Любовная атака

Лайза Нортон не была ни слепой, ни глухой, она наверняка заметила поразительное сходство и наверняка сделала поспешные выводы или была на пути к тому.

Объяснения довольно простые. Да вот даются с трудом. Особенно учитывая, что именно этой женщине он предпочел бы давать их в подходящий момент, в нормальных обстоятельствах и нужными словами.

Что ж, этот шанс ты упустил, дружище, думал скульптор, пока они сидели в театре, словно два незнакомца в соседних креслах: оба смеются и аплодируют в нужных местах, но они не вместе.

А потом была долгая прогулка к дому Лайзы, И они по-прежнему оставались далекими друг от друга. Оба молчали и даже не пытались восстановить связь, возникшую между ними прежде.

Необходимые слова прощания они тоже произнесли как чужие. Джек Харрис направился к машине, качая головой при мысли о том, как все глупо получилось, и удивляясь собственной дурости.

– Словно люди, которые в первый раз видят друг друга, и ничего между ними нет и быть не может, – пробормотал он, отправляясь в обратный путь, и горько рассмеялся. У него в жизни не было свиданий с женщинами, с которыми он бы знакомился таким необычным способом, и что-то подсказывало, что у Лайзы – тоже.

Лайза прямо с порога прошла в ванную, сбрасывая на ходу одежду и думая лишь об одном – как бы смыть с себя неприятный осадок этого вечера. И только когда она лежала в постели, уверенная, что не заснет, едкие замечания Джека Харриса стали прокручиваться у нее в мозгу, как заигранная пластинка.

«Она верит, что я отец этого мальчика!» – сказал он. Лайза мысленно снова произнесла эту фразу, прислушалась. «Она верит», «она верит»…

– Бред какой-то! – воскликнула девушка. – Что значит «верит»? Наверняка она либо знает, либо нет. Не лежала же она в коме в момент зачатия!

Более правдоподобное объяснение, что Джек Харрис был лишь одним из многих, на мгновение пришло в голову Лайзе, но она тут же от него отказалась. Инстинктивно девушка чувствовала, что такое не в характере Харриса и вряд ли он был другим даже около шести лет назад, когда, по-видимому, все и произошло.

Но чем же тогда объяснить это поразительное сходство? И тем более тот странный факт, что Джек Харрис явно никогда не видел мальчика?

– Точно – не видел, я в этом абсолютно уверена, – пробормотала Лайза. – Но знал о нем – сам же и признался.

В конце концов, девушка забылась беспокойным сном: ее преследовали шоколадные и янтарные глаза, приводя в полное смятение.

– Звонить или не звонить – вот в чем вопрос? – Лайза переиначила знаменитую фразу из Шекспира, сердито глядя на себя в зеркало и мечтая, чтобы на этот вопрос так же просто было ответить, как и его задать.

С того печального вечера, который девушка окрестила «вечером жаркого мороженого», минуло три недели, и каждый день Лайза спорила сама с собой, стоит ли ей позвонить Харрису. Нет. Ни в коем случае, в сотый раз твердила она себе. Мне наплевать, что эти современные журналы пишут о том, что пристало или не пристало современной девице. Не стану звонить ему первой, и все тут!

Однако собственное отражение в зеркале тут же возражало: «Господи, ведь ты же собираешься поговорить с ним по делу, а не назначать свидание!»

По делу или не по делу, но, учитывая то, что она должна была позировать обнаженной для его русалки, сирены или чего там еще, Лайза считала, что психологически находится в невыгодном положении: если она позвонит первой, Харрис получит еще больший контроль над ситуацией. А если не позвонит, то он плюнет на их соглашение.

– Что ж, придется, видно, поискать папе другой подарок, – пробормотала Лайза. – Ну и ладно. Это еще не самое страшное.

Потом она посмеялась над собой – неудивительно, если у ее отражения вырастет длинный нос, как у Пиноккио, в наказание за ложь. И призналась себе, что в этой ситуации дела ее волнуют меньше всего.

