Страница 132 из 164
{стр. 584}
Размеренная жизнь в монастыре изредка нарушалась неожиданными событиями, об одном из них Петр Александрович сообщает Николаю Николаевичу в письме от 2 сентября 1863 года. Речь идет о встрече Святителя Игнатия с Цесаревичем Николаем Александровичем, старшим сыном Александра II, объявленным Наследником, но умершим 12 апреля 1865 г. (после чего Наследником был объявлен будущий Александр III): «Вы спрашиваете, не был ли я в Нижнем в приезд Государя? — Нет — но видел преданность народа к Царственному Дому в приезд Наследника, который заезжал к нам на Бабайки 29 июня, слушал Литургию, по окончании которой Преосвященный поднес ему икону (копию с чудотворной) Святителя Николая, сказав: «Ваше Императорское Высочество! Святитель Христов Николай, преподававший душеспасительнейшие советы царям, да глаголет сердцу Вашему вся благая о Вас Самих и о Православном Русском народе». — Тысячи народа (простой народ, исключительно крестьяне, и все бывшие помещиков, потому что в нашем кутке и слухом не слыхать Государственных) собрались и с любовию приняли и глядели на Царственного Юношу.
Он заходил к Преосвященному пил у него чай и завтракал, и удивлялся, что он прежде никогда не видывал Преосвященного, хотя тот постоянно жил около Петербурга. Но Бабайки и теперь не были в маршруте, — а посещение это устроилось совершенно неожиданно».
Переписка Петра Александровича Брянчанинова с Н. Н. Муравьевым-Карским продолжалась до самой кончины Николая Николаевича. Из последних писем Петра Александровича видно, что жизнь в монастыре не сразу принесла ему умиротворение: «Что отчизне нашей, по ее силе и особенности характера массы народа, предстоит иметь сильное влияние на дела материка Европейского, в этом тоже нет сомнения, но что выйдет из этих испытаний? какой плод принесут лишения, потери, сотрясения?..» Подобные предчувствия волновали многих его современников.
Но прошли годы, прошли десятилетия со времени кончины брата, Преосвященного Игнатия, со времени кончины друга, которому он поверял свои переживания чуть ли не всю сознательную жизнь… «Я поражаюсь, — писала А. Н. Купреянова, — думая о том, какая огромная внутренняя работа должна была совершиться в этих людях (Петре Александровиче и его младшем брате Михаиле Александровиче), чтобы их характер, {стр. 585} согнувшись, подклонился под иго монашества, а монашество их было не наружное только.
Всю жизнь боролись в них две силы: врожденная сила гордости, страстности и самовластия и громадная сила несомненной веры и преданности Богу и Церкви. И последняя всегда побеждала».
После кончины брата Петр Александрович Брянчанинов оставался жить в Николо-Бабаевском монастыре, с которым его связывали воспоминания о брате, дружба с настоятелем архимандритом Иустином и желание оказать помощь в строительстве собора. Он продолжал работу по изданию трудов Преосвященного Игнатия и потому бывал в Петербурге и в Москве. Упоминание о нем имеется в недавно опубликованных дневниковых записях игуменьи Сретенского монастыря Евгении (в миру Евдокия Семеновна Озерова) [1242]. 13 октября 1880 г. она записала: «Сегодня были в Алексеевской монастыре. Там встретила нового своего знакомого Петра Александровича Брянчанинова, брата известного епископа Игнатия (Брянчанинова), окончившего жизнь на покое в Бабаевском монастыре и проходившего подвиг умной Иисусовой молитвы.
Петр Александрович человек умный, старичок, был губернатором в Ставрополе, где епископствовал брат его, в одно время с ним. Человек начитанный и духовно направленный, много видевший, слышавший от разных лиц, весьма приятный.
Беседуя о книгах и о подвижниках, коснулась речь о. Серафима Саровского, его дивной жизни, необыкновенных подвигов, покровительства и по кончине Дивеевской обители.
