Нарисуем

– Не наблюдаю тут никаких стульев, – сухо произнес я. – Все! Давай, рассказывай. Время у нас, похоже, есть.

– Так чего рассказывать?

Да. Трудный клиент.

– А ты забыл, что ли, почему мы… здесь? – чуть было, сдерживая раздражение, не закончил фразу так. Но – раздражаться еще рано, похоже. Все еще впереди. – …почему мы вместе? – закруглил фразу так.

– Так прямо здесь, что ль, рассказывать?

– А что? Плохое место?

– Не. Место нормальное.

– Ну так давай.

Глянул на дверку: не будут ли отвлекать?

– Поселок наш называется Пьяная Гора.

Название заменим.

– Как бы покачнувшись гора стоит. Вроде – подгулявши слегка. Ну и жизнь соответствует…

Даже я уже чувствую влияние горы.

– Ну край. Конец света! Доскакали, однако, наши казаки.

– Так ты еще и казак?

– А то!

Дополнительная нагрузка.

– Продолжай.

– Местные их «ласково» встретили – заруба страшная была! «Покорение Сибири Ермаком» – детская сказка! Но кордоны поставили, так и стоят, теперь только называются «воинские части».

– Понимаю.

– Ну и лагеря.

Как же без этого.

– Батя мой всю войну отлетал, сбили, с концлагеря в партизаны бежал. Вернулся – ясное дело, в лагерь! В наш. В родные места, где и детство провел…

– Стоп. Про батю не надо пока.

С батей его мы запутаемся окончательно.

– Про себя давай.

– Погодь! Я не родился еще…

С ним, гляжу, намаешься.

– Вышел батя – лишь в кочегарку взяли его, в воинской части… Боевой летчик!

Да, это несправедливо. Записал.

– Ну, дочь командира части подкадрил, в кочегарку к нему бегала. Короче – не утратил точность стрельбы!

Да. Как обиженный он уже не проходит: сломал чистоту жанра! Так и знал, что с батей запутаемся мы.

– Командир части их выгнал.

Да. Удачный брак. Хуже не придумаешь. И это, похоже, характерная их линия жизни!

– В бараке жили, за занавеской. Батя валенки валял. Ну – тут и я подоспел. Барак нормальным жилищем казался: все тебя знают, и ты знаешь всех.

– Про всех пока что не будем. Про себя давай.

– Часть за оградой стояла. А вокруг вольное поселение – домики из чего было лепили. Население в основном – из лагеря вышедшие, которым на Большую землю разрешения не было.

– Политические?

– Не. «Деловые» больше.

Хороший коллектив.

– Ну мы, пацаны, всюду бегали, не удержишь, и чем-то Пьяная Гора нас влекла. Чукчи ее священной считали, всяческие легенды имели, шаманы плясали возле нее, как-то одурманивала она их. А мы норы в ней рыли, играли в партизан. И обвалилось однажды! Друганы мои сходу вырубились, ноги наружу – вскоре вытащили их. А я рыл, рыл, куда-то прорыться хотел… До сих пор, кстати, этим занимаюсь… Обвал. Тьма. Все!

Хорошее начало фильма.

– И вдруг – свет, голоса… как в раю!

– Какой рай? Ты же пионер был.

– Какой, на хер, пионер! Шпана… как мой батя в детстве.

Верной дорогой идем!

– Открываю глаза – стоит мужик. Улыбается. Потом узнал – новый секретарь крайкома Кузьмин! Лично поисковую группу возглавил – спас, можно сказать. Взял мою руку, пульс потрогал. Говорит: жив пацан. Потом пальцы мои к глазам поднес. Под ногтями, ясное дело, грязь. Смотрит пристально. И вдруг – слова те мне навек запомнились: «Э-э-э! Да ты у нас Колумб!»

Такие слова трудно не запомнить.

– «Новую землю открыл! Под ногтями у тебя – целое богатство!»

Я невольно глянул на Пекины ногти: богатство на месте!

– Не преувеличиваешь? – спросил осторожно.

– Прям! Чтобы тебя порадовать, себя закопал!

– Ну дальше.

– Ну и пошли рудники…

Я потряс головой.

– С твоих ногтей, что ли?

– Ну.

Я вздохнул. Неплохо бы сейчас прогуляться, образумиться… Потом вспомнил, где мы. Как-то отвлекся от этого.

– Дальше давай.

– Батю канавщиком взяли на рудник. Самая вредная работа! Канавы чистить, по которым все отходы производства идут. Ну – без образования.

