Вкус греха

Если она скажет, что идет куда—то, ей придется идти. Если скажет, что у нее гости, придется искать кого—нибудь, кто согласился бы прийти. Если скажет, что ей не хочется, он будет знать, что она лжет.

— Невежливо расспрашивать, когда вам отказали, — нашлась она.

Уилл рассмеялся.

— Никогда в жизни не стремился быть вежливым. Да я и редко расспрашиваю. — Наконец появилась та самая ухмылка, которой ожидала Селина. — Как правило, не приходится.

Следующие четыре книги должны были стоять на верхней полке. Селина подтащила стремянку и забралась на нее, а Уилл подавал ей книги по одной.

— Да что ты теряешь? Один вечер? Несколько часов? — спрашивал он. Чувствуя, что сопротивление слабеет, Уилл продолжил уговоры: — Не упрямься, Сели. Сегодня пятница. Надень что—нибудь получше и расслабься немного.

Она как будто расслышала лишь наименее важные слова.

— Надеть что—нибудь получше? Чем вам не нравится моя одежда?

Уилл окинул ее взглядом. На ней платье персикового цвета без рукавов. Верхняя часть облегает фигуру, талия плотно пригнана. Широкий, почти до пят подол. Красивое платье. И цвет ей к лицу.

— А тем не нравится, что тут всего слишком много. Вот если бы оно заканчивалось здесь…

Он совершил ошибку. Ему не следовало прикасаться к ней. Не следовало даже приближаться. Но он засунул руку под подол. Его пальцы сжали ее голень. Уилл ждал, что она остановит его. Но она не велела ему прекратить. Не отбросила его руку. Она просто смотрела на него сверху вниз широко раскрытыми зелеными глазами, смотрела изумленно и испуганно.

Он знал, что она чувствует, что думает. Приятно, но опасно. Догадывается ли она, насколько опасно? Догадывается ли, что он вот—вот может распластать ее на полу, сорвать с нее одежду, наброситься на нее и…

Нет, все не так просто. Если бы он мог просто использовать ее, как женщину легкого поведения, он бы так и поступил. Он не стал бы думать о том, что она невинна, что, несмотря на всего лишь шесть лет разницы в возрасте, в отношении жизненного опыта между ними пропасть. Он забыл бы о том, что ей будет больно, что она заслуживает лучшей участи.

Он не мог забыть. Он не мог не чувствовать себя виноватым даже из—за простого прикосновения.

Но и о вожделении Уилл не мог забыть.

Его пальцы медленно двинулись вверх. У нее гладкая, теплая кожа. Она вся такая — чистая, теплая, мягкая. Как маленькая девочка. Как женщина.

Он намеревался остановиться возле колена или на дюйм—другой выше, но ему хотелось и других ощущений. Ему хотелось гладить и гладить ее ноги, грудь, спину. Ему хотелось обвить ее тело руками и с силой прижать к себе. Протолкнуть пальцы внутрь и ощутить, как там горячо и влажно. Поцеловать ее, узнать ее вкус. Он умирал от желания.

Кончики его пальцев тронули кружевную тесьму на ее трусиках, и Уилл замер. Одно движение, и он наполнит ее собой. Но как долго ему придется впоследствии расплачиваться?

Некоторое время оба стояли неподвижно. А потом Уилл с шумом выдохнул воздух и убрал руку. Подол платья упал, закрыв трусики, бедро, стройные икры. Все вновь было скрыто легкой материей.

За исключением эрекции.

Он отвернулся. Проклятье. С тех пор, как он увидел эту женщину, он совсем потерял над собой контроль.

Уилл быстро отошел от ошеломленной и желанной Селины к доске объявлений, делая вид, что они вдруг заинтересовали его. Наконец он услышал, как за его спиной она спускается на пол и расставляет последние книги. Ему не нужно было смотреть на нее. Он слышал шорох ее платья, легкие шаги и шелест обложек.

— Мне нужно еще вынести мусор и подмести, — послышался за его спиной тихий голос. — Потом мы можем идти.

Он открыл рот, чтобы сказать, что приглашение отменяется. Ему не нужен был сейчас вечер в ее обществе. Лучше было бы смотаться в Новый Орлеан, где за те же деньги, в какие обойдется ужин с Селиной, он сможет провести весьма полезный час в обществе проститутки с Бурбон—стрит.

Никогда прежде ему не приходилось платить женщинам. Да и сейчас у него нет такой необходимости. Если любая женщина сойдет, то он может хоть сейчас обратиться к Викки и получить свое.

Но любая не годится. Проститутка, Викки или любая другая его прежняя подружка смогут оказать ему неотложную помощь — снять напряжение на ближайшую ночь. Но они не утолят его голод. Они не заменят ему Селину. Он не перестанет ее хотеть. Он не перестанет воображать себе Селину голой и лежащей под ним. Просто он станет еще большим негодяем. Он будет еще меньше достоин Селины.

Самым мудрым решением было бы сказать Селине, что насчет ужина он передумал. Такой поступок, несомненно, оскорбит ее, и она будет держаться подальше. Однако вместо этого Уилл предложил Селине вынести мусор. Пока она ходила в маленькую кладовку за шваброй, он опустошил серые мусорные ведра и отнес бак на улицу, к контейнеру для отходов.

Еще минуту он постоял снаружи, прислонясь к теплой и шершавой кирпичной стене. Неожиданно Уилл пожалел о том, что десять лет назад бросил курить. Его легкие затосковали о ядовитой радости, которую приносит сигаретный дым. И об ощущении сладкого покоя следом.

Можно было бы еще выпить стаканчик виски. Меньше чем в квартале от библиотеки имелся бар, а также винный магазин. Но увы, алкоголь не помогал Уиллу успокоиться. От выпивки он делался злобным, а злоба ему сейчас только повредит.

Уилл проклинал почту за то, что она доставила ему письмо мисс Роуз с приглашением вернуться в Гармонию. Он был готов согласиться с любыми обвинениями, которые предъявит ему полиция в Уокере, штат Алабама, был бы рад просить шефа полиции запереть его в камере без суда и выбросить ключ.

Наконец он глубоко вздохнул и вошел в помещение.

Он знал, что после шестнадцати лет странствий ему туго придется в родном городе, но понятия не имел, насколько туго.

Из окна кабинета на втором этаже банка Реймонд Кендалл увидел машину своей матери. Складка между его бровями стала еще глубже, когда ему стало ясно, что за рулем сидит Уилл Бомонт. Был бы Митч Франклин нормальным шерифом, он бы арестовал Бомонта за вождение чужого автомобиля. Понятно, что Роуз разрешила ему пользоваться машиной, но пока ее доставили бы в кабинет шерифа для подтверждения, парочка помощников шерифа могла бы преподать мерзавцу такой урок, которого он бы в жизни не забыл. Его смазливое личико изменилось бы так, что даже те суки, у которых уже текут слюни, не захотели бы на него взглянуть.

Да только Франклин никакой не шериф. Если бы Реймонд предложил ему действовать как надо, как действовали его предшественники, он, возможно, арестовал бы самого Реймонда.

Когда машина скрылась из вида, он прорычал:

— Так что сообщила полиция Алабамы?

— Примерно две недели назад Бомонта арестовали по обвинению в серии краж со взломом. Он нанимался на работу к пожилым дамам, в основном вдовам, помогал им по хозяйству, узнавал, какие в доме есть ценные вещи, узнавал привычки хозяек и — обчищал их.

— Так почему его отпустили?

— Против него не было улик. Кражи обычно происходили вскоре после того, как он увольнялся. Но никаких отпечатков пальцев в квартирах обнаружено не было, в момент ареста у Бомонта не нашли краденых вещей, а денег при нем было ровно столько, сколько должно было бы быть, если бы он жил на свое жалованье.

— Ежу понятно, что он вор.

Франклин спокойно взглянул на Реймонда и промолчал.

— Точно так же шестнадцать лет назад он обошелся с моей матерью. Старуха верила ему. Он мог прийти в дом когда вздумается. Он знал ее распорядок дня и знал, где она хранит ценности. Он ограбил ее — и меня, а вы, господа, позволили ему упорхнуть. — Реймонд тяжело рухнул в большое кожаное кресло. — Не сомневаюсь, если вы свяжетесь с полицейскими отделениями тех городов, где он бывал, везде обнаружится та же картина.

— На него есть полицейское досье, но там нет ничего серьезного. — Шериф вынул из кармана отпечатанную на компьютере страницу и пробежал ее глазами. — Бродяжничество, распитие спиртного в неположенном месте, мелкое воровство, два уличных скандала. Все, Реймонд. Он лодырь и хулиган. Опасности для общества он не представляет.