Петр Александрович в бытность по делам в Петербурге встретил у своего брата, там служившего, сборщицу Дивеевской пустыни Елизавету Андреевну Татаринову (ныне игуменья Серафима Влахернского общежительного монастыря) и ее келейную. Они пребывали у Александровых, но были знакомы с Брянчаниновыми. Зашли к ним тревожные и рассказали, что их зазвали в один дом, обещая подаяние, но когда они вошли, хозяин дома закрыл дверь и начал осыпать их ругательствами. Долго продолжалось его резкое обращение. Елизавета Андреевна расплакалась, а ее спутница, прежде стоя безмолвна и недвижима, наконец решительно сказала: «Долго же будет ругательство продолжаться?» Отперла дверь и увела {стр. 586} плачущую Елизавету Андреевну. От напряжения у нее разболелась голова, ее уложили, к вечеру сделалось хуже. Они остались ночевать у Брянчаниновых, дав знать почтенным Александровым, что домой не будут по случаю болезни келейной. Те на другой день прислали лейб-медика, который объявил, что у больной горячка, а на 9-й день болезни решительно сказал, чтобы ее подготовили к исходу из сей жизни, ибо нет возможности ее спасти. Это было вечером. Наконец все разошлись, утомленная Елизавета Андреевна заснула.
Больная видит, что отворяется дверь и входит О. Серафим в белом балахончике, как он носил при жизни. В знак молчания держит перст на устах своих и, подойдя к больной, тихо говорит: «Пусть все уснут, я за тобой похожу». В течение ночи служил ей, даже поднимал, проводил для необходимой надобности, а когда стало рассветать, то сказал: «Теперь они все выспались, а ты здорова» — и скрылся.
Когда пришли к больной, она сидела на кровати и передала о виденном и испытанном ею, сказывая, что О. Серафим на какое место полагал свою руку, она чувствовала облегчение, и что теперь болезнь ее миновалась. Утром зашел лейб-медик, спрашивает, жива ли больная, видит ее здоровою и прямо высказывает, что это чудо Божие. Он был лютеранин и, конечно, не верил ни силе праведников, ни сверхъестественным их явлениям.
Через несколько времени послушница заболевает холерой. Тот же врач ее пользует, находит состояние безнадежным, но уже не утверждает, что непременно умрет. Больная опять выздоравливает, а лейб-медик, пораженный силою веры и всего происходившего, принимает православие.
Много еще рассказывал Петр Александрович о Дивеевской пустыни и о предстательстве о. Серафима за дивеевских сирот, как он их называл. Много писали жизнеописаний о. Серафима, но самое справедливое о нем сказание иеромонаха Саровской пустыни отца Авеля. Но теперь его уже трудно найти, оно не было перепечатано.
День провели весьма приятно. Когда встречаешься с личностью серьезною и духовно направленною, отдыхает душа. Разговор ведется без осуждений, без пустоты, чувствуется, что беседуют христиане возросшие уже, а не дети умом и расположениями. Ныне и в духовных мало, или, лучше сказать, не находишь того, чего желает, ищет душа. Глад и хлеба и духовной пищи слова Божия. Встречаешь или младенчество духовное {стр. 587} или вовсе пустоту. Рад, рад, как встретится человек, живший под духовным руководством и понимающий путь веры живой и действенной. После того, что в своей жизни видел и слышал великого, Святого, благочестивого, невольно сравниваешь и приходишь к грустному убеждению, что настало время не глада хлеба, но глада Слова Божия».
Последнее из обнаруженных в архиве писем Петра Александровича Брянчанинова написано 13 марта 1889 г.:
«Достопочтенная Матушка Игумения Антония! Милостивое письмо Ваше от 20 февраля я имел честь и утешение получить. Душевно благодарю я Вас за слово и чувство милости ко мне выраженные как в доброжелательном привете, так и в назидательном примере истинном о Господе единении.
Примите мое почтительнейшее поздравление с наступающим храмовым праздником Святой Обители Вашей. Батюшка Отец Архимандрит Иустин поручил мне передать Вам его поздравление и искреннейшие благопожелания обретения радости утешения духовного. О. Иустин не нарадуется, что Господь послал нам Епископа монаха.
Поручая себя покрову Ваших святых молитв и испрашивая Вашего благодатного благословения, остаюсь с чувством искренней о Господе преданности Вашим неизменным послушником