Нарисуем

– Все. Давай рассказывай!

– Так час ночи.

– А разница есть?

– Там, за сопками, долина. Россию напоминает – единственное такое место. Даже деревья растут. Почему, непонятно. Потому даже рубленые избы стоят. Село Троицкое… Как раз на Троицу казаки доскакали сюда.

«Да-а…» – я глядел на унылый пейзаж. Возможно, казаки погорячились.

– Нет, ну тут-то, на Пьяной Горе, так ничего и не было никогда, – оправдался Пека.

Видимо, и не будет. Только эти дома.

– Главное – гора. Говорил уже – замечать стали, что от Пьяной голова кругом идет. Поэтому так и назвали ее. Сперва думали: шаманство. Шаманов тут полно. После ученые выяснили – разлом земной коры: вся магма из центра земли прорвалась, со всем содержимым. Ну, уран. Золото. Железо. Алмазы. Богатства, в общем, хоть ж…й ешь!

Это вычеркиваем.

– Но первым дед мой начал копать…

По прежней версии Пека сам ногтями все это богатство отрыл. Эпос меняется.

– Прадеда хоронил. Заложил пороху дюже. Иначе землю тут не поднять. Тот богатырь был – в дверь не влезал. Рвануло как следует. Дед подходит, смотрит – металл!

– Так. И что? – Я навострил ручку.

– Все! Бл…ей с Америки выписывал! Негритянок! А потом национализация, ху…зация! Все отдай.

– А сейчас работа продолжается! – я бодро сказал. Не оборвать бы ниточку.

– А куда, на хер, денешься? Роем. Пьяницу от вина не отучишь! Сперва выстроили тут Шанхай.

– Здесь?

– Ну, всякие хижины самодельные. Из жести, фанеры. В нашем климате – самое то! На дверь набивали рваные ватники, галоши – как-то утеплить. Надо было в секунду проскользнуть: дверь откроешь – оттуда пар. И ругань. И что-нибудь тяжелое летит в тебя: «Не студи, сволочь!» Жили за занавеской. И тут же детей делали – и не столько, сколько сейчас. Вон бараки еще остались.

– Вижу.

– Ну, в бараках исключительно интеллигенция жила. Как лагерь ликвидировали – руководящий состав вселили. Начальник шахты, главный инженер. Их сын был мой кореш – так я туда к ним на цыпочках входил.

– Чей сын? – Я устало отложил перо. Не успевал за потоком информации.

– А. Главный инженер женщина была. Из дворян. Чисто, красиво, помню, у них.

Это в бараке-то?

– Ну а потом пошли эти уеб…ща, хрущевки. Что здесь, что в Сочи – один проект. Как-то не учитывалось, что климат здесь несколько другой. Да и привыкли все же жить на земле. Так что первое время в ванной свиней держали, кур. Окна не открывали, естественно. Так что аромат соответствующий был! Тем более ни ванна, ни туалет не работали – канализацию поверху не проведешь, а мерзлоту долбить трудно. Тоже недоучли. Так что делали туалет во дворе, на двадцать дырок. А как их? Мерзлоту только ртуть прожигает – выносили с работы. Вечером сидят все рядами, обсуждают политику, производство – где еще? Простые называли это «очковая змея», а интеллигенты – «ветер-клозет». За зиму такие монбланы вырастали! Летом таяли. На самосвалах их вывозили. Так что запах себе представь! Но в кино, вроде, запах не передается? – озаботился он.

Ну, пока мы создадим этот фильм – научатся.

– А родители через все это прошли. И я захватил. Шутка была: квартира со всеми удобствами, но удобства во дворе. А чукчи наоборот – жили рядом в чумах, а квартиры использовали как сортир. Так протекало наше счастливое детство. И ничего! Нормально казалось. Никакого уныния. Набегаешься – довольный приходишь. Теперь-то лафа! Провели канализацию, отопление.

Так что запах, возможно, в фильме и не понадобится.

– Вон трубы стоят – серебристые, на опорах. Тут только так. Иначе летом, когда мерзлота поплывет, перекорежит их… А в бараках только освобожденные уже жили – спокойно, сдержанно. Здесь нарываться им ни к чему. Одеты все были хорошо. Ждали навигации – и с ней исчезали, хотя разрешения на цээрэс, центральные районы Союза, не было ни у кого. Разбирались между собой тихо: каждой весной пять-шесть «подснежников» находили со следами насильственной смерти. Снабжение отличное! Компоты китайские «Великая стена». Кофе из Индии «Бон-бон». Картофель из Голландии, в таких красных сетках красивых. Лишь дай металл! Умыться не хочешь?