– А ты? – вырвалось у меня.

– Обо мне речь впереди, – произнес он неторопливо.

Неужели мы так надолго тут?

– Край наш резко в гору пошел.

Складно. Теперь понимаю, почему Ежов его во ВГИК взял.

– Замечательно, – выговорил я.

– Да хер ли замечательного?! – вдруг резко тональность сменил. – «Всем ордена да медали – а мне опять ничего не дали!» Кузьмин – герой соцтруда!

– Но тебе ж какой орден? Сколько тогда было лет?

– Да к моменту, когда гремело уже все, семнадцать было! И – ничего!

«Похоже, грохнулся эпос! – понял я. – Значит, судьба у тебя такая. – Это про Пеку. – И у меня тоже, похоже!» – пронзила страшная мысль.

Но все же взял себя в руки.

– Дальше давай.

– Понял, что ловить нечего. В армию пошел.

Из огня да в полымя?

– Стоп. Армию нам, кажется, не заказывали.

Но его не остановить.

– Батя служил – а я хуже?

– Но то война была.

– И нам осталось!

Про войну он пусть с кем-то другим. Я обессилел.

– Ну, рудник у нас военного значения. Броня – в армию не берут. Но я добился!

«Ты бы чего-нибудь хорошего добился!» – мелькнуло у меня.

– Батя старые связи поднял.

Да, добрый батя!

– В самый опасный отряд!

– Партизаны? – предположил я.

– Вроде того! – Пека кивнул.

– В мирное время?

– Да.

Надо бы передохнуть. Куда мчимся? У меня же был стройный план. Кто сценариев про рабочий класс не писал? Стройка, трудности, преодоление, апофеоз. А мы где? В партизанах?

– Нормально служил. Только дома дела…

– Батя?

– Ну! Добыча металла, – с ударением на «о», – непростой вообще процесс. Руду рвут, выгребают, катят на комбинат. Там ее дробят, прокатывают между мелкими чугунными шариками. Затем флотация – в большой бочке: заливают руду кислотой, и крошки металла поднимаются пеной. Такая вот драгоценная пена. Затем ртутью заливают ее. Ртуть вбирает золото. И выходят такие невзрачные бляшки. Их и берут.

– Куда?

– Ну выносят! Надо же как-то выживать?

То есть – батя и канавщиком не ударил в грязь лицом.

– Но ртуть, кажется, вредна? – поинтересовался на всякий случай.

– А кто сказал, что будет легко?

Видимо, я так считал.

– А ты как хотел? – Пека грозно навис надо мной, как коршун.

– Я? Никак.

– Плавят эти бляшки дома, на сковороде…

Не читал такого в поваренной книге.

– Золото на сковороде остается, пары ртути – в тебе. Мать приходит с парткома – батя зеленый весь. Мать к телефону – батя вырывает шнур! Тут – или смерть, или тюряга. Вызвала «скорую»… Батя потом ей всю жизнь не простил! Ну – сел. Попал на уран.

– Пьяная Гора?

– Угадал!

Умеют устраиваться.

– Но перед приездом милиции – ясное дело, раньше «скорой» поспела, – батя бляшки те, недоплавленные, успел сунуть мне. Я как раз со школы пришел. «Держи, сынок!»

Да. Завидное наследство.

– С собой здесь!

Я вздрогнул. Он полез за пазуху, вытащил кулек, с грохотом высыпал на пол тусклые бляшки.

– Думал, может, тут сунуть кому придется… Ну, в плане поступления…

Что ж не сунул-то? Приходится мне отдуваться! Хотя вряд ли бы это у кого-то вызвало восторг. Вид у этих сокровищ невзрачный. Способ приготовления – смертельный.

– Вот! – придвинул ко мне одну, самую поганенькую. – Сделаешь все нормально – возьмешь…

…билет на тот свет.

– Спасибо, – мужественно произнес я. – Дальше рассказывай.

Пека, подумав, завернул драгоценности, в том числе и мой будущий гонорар, спрятал.

– Ну, так… Мать виделась с ним. Ну и я, ясное дело, наезжал. «Отличник боевой и политической подготовки»! Батя гордился.

Семейство их, похоже, и в ртути выживет!

– Мамка – парторг! На том самом руднике, где батя трудился. Там не только же заключенные…

– Но и парторги.

– Идейность – это от матери у меня.

Пока не заметил.

– Ну и Кузьмин батю не забывал!

Просто какие-то гиганты, не люди!