Кнопка

В ночь перед Прорывом погода резко поменялась. Когда я проснулась, то сразу услышала, как стучат по стеклу капли от таявших сосулек.

Зимняя оттепель — это страшно. Выщербленный лед, покрывающий дорожки, стал ровным, как стекло, ходить было очень опасно. На этот случай у братьев где-то были специальные заостренные палки, но, как я не искала, их так и не удалось найти. Уныло предвкушая свой долгий, очень долгий путь в колледж, я вышла из подъезда. На лавочке во дворе сидел Лео, запрокинув лицо яркому, совсем не зимнему солнцу. Эта картинная была настолько удивительной, что я застыла у двери.

— А, здоров, — сказал Лео. — Гляди, что я для тебя припас!

Он ловко поднялся и довольно быстро подошел. Когти протеза скрежетали по льду.

— Держи, о свет моих очей, или что там положено говорить девице, которая думает о том, стоит ли выходить за меня замуж, — соученик протянул мне удобную трость, которая заканчивалась одним из его когтистых протезов. — Встал тут утром и подумал: вот будешь ты идти в колледж, поскользнешься, упадешь и проломишь череп. Так я никогда и не узнаю, собиралась ты за меня замуж ли нет.

— А какая разница, если я умру? — я с благодарностью приняла трость.

— Э, нет, не скажи. Разница большая. Ведь если бы ты хотела выйти за меня замуж и вдруг умерла, то можно было бы долго разыгрывать из себя безутешного влюбленного. Ты хоть знаешь, как девушкам нравятся страдальцы с раной в груди?

— Я так и не поняла, какая разница, умру я твоей невестой или нет?

— Главное — это честность, — наставительно произнес Лео. — Вы, женщины, ложь чуете, как собаки мясо.

— Спасибо на добром слове, — меня повеселило сравнение. — Ты так шутишь, будто бы сегодня — обычный день.

Леопольд пожал плечами.

— А что остается делать? Сегодня мы можем все умереть. А можем и не умереть. С родителями я уже попрощался.

— Они не уехали?

— Отец же аптекарь. Он поверил в то, что маги собираются с нами учинить, но слишком серьезно относится к своим обязанностям. А мама его не бросит. Сидит сейчас в аптеке, зудит на него, что, если бы она вышла замуж за соседского пекаря, то как бы ей было хорошо сейчас жить. Ну, впрочем, это ее обычная тема, отец говорит, что его это жужжание успокаивает. Хорошо им вдвоем…

— Не грусти, — я прикоснулась к его руке.

Он сжал мою ладонь, и так, держась за руки, мы дошли до колледжа, где у самых ворот столкнулись с Дмитрием.

— Таша, — взволнованно сказал он, даже не поздоровавшись, — а вдруг ты ошиблась? Вдруг сегодня ничего не будет? Ведь может же быть такое? А?

— Конечно, может, — сказала я честно. Я и сама часто об этом думала. Вдруг я неправильно поняла дату? Или место? Или сами планы магов? Но, с другой стороны, даже Эрнесто признал, что у них в Академии что-то происходит.

— Я так на это надеюсь, — вздохнул Дмитрий. — Я не могу жить с мыслью, что мы знали о том, что готовится уничтожение города, и никому не сказали. И из-за нас погибнут люди.

— Ты же аптекарь, Дмитрий, — сказал за нашими спинами ректор. Мы обернулись. Уважаемый Павел уже был облажен о официальную форму аптекарей, глаза глядели строго. — Мы всегда должны взвешивать вред и пользу. Если бы мы начали бегать по улицам, крича о том, что скоро будет Прорыв, то большинство населения бы просто не поверило. Да, часть бы поверила и уехала, а маги заинтересовались бы происходящим. И перенесли бы осуществление своего плана на другое время. Или в другое место. И людей бы погибло намного больше, а так, у нас хотя бы аптекарская служба полностью готова. Да и среди стражи я шепнул кому нужно несколько словечек. А что касается того, что сегодня ничего не будет, то ты не наблюдателен, Дмитрий. Погода слишком резко поменялась, это результат концентрирования большого количества магической энергии.

— Откуда вы знаете? — с любопытством спросил Лео.

— Я учился всю жизнь, — немного пафосно сказал ректор.

— А, понятно, значит я тоже когда-нибудь стану ректором! — обрадовался Лео. — Я ведь тоже учусь все время!