Часов семь уже как здесь – и впервые такая свежая мысль.

– С чего бы это?

– Так утро уже.

По пейзажу не скажешь. Довел до сортира – к счастью, не во дворе, всего лишь в конце коридора. Тут же телефон висит! Не верится, что дозвониться отсюда можно, с края земли!.. Умываться-то я не шибко люблю… тем более в трудных условиях. После меня Пека пошел. Долго фыркал, сопел с какими-то длинными паузами. Я даже встревожился – что там с ним?

Вернулся, вафельное полотенце к лицу прижав, с красными пятнами.

– Ты чего?

– Нормалек, – глухо через полотенце произнес.

– Кровь из носа?

– Вдруг из горла пошла… Давно не было.

Съездил, называется, в отпуск!

– С овощами тут перебои… были. Так цинга пошла, – глухо из-под полотенца пояснил. – Ну, витаминов нет. Зубы в кармане носил. Сам еле ползал. Мне говорят: «У чукчей копальки поешь. Единственное спасение»… Не каждому это понравится. Дохлую нерпу рубят, в землю закапывают, бродит там, в смысле – разлагается. Вроде силоса. Ну, выкапывают ее через определенное время и едят…

Вот это, по-моему, зря.

– Причем как! – Пека, заметив мое уныние, пытался сюжет как-то приукрасить. – Зубов у большинства из них нет, так они губами зажимают кусок и режут острейшим ножом – так близко, кажется – губы режут и едят! Потому, может, и прозвали их самоедами.

Пека тоже отчасти самоед.

– При этом урчат от наслаждения. Глазки в блаженстве щурят, потом поглаживают по животу: «Скусна!»

Да, я, кажется, понимаю, почему Инна не рвется сюда.

– Ну, отбил цингу. Зато печень посадил навсегда. Черви теперь в ней.

Завидный жених.

– Кровь не чистит совсем. А организм эту кровь отторгает… – полотенце показал. – Вроде лечился, – не совсем уверенно произнес. – И вот опять!.. Есть, кстати, хочешь?

Почему кстати? Хотелось бы без излишней экзотики обойтись.

– Да нет, сейчас все нормально у нас. Где уран – сверхснабжение! Последние, правда, годы хуже.

Хуже чего?

Спустились. Долго шли вдоль бетонного забора. Богатый пейзаж.

– Наша великая стена! Забор комбината. Чукчи любят тут отдыхать после магазина. Сейчас почему-то нет никого.

– Может, закрыто?

Ускорили шаг.

В таком же блочном дворце на первом этаже – магазин. Ассортимент побогаче, чем у нас. Имело смысл лететь. Кофе растворимый! Ананасы в огромном количестве. Видно, местные не уважают их.

– Вон спирт, – Пека холодно показал.

Но больше всего меня поразило молоко – уже разлитое в трехлитровые банки, длинные ряды!

– Пей! – Пека пресек мои вопросы.

– Не хочу.

– Пей! Надо.

Ну, если надо. Банку опорожнил.

– Уф!

Вот уж не предполагал, что молоком буду тут упиваться. Другое предполагал. Но жизнь, как всегда, непредсказуема.

– Еще пей!

Понял уже, что дело не просто. Через край выхлебал. Утерся.

– Еще можешь?

Какое странное местное гостеприимство.

– Надо?

– Надо. Минимум три!

Потом, надеюсь, объяснит? Ехать в столь экзотическую даль, дабы почувствовать себя настоящим мужчиной, – и питаться исключительно молоком, как младенцу!.. Выпил еще, правда, не до конца.

– Ну хорошо! – Пека проговорил.

Кому как!

– Такой у нас, понимаешь, порядок. А меньше трех – не было смысла и ходить.

– Молока?

– Да нет, спирта!

– А причем тут спирт?

– А! – Пека махнул на меня презрительно рукой. Видимо, использовал как млекопитающее и потерял ко мне всякий интерес. Протянул деньги, и продавщица-красавица три бутылки спирта ему дала. Вот так! Кому что! Шли вразнобой, живот мой болтался, как колокол. Я бы тут у забора и прилег.

– Такой, понимаешь, порядок у нас, – снизошел наконец с объяснением Пека. – Еще когда Кузьмин у нас первым был…

Опять он.

– Сразу, как назначили, решил Кремль поразить. Так карьеру и делал. «Заполярное молоко»! На всю страну прогремел. Тут на теплых источниках построил коровник. Траву, правда, сперва серпом по кочкам приходилось срезать. Потом научились выращивать. Залил всех молоком! Обычную-то работу кто оценит? А он на этой славе в Москву взлетел. А молоко оставил.