У Джека Харриса оставалось еще четыре месяца на то, чтобы создать скульптуру из папиной сосны, если он вообще собирается это делать. Но тут Лайза нутром чувствовала, что, дав обещание, скульптор постарается сделать все, что в его силах.

– А вот будет ли он настаивать на том, чтобы я выполнила условия сделки? – спросила она у зеркала, уже в который раз за эти три недели. Ответы не вдохновляли. Один день Лайза считала, что он не станет с ней возиться, на следующий – что заставит выполнить все условия до последнего пункта.

Суть проблемы заключалась в том, чтобы решить, и прежде всего для себя самой, какой вариант ее больше устраивает. Признаться хотя бы себе, ибо Харрису она ни за что не признается.

То, что он не звонил, тоже было неутешительно. А хуже всего было то, что не звонил практически никто.

Погода тоже не способствовала улучшению настроения. Каждый день шел дождь. И сегодняшний день не был исключением, а тут еще прогнозы о сильном разливе рек по всей северо-восточной Тасмании. Синоптики выкапывали из архивов старые сводки о наводнениях и лихорадочно гадали, что принесут нынешние дожди.

Лайза обнаружила, что ей с трудом удается следить за их вычислениями. Со времени приезда в Лонсестон самым крупным ее путешествием была поездка к Джеку Харрису, и память подсказывала, что тогда ей пришлось миновать изрядное количество мостов. Кажется, Лиффи впадает в Миандер, а эта река всегда упоминалась в сводках наводнений, а Миандер впадает… не то в Мак-Кейри, не то в Южный Эск. У Лайзы не было даже приличной карты, и девушка вдруг почему-то озаботилась ее отсутствием.

– Стоит чему-то пойти не так, как ты пользуешься любым предлогом, чтобы не работать, – тоном обвинителя заявила Лайза отражению в зеркале, намеренно игнорируя тот факт, что в последние три недели у нее все буквально валилось из рук и она прекрасно знала почему. Быстрая консультация по телефону, и спустя десять минут девушка вышла из дома и жизнерадостно зашлепала по лужам к магазину «Глобус» на Сивик-сквер.

Через час она вернулась, нагруженная картами и туристскими проспектами, и тут же свалила их в кучу у рабочего стола, увидев, что красный глаз магнитофона мигает, требуя нажать кнопку прослушивания сообщений. Лайза тут же направилась к телефону, стараясь унять неожиданную и на удивление сильную дрожь: звонить мог кто угодно, но она почему-то твердо знала, что это Джек Харрис.

– Говорит Ганс, – произнес голос, не узнать который было невозможно. – Сегодня пятница, точное время – десять сорок три. Возможно, что примерно через полчаса некая основательно промокшая особа мужского пола постучится в вашу дверь, умоляя вас в обмен на обед где-нибудь в очень шикарном месте потратить час вашего драгоценного времени на позирование. Разумеется, я приношу извинения за то, что сообщаю вам об этом в последнюю минуту. Мне также велено сказать, что, если вам все это неудобно, вы вольны отправить вышеуказанного индивидуума на все четыре стороны без объяснений. Поскольку он является индивидуумом с весьма прозаическими гастрономическими вкусами, проще всего послать его в ближайшую закусочную или молочный бар без малейших угрызений совести.

Сообщение закончилось жалобным стоном под стать стону Лайзы, бросившей взгляд на часы и обнаружившей, что до прибытия человеческого воплощения Ганса остались считанные минуты, а она еще не одета.

– Или одета? – раздумчиво протянула девушка, разглядывая себя в зеркале. Старенький, видавший виды свитерок с рукавами, отрезанными по локоть, джинсы, сидевшие на ней, как вторая кожа, однако без ее эластичности – одно колено давно порвалось, спортивные тапочки промокли насквозь после прогулки по лужам и были в еще худшем состоянии, чем джинсы.

Прибавить сюда еще явно немодный плащ, подумала Лайза.

– Плюнь на макияж, отбрось подальше расческу – волосы собраны в хвост, так что ты готова, – поведала Лайза своему отражению. – Сойдет и так, и чем шикарнее ресторан, тем лучше.

Отражение присоединилось к ее хохоту, и тут же прозвенел резкий звонок в дверь.