Страница 118 из 131
Словом, вроде бы разговор был неплохой. Но он ушел, и не было уверенности, что будет держаться, как условились…».
И тут из-под пера президентского помощника появляется многозначительная фраза, вызывающая массу недоуменных, а то и негодующих вопросов. «Я уже тогда знал, что его окружение подготовило текст соглашения о славянском сообществе. И вот случилось», — сказал президент на совещании девятого декабря в 16.30.
Как это — знал? И не принял мер? А как же тогда понимать восклицание о том, что Президент СССР ничего не знает, произнесенное после звонка Шушкевича из пущи?
Хорош и Ельцин. После встречи с Горбачевым пятого декабря российский Президент сообщил прессе, что он с Михаилом Сергеевичем не мыслит Союза без Украины и что надо будет все сделать, чтобы убедить украинцев присоединиться к Союзному договору. Еще тот конспиратор Борис Николаевич!
Он тоже, оказывается, произнес многозначительную фразу: «Если этого не получится, надо будет подумать о других вариантах». В тот день на нее не обратили внимания.
«Что будем делать?»
По свидетельству Г. Х. Шахназарова, вопрос, заданный ему по телефону Горбачевым в понедельник девятого декабря, накануне встречи с вернувшимся из Минска Ельциным и приехавшим из Алма-Аты Назарбаевым, прозвучал в несколько необычной для него манере.
Действительно, что делать?
В воскресенье вечером Горбачев позвонил Шахназарову домой и попросил подготовить выступление:
— Надо проставить все точки над «и», прямо и без обиняков сказать о роли Кравчука и других участников минских соглашений…
Голос не мальчика, но мужа? Отважная решительность союзного президента импонирует всем здравомыслящим людям. В марте провели референдум, большинство населения высказалось за Союз. И вот полгода спустя руководители трех республик из пятнадцати, не имея на то полномочий высших органов власти своих республик, приходят к соглашению о роспуске СССР. Если бы они обратились к другим республикам с предложением рассмотреть этот вопрос — еще полбеды. Но ведь принято не предложение для обсуждения, а решение, открытое для присоединения других республик.
В ближайшем окружении Горбачева Беловежское соглашение сразу же окрестят контрпереворотом. Шеварднадзе так и сказал: завтра придут опечатывать кабинеты. Глава внешнеполитического ведомства ошибся на две недели. Как рассказывает В. А. Медведев, 27 декабря ранним утром в аппарат Горбачева сообщили, что Ельцин в 8.30 начнет свою работу в этом кабинете. У Горбачева на утро была намечена беседа с японскими журналистами, предусматривались и другие встречи, да и кабинет не был еще полностью освобожден — покинуть его предстояло через два дня, 29 декабря. Пришлось ему встречаться с иностранцами в другом месте, а оставшиеся в кабинете вещи перебазировать в комнату охраны. Новый хозяин прибыл в кабинет Горбачева в девятом часу, встретился в течение короткого времени с несколькими людьми, поднял тост со своими ближайшими сподвижниками и уехал в другое место. Такая вот унизительная концовка.
Горбачев и остатки его команды прекрасно понимали, чем грозит им беловежская встреча лидеров трех славянских республик. Судя по словам Горбачева Медведеву о том, что теперь уже не аргументы в пользу Союза нужны, а кое-что иное, союзный президент видел крайнюю необходимость принятия жестких и решительных мер по пресечению ликвидации государства. И Шахназаров свидетельствует: Горбачев был за то, чтобы расставить все точки над «и».
А перед встречей с Ельциным и Назарбаевым, назначенной на двенадцать дня в понедельник, вдруг беспомощно-растерянное: «Что будем делать?». Решительности — как не бывало. Впрочем, его помощник и пресс-секретарь, вспоминая понедельничное утро девятого декабря, отмечает: президент, к которому А. Грачев пришел сразу же после его приезда в Кремль, полностью владел собой, был мобилизован и бодр и даже постарался загладить инцидент, связанный с украинским телеинтервью, сказав, что, по его мнению, все получилось хорошо.
Наверное, настроение союзного президента резко упало после того, как он узнал, что Кравчук и Шушкевич в Москву не прибудут. Это сообщение потрясло Горбачева, который лично шестого декабря договорился с ними, а также с Ельциным и Назарбаевым, встретиться у него в понедельник, девятого декабря. Все, в том числе Шушкевич и Кравчук, подтвердили свое согласие на участие в окончательном разговоре. И вот получается, что окончательный разговор, на который так надеялся Горбачев, состоялся в пуще без его участия. Картина: «Без Мишки в лесу».
Руководитель аппарата союзного президента Г. Ревенко пытался спасти положение и вызвать в Кремль хотя бы более податливого белорусского лидера. Где-то в районе десяти утра телефонный звонок из Кремля поднял с постели не отошедшего еще как следует от проводов гостей минского «пущиста». Шушкевич спросонья долго и путанно объяснял, почему он не в Москве, как договаривались:
— Я должен все осмыслить… Отоспаться… Все произошло так неожиданно…
Одной из причин того, почему два «пущиста» — Шушкевич и Кравчук — не приехали в Москву, называют опасение ареста. По второй версии: об этом договорились в пуще. Зная напор Горбачева, Ельцин опасался, что периферийные лидеры могут дрогнуть, особенно белорусский, и отойти от схемы поведения, выработанной в пуще. Непросто смотреть в глаза лидеру, которого они, взращенные им, позорно предали. В моральном плане встреча была бы кошмарной пыткой.
Около одиннадцати позвонил Ельцин и сказал, что он тоже не придет на встречу с Горбачевым.
— Почему? — взорвался союзный президент, не отошедший еще от известия о том, что минский и киевский лидеры приезжать отказались.
Ельцин объяснил, что не уверен в своей безопасности. По имеющимся у него сведениям, его могут арестовать в кабинете Горбачева либо в приемной.
— Ты что, с ума сошел? — вспылил Горбачев.
— Может, не я, а кто-то еще, — обидчиво ответил российский президент.
Тем не менее Горбачеву удалось убедить Ельцина в необходимости встречи.
Полтора часа перебранки
К кабинету союзного президента российский шел по кремлевскому коридору в сопровождении верного Коржакова.
Такого в древних стенах Кремля не было никогда. Традиционно здесь всегда был один хозяин. Он мог конфликтовать с кем угодно, даже вести боевые действия против бунтовщиков, но сопернику вход в Кремль был заказан, пока власть находилась в руках правителя.
В декабре девяносто первого в Кремле было два хозяина. Над куполами древнего обиталища русских царей реяло два государственных флага. Двоевластие ощущалось во всем. Вход на третий этаж здания, где размещался кабинет Горбачева, прикрывала верная ему с форосских времен союзная охрана. Но въезд на территорию Кремля контролировала служба безопасности российского президента. Последнее обстоятельство исключало возможность того, о чем ходили слухи по Москве и чего опасался Ельцин. Мол, Горбачев дал указание «Альфе» арестовать всех троих беловежских «пущистов», как только они покажутся на территории Кремля. Увы, его охрану к тому времени уже несли люди главного «пущиста». По этой причине не имеют под собой серьезных оснований утверждения некоторых очевидцев, наблюдавших интенсивное движение в направлении Кремля большого количества грузовиков с бетонными блоками. Вряд ли в сложившейся ситуации охрана союзного президента играла сколько-нибудь заметную роль. Реальная власть — повсеместно — переходила к российским структурам.
Когда Ельцину открыли дверь, в кабинете Горбачева он увидел Назарбаева, зашедшего туда двумя минутами раньше. Позднее Борис Николаевич рассказывал, что он рассчитывал на разговор с Горбачевым один на один. Присутствие казахского президента удивило Ельцина. По его словам, Назарбаев не отставал от Горбачева по части допроса, учиненного союзным президентом.
Встреча трех лидеров продолжалась полтора часа. О чем они говорили? Согласно рассказу А. Грачева, после того как Ельцин и Назарбаев покинули кабинет Горбачева, Михаил Сергеевич продиктовал пресс-секретарю сообщение для печати: