и решили, что сделать подобное человеку не по силам. Люди суеверны, и, сочтя его демоном, обрели должный страх. Демонам не мстят, ими пугают детей. С тех пор в Гриддэ никто не ездит без приглашения его жителей. И кони не пропадают.

Но скакунов по-прежнему мечтают заполучить, чтобы хоть немного улучшить кровь своих, местных. Гриддские резвы, выносливы, умны и преданы. Их не спутать с иными никогда, увидав всего лишь раз. Узкая морда с характерной горбинкой профиля, крупные, чуть косо разрезанные глаза, слабая грива, шея удивительной формы и змеиной гибкости. Длинноватый корпус, сухость конструкции, обманчивая легкость, маскирующая силу и неутомимость.

Не поддается маскировке иное: скакуны самолюбивы и своенравны, уверены, что их мнение в любом деле имеет решающее значение. Раньше он несколько раз возвращал строптивцев, не находя с ними общего языка. Гриддских коней «ломать» бесполезно, тем более – лучших. Но именно они не предают избранного седока и выносят его из беды, даже и ценой жизни. Люди куда менее надежны и достойны уважения. А вот коней уважать он со временем научился. Актам у него шестой год и имеет право на свое мнение. Кровью оплаченное право. А если так… Заводной устало вздохнул и встал, едва повод провис, сброшенный в пыль. Не с его хромотой лезть в драку.

Вороной уже азартно летел вперед, не опасаясь крутизны склона и сыпучего песка, ему не привыкать. И только стрелы хозяина обгоняли его, крылоногого, чтобы добавить багрянца в закат. Все, как одна – жутко и точно срубая шеи сквозь самую малую щель над срезом доспехов. Это приметили внизу лишь с седьмой или восьмой смертью – и охнули. Закричали, опасливо закручивая коней, чтобы успеть хотя бы мельком углядеть ужасное и почти невозможное – его. Того единственного, кто бьет на скаку без единого промаха и стал «легендой без лица», ведь враги ничего не успевают толком рассмотреть. Лишь силуэт одинокого лучника, черного на фоне склона. И гудение лука. А потом – темный тусклый меч придвинувшейся вплотную смерти, чуть наотлет, в опущенной правой руке. И в левой – еще один, более короткий (повод брошен на луку седла).

Когда нападающие повернулись лицом, целиться стало еще удобнее – в открытое горло. Занятно. Он не устраивал тут значимых драк лет сорок, но его еще помнили, вот уже отчетливо прошелестело над песком слитной дрожью разом севших до шепота голосов: «Кэбир». И Черный меч – старое имечко. Трусливые отродья – их семь десятков с лишним, за минусом числа израсходованных стрел в его колчане. Все при оружии, он – один и пока довольно далеко. Караван уже забыт. Их, побежденных лишь именем и страхом, мнут сзади люди дабби.

Вороной разочарованно взвизгнул и прибавил прыти: как они смеют уклоняться от боя, не отведав остроты его зубов и мощи копыт? Уж в резвости-то с Актамом им никак не тягаться. Жеребец опытным глазом выбрал вожака, в несколько прыжков достал, сминая грудью. Впечатал копыта в бок соседнего коня и уже рвал рыжую шею следующего, не поднимая высоко головы, словно специально, чтобы дать полную свободу черному мечу хозяина.

Схватка вышла куда короче, чем полагали разбойники.

В несколько мгновений они разделились на тех, кто успел выбраться на пустой и довольно пологий северный склон – и прочих. Мертвых.

Актам зло визжал, обзывая трусами уходящих прочь бешеным махом коней и их жалких седоков. Он бы всех легко достал, но хромой жеребенок – его сын, бросать малыша одного не дело. И так бедняга спотыкается, неловко скользит по песку вниз.

Пришлось вороному всего лишь демонстративно повернуться хвостом к беглецам, игнорируя недостойных. И сосредоточить свое внимание на соловом конкуренте на роль лучшего в долине коня. Айгирские – кони шейхов, славная порода. Их, гордо несущих сухие головы на лебяжьих шеях, тоже не спутать с иными. Впрочем, к раненным Актам благосклонен. Тем более этот – боец, и со стрелой в плече не предал седока.

Дабби соскочил наземь в двух шагах от гостя, по восточному обычаю низко склонился, складывая руки на груди. Выпрямился, пытливо изучил незнакомца. Без страха, скорее с любопытством: немногие могут взглянуть в это лицо – и выжить. Очень спокойное лицо. Обычное, в общем-то, как и сложение всадника. Чуть выше среднего роста, суховат и не слишком внушителен, лет тридцати-сорока на вид. С довольно светлой кожей, выдающей северянина, с темными глазами, прорезанными расходящимися от зрачков веерами светлых нитей, наполняющих их сиянием. Оттого взгляд – пристальный и цепкий. Ведь нельзя совсем не интересоваться человеком, который считанные мгновения назад был почти мертв. А не переступил последнюю черту лишь благодаря жутковатому и спасительному на сей раз случаю с твоим именем.

Хорошо, что не переступил. Дабби умел не прятать взгляд и презирал суеверия. Рослый, сухой, явно изрядно за сорок, с веселой хитринкой в больших темных глазах, короткая борода пробита первой сединой. Одет скорее удобно и практично, чем богато. Вот и сбруя солового не светится золотом и камнями. Зато легка и отлично пригнана.

– Приветствую нежданного спасителя, посетившего нас столь своевременно и оказавшего неоценимую помощь. Мы вынуждены разбить лагерь здесь, надо поскорее заняться ранами моих людей. Соблаговолит ли достойный гость принять мои расположение и дружбу, разделить скромный походный ужин и отдохнуть в шатрах каравана? И могу ли я называть его именем Кэбир?

– Пожалуй, я поужинаю охотно. Задержусь и отдохну у вас, уважаемый, – кивнул «гость». – А звать меня будет правильнее Тоэль. Таково мое настоящее имя на это время. И, если ваш клинок не менялся на золото, то он должен находиться в руках мужа из рода Багдэш.

– Именно, дабби Амир Багдэш к вашим услугам, – кивнул хозяин каравана, принимая повод вороного и восхищенно оглаживая шею загарцевавшего коня, падкого на восторги истинных ценителей. Сочтя приветствие завершенным, дабби перешел к иному, более мягкому и домашнему тону общения: – Кое-что не меняется в мире. Мой дед говорил о тебе. Всадник на лучшем из скакавших когда-либо под солнцем вороном коне, однажды подаривший ему жизнь и меч. Я не верил.