Страница 92 из 164
2. Благостояние монастыря еще более требует удаления из оного подначальных, которые и сами приходят в состояние отчаяния и подают резкий пример безнравственности братиям, соблазняют их беседами злыми, послабляют их в благочестивых подвигах. Как попечения, имеющие цель милосердия, столько похвальные для человека мирского, могут быть вредными для инока уединенного, так и пример порока и беседа злая несравненно резче действует на монаха, нежели на человека светского. «Якоже лютость, — говорит святой Исаак в 69-м Слове, — объемлющая новопрозябающая, пожигает тако и беседа человеческая, корень ума наченший злаконосити злак добродетелей, и аще беседа по инечесому убо воздержавающихся: понечесому же умаления мала имущих, вредити обыче душу, кольми паче беседа и видение невежд и буих да не реку мирских» [983]. Подначальный, живя противу воли на Валааме, не перестает скучать, негодовать на продолжительность службы, на строгость устава, суровость места, износить языком разврат и кощуны, живущие в его сердце, уныние свое и расстройство переливать в душу ближнего. Ужасно и достойно сожаления образцом отчаяния служат два подначальные иеродиакона Иосиф и Матфей: никогда они не исповедаются и не причащаются Святых Таин, никогда, ниже в Светлый праздник Пасхи, нельзя их принудить придти в церковь: живут как чуждые Бога и веры, предаваясь гнуснейшим порокам. Лица их — подобные только случалось мне видеть между каторжными в Динабургской крепости; прочие подначальные, может быть в других монастырях, оказали бы более плодов исправления, нежели на Валааме. В отдаленных монастырях, скудных монашествующими, могли бы они нести некоторые обязанности и принесть себе и обществу хотя и малую пользу. Таковыми полагаю:
1. Иеромонаха Германа первого.
2. Иеромонаха Германа второго, Черешнецкого.
{стр. 401}
3. Иеромонаха Ираклия.
4. Иеромонаха Варлаама.
5. Иеродиакона Сергия.
6. Монаха Палладия.
7. Монаха Иоакима.
8. Священника Сергия.
9. Диакона Иоанна Николаева-Сергиева.
10. Диакона Тимофея Вещезерова.
Сии десять братьев служат по духу бременем для Валаамского монастыря; в Олонецкой же и Вологодской губерниях, в коих обители мне известны, они могут быть даже нужны и полезны. Отбытие их для Валаамского монастыря нисколько нечувствительно: в оном имеются указного братства 45 человек, кроме живущих по паспортам. Сверх того, слух о удалении подначальных из Валаама скоро распространится по обителям российским и многие ревнители подвижнической жизни при сей благой вести потекут в недра монастыря, славного удобностию своею к исполнению монашеских обетов. Что же касается иеродиаконов Иосифа и Матфея, то полагаю необходимым препроводить их в такие места, где бы над ним мог быть одиночный военный караул.
Вообще Валаам, лишенный штатных служителей военной команды, отдельного приличного места для содержания людей, предавшихся буйным страстям, не может быть исправительным и ссылочным местом; и по мнению моему, существенно нужно исходатайствовать как для сей обители, так и других благоустроенных монастырей постоянное положение, коим бы воспрещалось помещение в оную людей порочной нравственности и подначальных. Для сих последних можно определить особенные монастыри на особенных правах по тому образу, как было в Горе Синайской. «Там, — описывает святой Иоанн Лествичник в статье о покаянии, — находится отдельная от прочих обитель, называемая «темница», которая однако подчиняется монастырю, глаголемому: «светильник светильников». О сей же темнице говорит он в статье о послушании: «Было место на едино поприще от великих тоя обители, отстоящая стража (или темница), глаголемая неутешно, где никогда не было видно ни дыма из пещи, ни вина, ни елея на трапезе и ничего, кроме хлеба и мало былия, не употреблялось. В сем месте игумен без всякого выхода заключает тех, иже по вступлении в иночество какими-нибудь грехами запутали. Он поставил над ними и наместника, мужа {стр. 402} знаменитого, именем Исаака, иже от порученных ему, требовал почти непрестанной молитвы и возделывал древес много, из ветвей коих они для прогнания лености плели кошницы». Подобно сему установлению Горы Синайской, где и ныне показывают место темницы, кажется можно было бы и в России некоторые монастыри предназначить для подначальных. По мнению моему, в Санкт-Петербургской и Новгородской епархии к сему наиболее способны монастыри древние: Кириллов Большой и Иверский. Помещения в них много, стены высокие, штатных служителей по 25 человек; Кириллов находится в уездном городе, а Иверский весьма близко к городу, посему в случае нужды оба сии монастыря могут иметь постоянно военный караул из солдат внутренней стражи, в сих городах находящихся. В Кириллове городская тюрьма помещена в монастырской стене и близ самых ворот, у коих но сей причине постоянно содержится гауптвахта.
Статья третья
Рассматривая формулярные списки указанной братии Валаамского монастыря, нашел я в числе 115 братов из духовного звания 8, всех не окончивших курса и вовсе не бывших в семинарии, кроме иеромонаха Апполоса; из дворян 4, знающих только читать и писать; из купцов — 4, кое-как знающих читать и пописывать. Итак, только 16 человек из таких сословий, в коих достигают значительной внешней образованности; из сих 16 образованных человек только один — иеромонах Апполос; образованность прочих простирается не далее, как до знания почитывать и пописывать. Прочие 99 братов или из мещан, или крестьяне, или вольноотпущенные лакеи, имеется отставных солдат 7 человек.
Из сего можно заключить о простоте и невежестве стольких натуральных Валаамских старцев. Они ревнуют по Православию, требуют для еретиков тюрьмы, цепей (так выражались игумен Варлам и монах Исаия). Сами возмущаются и возмущают образованных людей, к ним присылаемых, которые, видя их ревность, переходящую в жестокость и неистовство, соблазняются их православием. В сем фальшивом положении {стр. 403} находится иеромонах Апполос, и, сколько видно, находился архимандрит Платон. Упомянутый иеромонах соблазняется небратолюбием Валаамских старцев, их интригами; и по справедливости; Валаамские старцы тоже справедливо соблазняются его ученостью, некоторыми выражениями, так что из 9-летнего его пребывания на Валааме нельзя вывести решительного результата, православен ли он, или нет; и дабы разрешить сей вопрос нужно поручить, по моему мнению, отца Апполоса духовному лицу образованному, имеющему довольно времени для узнания его мыслей и довольно благоразумия и кротости для истребления в нем ложных понятий, если оные есть. Тетрадь монаха Порфирия на осьми листах, на которую доносители ссылаются, как на собственноручное, уличительное, письменное доказательство ереси сочинителя, находится в оригинале при деле. В сей тетради доносители находят, что Порфирий называет Таинства проформою, что по его мнению Моисей в церкви чтется, а покрывало на лице его лежит; что в церкви одна наружность, что церковь подобна синагоге иудейской, лишенной духа. По самой же вещи в сей тетради находятся следующие мысли:
1) Что игумен Варлаам и его партия, состояния из семи человек, хотя и священнодействуют и приобщаются Святых Таин, но, находясь во вражде со многими лицами монастыря, занимаясь ложными доносами, священнодействуют и приобщаются в осуждение — только для одной формы; 2) что доносители, хотя и занимаются чтением Священного Писания, однако духа любви, заповеданного Писанием, пребывают чужды, и потому в церкви чтомый Моисей для них сохраняет покров на лице своем; 3) что они, скитяне, занимаются только одною наружностию и далеки от постижения сущности, или духа религии; 4) что они скит, а не церковь, подобный синагоге иудейской, возомнившей установить свою правду в правде Божией, погрешившей, Начальника Жизни осудившей на смерть и обагрившейся кровию множества святых. — Когда, собрав сих старцев, показал я им тетрадь Порфирия: «Вот она! — воскликнули некоторые из них, — вот она, в ней Таинства названы формою, а церковь синагогою». Не хотелось бы верить, как уверяют иные, что все эти клеветы суть следствия злобы; впрочем, отвергнув сие последнее, нельзя не признать крайней безрассудности.