Страница 3 из 4
Смышлёный служивый люд молчал. Я, полслужбы провалявший дурака на футбольном поле под опекой командира, удивился, что никто не любит читать. К тому же любая должность дает какие-то преимущества.
— Разрешите мне. — Я виновато посмотрел на ребят. По их лицам понял, что опять во что-то влип.
— Разрешаю, сержант.
Пеликаныч сходил в каптерку и принёс большой потёртый чемодан с кожаными лямками.
— Вот это наша библиотека.
И следующий, и ещё много марш-бросков я бежал с библиотекой за плечами, а следом за мной неслась очень популярная в группе частушка:
Мы ещё много чего вспомнили. Костик спросил:
— Ну как, нравится?.
Я осторожно ответил:
— В общем — нравится. Но я ведь не знаю, какую цену ты за это платишь.
Костик понял, усмехнулся.
— Обошлось чисто, браток. Попал под крылышко. Сначала, конечно, силовые услуги, но потом и голова понадобилась. Сейчас я кто-то вроде младшего компаньона. Завтра решим с тобой, что и как. Ну а сегодня отдыхаем.
И пошло-поехало. Словно с неба посыпались красивые девушки, полилась музыка, танцы. Я уже не смущался своих потертых джинсов, не очень гармонирующих с окружающей дорогой упаковкой, тем более что шикарная Кристина сидела у меня на коленях так, будто именно эти колени она ждала всю жизнь. Я расслабился, поплыл. Мне было спокойно и хорошо. Я был у друга.
Когда нас с Кристиной увозили в том же «вольво», Костик крикнул:
— Крыська, последи, чтобы он сапоги снял.
— Да я в туфлях, Костик, — пропищала в ответ Крыська.
Утром я с трудом выпутался из объятий длиннорукого и длинноногого спрута, сходил в душ и все такое и вернулся в комнату одетый и немного посвежевший. Я наклонился и чмокнул Кристину в нос. Она потянулась, заворчала, потом сказала, не открывая глаз;
— Пиво и коньяк в холодильнике.
— Спасибо, — засмеялся я. — Не надо.
Мне было хорошо, несмотря на тяжелую голову.
— А тебе принести?
— Я — нормально. Вы ведь с Костей ушли далеко вперед. Но ты всё равно был очень милый.
— Ты и сейчас очень милая.
К сожалению, я совсем не помнил, насколько милым был я и — Кристина.
Она открыла глаза и с интересом посмотрела на меня, но я уже уходил, боясь быть превратно понятым. Меня ждали перемены — я торопился.
Я обернулся на пороге:
— Спасибо.
— Носи на здоровье, — вяло отозвалась Кристина.
3
Мне показалось, что у нее очень усталый вид, и я освободил кресло:
— Садитесь, пожалуйста.
Женщина села.
— Спасибо.
— Соизволил наконец-то, — закудахтало за спиной, — а то как войдут, так сидя и едут. Совсем обнаглели. А эта ещё — спаси-ибо.
Я повис на поручне. Крыть было нечем.
— И убери локоть! Он мне перед лицом тычет.
Я убрал. Я совершенно спокоен.
Костик нашёл мне работу. На 1000 долларов в месяц. Пристроил личным шофером и охранником к дамочке, которая разбила машину, сломала руку и теперь остро нуждается в моей помощи.
Для меня это были Деньги. Костик же сумму назвал без энтузиазма.
— Но это так, временно, браток. Я тебя расписал в лучшем виде, сам понимаешь, а Клин обрадовался и говорит, мол, пусть мою Наташку повозит, пока не выздоровеет, если он такой ответственный.
— Костик, да за тыщу баксов я готов по выходным ещё и выращивать розы в её горшочке.
— Вот про её горшочек ты забудь. Я же сказал, кто у неё папа. Как бы он не посадил в твоём горшочке кактус.
— Костик, я ничего такого не имел в виду, но про горшочек уже забыл. Про папу помню, что он какой-то Клин.
— Он — мой босс, браток! — серьёзно и даже с гордостью сказал Костик.
Я проникся.
— Спасибо, браток. Я о таком и не мечтал.
— А ты и не мечтай, — ответил Костик. — Вот телефон, звони.