— Может быть, станете, — с лица Павла на миг исчезло сосредоточенное выражение, — если когда-нибудь закончите колледж.

Лео скривился.

— Надевайте форму, — сказал ректор.

Первое время ничего не происходило, даже пациентов в лечебнице было намного меньше, чем обычно. Скорее всего, люди просто не решались лишний раз выходить на улицу.

Младшекурсников не было видно, а парни со старших курсов таскали по этажам туда-сюда мебель, пыхтя и ругаясь. Время близилось к обеду.

Я сидела рядом с Тарасом, делая массаж его заживающей руке. Кузнец был сегодня непривычно молчалив, только иногда страдальчески морщил лоб.

— Голова болит, — наконец, не выдержал он. — Таша, дай какой-нибудь порошок выпить. Нет сил терпеть. Виски давит.

— Погода поменялась, — сказала я. — Не волнуйся, сейчас я тебе заварю горячего чая, дам обезболивающей настойки.

Тарас только зажмурился.

Я ушла в подсобное помещение, где в маленьком котелке, подвешенном над очагом, всегда была кипящая вода, взяла в руки кружку и…

Мгновенно все изменилось. Как будто в жаркий полдень внезапно налетели тучи, которые закрыли солнце, или как будто меня ударили в солнечное сплетение. В обычно шумной лечебнице воцарилась тишина.

Я все еще следила глазами за выпавшей из моих рук кружкой, которая катилась по полу, как снова зашумело в коридорах и комнатах.

— Что это было? — спрашивали люди друг у друга. — Что случилось?

— Таша! — в дверь ворвался хромающий Тарас. Глаза у него были безумные.

— Зачем ты встал с кровати? — машинально спросила я.

Он быстро подхромал ко мне, обнял своими сильными ручищами, крепко прижал к себе.

— Таша, как ты? Все в порядке? Таша, что-то случилось, я знаю, что-то опасное, Таша, я боюсь за тебя…

— Прорыв, — прошептала я. — Начался Прорыв.

Тарас шумно задышал, еще крепче прижимая меня к себе.

— Прорыв, люди, это Прорыв, — закричал кто-то в коридоре. — Я знаю, у нас в деревне такое же было, люди, спасайтесь! Смерть всем!

Я начала вырываться из объятий кузнеца.

— Пусти, ну, надо успокоить этого крикуна, пока все не запаниковали…

— без тебя справятся, — сказал Тарас, и был прав — в коридоре раздавались резкие, отрывистые команды лекарей. Хладнокровные коллеги быстро взяли ситуацию под свой контроль, не давая панике разгореться.

— Я защищу тебя, — сказал Тарас, отстраняя меня от себя, и глядя мне в глаза. — Таша, с тобой ничего не случится, пока я рядом, поняла?

— Со мной и так ничего не случится, — возразила я. — Я буду здесь, в лечебнице, помогать людям. Здесь хорошая охрана, мы готовились…

— Ты знала?

Я кивнула.

— Почему не сказала мне?

— Ректор приказал никому не говорить, чтобы не было паники.

— И это после того… ладно, сейчас не время выяснять отношения. Дай мне чего-нибудь, чтобы я продержался на ногах все это время.

— Погоди-ка. Что ты собираешься делать? Ты болен?

— И что? — горько усмехнулся Тарас. — Таша, ты разве не понимаешь? Ах, да, ведь ты же не любишь меня. А я вот тебя люблю. И я знаю тебя. ты обязательно ринешься в самое опасное место, исполнять свой так называемый долг. Я должен защитить тебя, если не от того, что сейчас проникло в наш мир, то хотя бы от тебя. Таша, я люблю тебя. Я должен тебя беречь так же, как ты должна помогать всем страдающим людям. Это сильнее меня.

Я глядела в его темные глаза, осознавая, что я до сих пор не понимала и не задумывалась о чувствах стоящего передо мной человека. Наши глаза были на одном уровне, и то, как он на меня смотрел, сказало мне, что, в сущности, у меня не было выбора. Страдающий от боли или хорошо себя чувствующий, Тарас не отступится. Он будет рядом, чтобы защитить меня. Даже не смотря на то, что я его не люблю, и он об этом знает.

— Да, Тарас, — сказала я. — Ты получишь стимулирующие и болеутоляющие вещества.

— Спасибо, — он прижался своими губами к моим, и на этот раз его поцелуй уже не вызвал у меня такого отторжения, как это было ранее.