Страница 4 из 5
Зазвонил телефон. Я инстинктивно дернулся к нему, но вовремя спохватился. Не далее как сегодня утром, я придумал для Ленки классную дополнительную услугу: отвечать на звонки, выяснять первичную информацию и докладывать мне. Она безоговорочно согласилась, но, видимо, плохо запомнила процедуру, потому что с похоронным видом появилась в дверях и объявила:
— Телефон, шеф. Возьмите трубку, шеф.
Я открыл было рот, чтобы повторить все, что сказал утром, но передумал и последовал Ленкиному совету. Звонил Чарик.
— Привет, Виктор! — с легкой хрипотцой сказал он.
— Привет, Чарик! — обрадовался я. — Как здоровье, дорогой? Приехал бы, что ли, навестить задушенного тоской друга.
— Не могу, дорогой, дела, — отозвался Чарик.
— Тогда хоть дядю Автодела с коньяком пришли.
— Дядя Автандил уехал уже, — грустно сказал Чарик, — а вот дядя Теймур к тебе поехал, в «Мойдодыр» прямо. Ты вот, Виктор, нехорошо: над пожилым человеком смеёшься.
Упрек прозвучал серьёзно.
— Ну извини, Чарик, не буду больше…
— Не извиняйся, Виктор, а слушай. У меня к тебе просьба есть. Это про дядю Теймура.
— Слушаю, Чарик, — удивился я. — С уважением слушаю.
— Он к тебе, Виктор, по делу поехал. Ему Лыза про тебя такого нарассказывала, хоть фильм снимай. Вот он и поехал. А коньяк тоже взял.
— А что за дело, Чарик? — спросил я осторожно.
— Пусть он тебе сам скажет, Виктор. Я вот только попросить хочу, чтоб ты не смеялся. Он человек пожилой, наивный немного. Ты его выслушай внимательно, я тебя как брата прошу. Потом придумаешь что-нибудь и откажешься. Делать-то не надо ничего, только слушать.
— Да хорошо, хорошо, Чарик! Несобираюсь я над его коньяком смеяться. А над самим пожилым дядей — тем более. Посидим, поговорим — нет проблем. Что там, в общих чертах-то?
— Любовь у него, Виктор. Только не к женщине, понимаешь, дорогой… Вот ему и мерещится всякое. Возраст такой, чувствительный… Пусть он тебе сам расскажет, Виктор, а то тебе неинтересно будет.
— Понимаю, Чарик, — протянул я. — Любовь-то не ко мне, надеюсь? У меня ведь тоже возраст, знаешь ли…
Чарик напряженно замолчал. Потом сказал:
— Я тебя один раз просил, Виктор. Не обижай дядю Теймура — меня обидишь.
И положил трубку.
Можно даже подумать, что бросил.
Ну ничего себе! А что я такого сказал? Ну вроде бы пошутил немного — ясное дело, не в меня влюбился чувствительный дядя Теймур, хотя едет именно ко мне и с коньяком. Чарик сам хорош — мог бы и намекнуть самую малость. Впрочем, если не к женщине любовь, то вариантов остается немного, если не один-единственный. Н-н-да… ситуация. Что ж, буду просто сидеть и слушать, коли Чарик попросил. У них там, конечно, человек человеку — родственник, а у нас это неприличным словом называется…
— К вам клиент, шеф!
Дядя Теймур был без цветов и галстука, но в кожаной шляпе и с «дипломатом» в руке. В отличие от меня, смущения он никакого не испытывал и улыбался во весь фарфоровый с позолотой рот.
Меня спас отработанный ритуал встречи. Я привстал, указал рукой на кресло у стола.
— Здравствуйте. Садитесь, прошу, Теймур… Простите, не знаю вашего отчества…
Дядя Теймур бурно запротестовал:
— Какое отчество, дорогой?! Нет ни какого отчества! Дядя Теймур меня все зовут и всегда так звали, сколько себя помню, да?
Он уселся в кресло, положил «дипломат» на колени и щёлкнул замками.
— Хороший коньяк, как умный человек — украшение беседы. Это — хороший коньяк, Виктор, ты пробовал, скажи, дорогой? Дядя Теймур всегда хороший коньяк привозил для хороших людей. Мой отец тоже коньяк делал, дед виноград выращивал…
Он поставил две бутылки на стол, выложил два крупных граната, причмокнул и продолжил:
— Мой отец и дед на одном месте сидели, дальше райцентра не ездили, а коньяк этот по всей стране знают. Я его сам продавать возил: и в Ленинград, и в Архангельск, и в Сибирь возил — везде люди просят: «Вези ещё, дядя Теймур». Сейчас вот не старый стал, но пожилой — хочется на одном месте сидеть. Хотел уже совсем домой вернуться, семья у меня там, дом хороший, коньяка много, да вот, как у вас говорят, надо домой идти, а грехи не пускают…
Дядя Теймур прервался и многозначительно посмотрел на стол.
Я извинился и вышел в приемную.
— Лена, принеси нам пару бокалов, пару тарелок, в холодильнике, кажется, сыр был.
Ленка слегка покраснела, и я поспешно отработал назад:
— Нет, сыр не надо. Принеси посуду и иди домой. На сегодня — всё.
Я напрасно беспокоился насчет закуски. Дядя Теймур коньяк не пил — наслаждался, да и некогда ему было.
— Хорошая дэвушка, — скупо похвалил он Ленку. — Это Лызы подруга, да? И Лыза — хорошая дэвушка, только говорит часто. Она нам с Автандилом про тебя, дорогой, много говорила. Ты еще в окно не залез, а она говорила уже; Хорошо говорила, с уважением. Когда ты в комнату с пистолетом пришел, правду скажу, Виктор, дорогой, испугались мы с Автандилом очень, такое она про тебя говорила. Думали, убьешь зачем-то, если торопишься. Я и сейчас к тебе ехал — беспокоился. Никогда, понимаешь, с дэтэктивом дела не имел. Со следователем, с быхыэсом — было, а вот с дэтэктивом — никогда. Хотел тебя домой пригласить, не знаю: хорошо или нэудобно?
Я безмятежно прихлебывал замечательный коньяк, иногда забрасывая в рот рубиновые зернышки фаната, совершенно забыв о предостережении Чарика, но последняя фраза пока что платонического дяди Теймура меня насторожила.
— А вы один живёте, дядя Теймур? — нейтрально спросил я.
— Зачем один? — охотно отозвался гость. — С дэвочкой живу, с красавицей моей. Душа в душу живу, да? Когда домой прихожу, на шею бросается и плачет, так скучает без меня. И я без неё скучаю, вот сижу сейчас и скучаю, веришь, Виктор, да? Не веришь? Потому что вы, русские, таких дэвочек сучками называете. Неправильно называете, нехорошо.
Я ожидал худшего, поэтому облегченно выдохнул.
— А сколько лет девочке? — поинтересовался я.
Дядя Теймур махнул рукой.
— Не знаю, сколько лет. Из метро привёл. А сама не говорит, да? — И он счастливо рассмеялся. — Бэлла зовут, как в книжке. Ты Печорина книжку читал, когда маленький был, а, Виктор? Там тоже дэвушка Бэлла была, до сих пор помню.
— Ваша, значит, девочка, кавказская? — пробурчал я себе под нос. Чистота крови нынче в моде.
— Кавказская дэвочка, совсем чистая, Виктор, — закивал дядя Теймур. — Я её в клуб возил, там сначала плечами стали пожимать, обмануть хотели, а как деньги дал, сказали, что чистокровная кавказская дэвочка. Что-то ещё про маску сказали, я не совсем понял, дорогой. Наверное, надо на улице в этой маске ходить, чтобы хорошего человека не укусила.
Я ещё раз выдохнул и поклялся про себя больше ничему не удивляться и не вздыхать, что бы у него с этой красавицей и ни было.
Дядя Теймур поставил бокал на стол. Я свою порцию тоже прикончил, поэтому взял бутылку и распорядился ещё по одной.
Дядя Теймур взял бокал, заглянул в него и поднял на меня вмиг погрустневшие глаза.
— Мой отец совсем неграмотный был. По-русски три слова знал, но дома не говорил, только на рынке в райцентре. А нас, сыновей своих, в школу всегда строго-настрого посылал. Я тогда не понимал — маленький был, то ли метр, то ли с кепкой, не помню уже. Зачем, говорю, мне чужой язык учить? А отец говорит: «Страна эта большая, как целый мир. Узнаешь язык — сможешь мир слушать, запомни, дядя Теймур. А не узнаешь язык — ничего не сможешь слушать, потому что я тебе уши отрежу, клянусь бородой Аллаха». Потом в школу новая учительница пришла. Она нам книжки читала про Кавказ, про горы — интересно было. Лермонтова читала, Толстой ещё был, Печорин — сам знаешь, Виктор, тоже маленький был. Автандил в нее влюбился, потом Тенгиз влюбился, увезти хотел, но не увез, потому что Автандил снова влюбился, Маленький дядя Теймур тоже влюбился…
Он наконец перестал грустить и улыбнулся.
— Я, Виктор, тост сказать хочу. Тогда еще, в школе, запомнил… Давным-давно, когда горы еще не были седые, высоко в горах жил ужь. Ужь — это, Виктор, горный змей такой, у вас не водится… Жил он в месте темном и сыром, потому что воду любил, и каждый день подползал он к ручью, стекавшему по скале, и клал в него голову. И мечтал этот ужь, что сдвинутся горы, закроют дорогу ручью, и разольется большое озеро, такое же красивое, как далеко-далеко отсюда, про которое ему дедушка рассказывал… Однажды поднял ужь голову, видит: орел в небе летает. «Эй, — крикнул ему ужь, — зачем просто так летаешь, уважаемый? Лучше посмотри, не видно ли внизу большого красивого озера, и расскажи мне, какое оно». Но орел ничего не ответил и улетел, потому что гордый был. Ужь тоже был гордый и сильный, свернулся он в кольцо, прыгнул высоко-высоко и полетел. И увидел он дедушкино озеро, но продолжал лететь дальше, потому что понял радость полета и мечтал теперь долететь до самого края земли.