Она подошла к сине-стальному «пассату» и спросила:
— Вы — Стрельцов?
— Да, здравствуйте.
— Привет. Будем работать вместе, мистер Бодигард, — и подала ладошку. — Наталья Васильевна.
Так и повелось: она — Наталья Васильевна и на «вы», я — Кевин Костнер, Санчо Панса, Антоний, почему-то Лаврентий Палыч и ещё многие, кого я не знал даже, и на «ты», хотя Наталья Васильевна была меня младше лет на десять и слово «вы» употреблять умела, как я понял из ее первой фразы.
Наталья Васильевна была хорошенькая, умненькая, бойкая на язык девица. Она училась в институте, а в свободное от учёбы время вела крайне распущенный образ жизни, что предельно усложняло мою работу в моральном аспекте, но не отражалось на материальном.
Я приезжал к концу занятий, вез ее домой на переодевание, или мы сразу из института ехали в бар, ресторан, на дискотеку. Там я получал свой стакан сока и тянул его, пока моя гетера завлекала: и развлекала очередного мальчика, потом вез счастливую парочку к ней домой и всю ночь сидел на кухне на страже, напиваясь кофе до тошноты. Утром я провожал джентльмена и отвозил леди в институт, оставляя машину на стоянке, чтобы вернуться через восемь часов. И так почти каждый день. Иногда мы ездили не по барам, а по магазинам, что было не менее утомительно, но зато ночью я спал дома.
Выходных у меня тоже не было, хотя каждую субботу Наталья Васильевна говорила:
— Что-то ты плохо выглядишь, мой бедный дядя Том. Ну, ничего, ничего, завтра отдохнешь от рабства.
Или что-нибудь в этом роде.
В воскресенье, часов в пять-шесть вечера, раздавался телефонный звонок, и я получал указание прибыть к тому или иному злачному месту, чтобы отвезти мою подопечную с новым кавалером в сад наслаждений.
Она ни разу не повторялась, я ни разу не сорвался. Десять маленьких зеленых Франклинов требовали жертв и помогали лучше всякого аутотренинга.
Кроме того, через пару недель я заметил, что и мой сверчок на нее почему-то никак не реагирует. Может быть, она мне нравилась. Не в смысле «стал бы — не стал бы», но я задерживал взгляд на ее вышколенном изящном теле, которое сверкало в темном коридоре, когда Наталья Васильевна шла в ванную смывать пороховую гарь отшумевшего боя. С другой стороны, она ну никак не могла мне нравиться!
Как бы там ни было, я был дисциплинирован почти двенадцатилетней армейской службой, и я был на работе. Все остальное — не мое дело.
Наталья Васильевна обращалась со мной запросто, по-товарищески, не слишком щепетильно, но зато еженедельно выдавала зарплату. Лишь изредка я ловил на себе ее вопросительный взгляд. Суть вопросов я не понимал и не отвечал.
— Сегодня полтора месяца, как мы вместе. Работаем вместе, я имею в виду, — неожиданно перебила меня Наталья Васильевна.
Мы сидели в машине у бара, дожидаясь открытия. Я объяснял ей правила проезда нерегулируемого равнозначного перекрестка, увлеченно рисуя стрелочки на бумаге. Мне казалось, что это интересно.
— Для меня они пролетели как один миг, Наталья Васильевна.
— Конечно, ведь я тебе нравлюсь. Правда, нравлюсь, а, ханжа? Только тебе не нравится мой лайф-стайл.
— Если вы имеете в виду кого-то из своих поклонников, то мне они все не нравятся. Я не люблю пьяных. И ещё я не люблю растворимый кофе.
Насчёт поклонников я соврал. У Натальи Васильевны был неплохой вкус. Не знаю, как она объясняла им мой статус и присутствие на кухне, но никто не позволял себе хамства по отношению ко мне или к ней. Это были веселые подвыпившие парни. Иногда она ошибалась, но тут же находила другого. Если отставник проявлял упрямство, на сцену выходил я с маленькой ролью:
— Дама с вами больше не танцует.
Я сам её придумал и вставил в пьесу, и Наталья Васильевна, кажется, была мне за это благодарна. Как правило, этих слов хватало, но иногда возникала напряженность. Тогда Наталья Васильевна забирала меня, и мы ехали в другое место.