Страница 32 из 39
— Представьте, да ведь и я же почти что оттуда. Мой отец учительствует там в пригородной слободе. Земляки, стало быть, мы с вами.
— Стало быть, земляки, — улыбнулась Мара. — Вот уж где не думала земляка встретить! — искренне и просто сказала она.
Бабуся была права. Беседа о милой родине преобразила Мару. Теперь она уже не сидела далекая и апатичная, как несколько минут тому назад. Ее серые глаза искрились, пока она забрасывала студента вопросами.
Алексей Федорович едва успевал рассказывать про их родной город девочке, откуда сам он вернулся несколько месяцев назад.
Обед кончился, и хозяева пригласили гостей в гостиную. Анна Вадимовна подкатила кресло к роялю. Большая любительница музыки, она и сама была прекрасной музыкантшей. И гости почувствовали это сразу, лишь только ее худенькие пальцы коснулись клавиш. То радостные, нежные, то грустные звуки наполнили нарядный салон.
Зайдя за рояль, Дося смотрела на музыкантшу, боясь пропустить единую нотку, единый звук.
— Тебе, как видно, нравится моя музыка, девочка? — неожиданно обратилась к ней Бартемьева, встречаясь с восторженным взглядом, устремленным на нее.
— О, Господи, как вы можете спрашивать! Дивно, дивно хорошо! — вырвалось с непосредственным восторгом у той. — Только сказочные феи могут так дивно играть! — докончила она с присущей ей наивной горячностью, заставив невольно улыбнуться Анну Вадимовну ее словам.
"Сама-то ты прелестная маленькая фея, — пронеслось в мозгу Бартемьевой. — И главная прелесть твоя в том, что вряд ли ты сознаешь сама, как ты мила". — И тут же прибавила вслух, со своей милой ласковой улыбкой:
— Ты мне очень нравишься, девочка, и я была бы рада, если бы ты смотрела на меня как на своего старого друга. Надеюсь, мы видимся не в последний раз. Приходи к нам почаще, и если бы тебе когда-нибудь понадобилась помощь настоящего испытанного друга, обещай прежде всего обратиться за нею ко мне. Ко мне, а не к кому-нибудь другому. Обещаешь, девочка?
— Обещаю, — чуть слышно произнесли детские губы.
Возвращались домой пансионерки поздно вечером. Алексей Федорович с Сашей и Жоржем провожали Анастасию Арсеньевну и девочек с фонарями до самых ворот пансиона.
Жорж шагал подле Доси и Аси, держа под мышкой какую-то круглую корзинку с крышкой и всю дорогу болтал с ними без умолку. Но на вопросы девочек, что у него в корзинке, Жоржик только отшучивался и махал рукой.
На прощанье он сунул таинственную корзинку в руки Досе и наскоро шепнул ей:
— Это от меня Соне-Наоборот маленький гостинец.
Дося первая бросилась к подруге, которая уже успела улечься на ночь, но Соня едва взглянула на нее.
— Ты еще не спишь, Сонечка?
— Небось, веселились там без меня и позабыли, что Соня-Наоборот на свете существует, — буркнула она обиженным тоном.
— Ах, нет, неправда вовсе, и если бы ты знала только, как жалели о твоем отсутствии.
— Надеюсь, что ты-то хоть держала язык за зубами и не разъяснила истинной причины моего отсутствия, — проворчала Соня.
— Ну, конечно, он страшно жалел тебя.
— Терпеть не могу, когда меня жалеют. А это что у тебя в руках за лукошко такое?
Взгляд Сони-Наоборот упал на корзинку.
— Это Жорж, очевидно, посылает тебе лакомства со своего праздника, — поторопилась ответить Дося, ставя корзинку на постель.
Глаза Сони сразу загорелись любопытством.
— Гостинец, мне? Очень мне это нужно! А впрочем, занятно поглядеть.
Пока Соня-Наоборот развязывала корзинку, пансионерки успели обступить ее тесным кругом.
— Это, по-видимому, фрукты! — загадывала Надя Павлинова, неравнодушная к десерту.
— А по-моему, торт и конфеты, — вторила ей ее сестра, Люба, тоже порядочная сластена.
— Может быть, весь парадный именинный обед для Сони, не имевшей возможности пообедать в гостях; от этого милейшего Жоржа всего можно ожидать, — сыронизировала Зина.
— Ай, девочки, смотрите! Там что-то шевелится в корзинке…
И Рита испуганно отпрянула назад.
— Вздор! Разве фрукты и конфеты могут шевелиться? Вот глупенькая.
— Т-с… девочки… Т-с… глядите! — Крышка упала в этот миг с корзинки, и два чудесных, снежно-белых, ушастых, красноглазых зверька весело запрыгали по Сониной кровати.
— Кролики! Душки вы мои! Расчудесные вы зверушки! Господи, да неужели же это мне они присланы? — сама не своя от счастья запрыгала, хлопая в ладоши, Соня.
— Ну, конечно, тебе, смотри, и записка.
И Марина Райская вынула небольшой клочок бумаги, на котором было написано всего три строки, но такими каракулями, что их можно было смело принять за китайскую грамоту.
"Милой Соне-Наоборот, маленькая радость и утешение за печально проведенный день".
— Ах, какой он милый, этот Жоржик! Вспомнил-таки обо мне, знал, чем порадовать и утешить. Ну, я их так я назову милых зверушек: одного — Радостью, другого — Утешением. А спать они будут у меня под кроватью, — решила Соня.
— Только позволит ли бабушка держать здесь этих милых зверьков? — усомнился кто-то из пансионерок.
— Да и Муму с Доди, пожалуй, чего доброго, их обидеть могут.
— Правда. Что же ты, Соня, делать будешь? — Тут девочки заговорили все сразу, суетясь и горячась ужасно. Судьба Сониных кроликов одинаково, по-видимому, затронула их всех.
— Стойте, у меня идея, — вдруг подняла голос Ася.
— Девочки, помолчите, у Аси идея. Пусть говорит.
— Я думаю, что лучше всего будет, если ты, Соня, оставишь до будущего лета твоих зверьков в Жоржином общем питомнике. Пусть себе живут там со всеми остальными кроликами. Им веселее будет, да и безопаснее, к тому же. А летом их можно будет поместить в большой клетке у нас в саду. На это-то уж бабуся, наверное, даст свое согласие.
Проект Аси пришелся по вкусу всем остальным. Решено было просить завтра Жоржа и Сашу Бартемьевых принять Радость и Утешение временно в свой питомник.
В этот вечер не скоро успокоилось старшее отделение пансиона, и долго еще делились впечатлениями между собою девочки. Одна только Зина Баранович, казалось, была не особенно довольна сегодняшним визитом.
— Я не понимаю, что они все нашли особенного у этих Бартемьевых, право, — шепталась она с Милей после ухода m-lle Алисы, потушившей лампу на ночь. — Люди, как люди. И живут не хуже и не лучше других. Вот если бы они увидели наш дом и нашу обстановку, так, действительно, рты бы разинули от удивления.
И она тут же начала длиннейший рассказ о роскоши домашней обстановки в аристократическом доме ее родителей, которой только могла разве поверить одна Миля.
Но и Миля оказалась нынче не слишком внимательной слушательницей. И когда увлекшаяся Зина в сотый раз уже передавала ей, какой роскошный гардероб у нее имеется дома, вдруг отчетливо и ясно до ушей рассказчицы донеслось похрапывание Мили.
Был ранний декабрьский вечер. Хлопья снега безшумно падали с неба. В квартире Зариных еще не зажигали огня, и только тусклый свет фонарей, горевших во дворе большого дома, слабо освещал три небольшие комнатки музыканта.
В уютном кабинете Юрия Львовича за пианино сидел Веня. Худенькие длинные пальцы горбуна бегали по клавишам. Он играл наизусть недавно разученную им с Юрием Львовичем пьесу.
Вот уже больше трех месяцев, как учится у молодого Зарина музыке Веня. Теперь, когда снова начались у Юрия занятия в консерватории и частные уроки; юноша не может отдавать ему столько времени для занятий музыкой, сколько этого хотелось самому Зарину. Но каждую свободную минуту проводит Юрий за пианино со своим маленьким учеником. В эти три месяца, благодаря тому, что сам Веня обладал исключительным слухом и желанием учиться музыке, мальчик сделал поразительные успехи.
В отсутствие Юрия, широко пользуясь данным ему разрешением, Веня буквально не отходит от рояля. Его пальцы, настоящие музыкальные пальцы (как говорит о них Юрий Львович), благодаря постоянным упражнениям уже успели приобрести быстроту и легкость. И Юрий Львович не может достаточно нахвалиться своим маленьким учеником. Все чаще и чаще повторяет теперь мальчику Зарин: