Нарисуем

– А зачем? – вдруг произнес он.

Такого цинизма не ожидал от него!

– Мы же сценарий обещали!

– Ну и что? Напишем мы твой сценарий!

Уже только «мой»?

– Где?! – воскликнул я.

– А у тебя!

Такого я не ожидал. Как-то я с надеждой больше в другую сторону смотрел – на Восток.

– А то все «ко мне, ко мне»! – злобно произнес Пека. Прям уж заездились к нему! – Нарисуем! – бодро он произнес.

Нахально, честно говоря, с его стороны! Ну, а с моей стороны было не нахально? Домой вернуться, может, и хорошо… Но с таким подарком! Вся моя жизнь перевернется… что, может, и к лучшему?

– Давай…

– А ты боялся! – бодро Пека произнес… Бояться я, откровенно говоря, еще продолжал. И как жизнь показала – не напрасно.

– Осторожней! – Пека орал.

Три носильщика катили за нами тележки… Книжный магазин!

– Все ваши? – удивился проводник. – А с виду не скажешь.

Тесное купе… от книг особенно тесное.

– Прямо как под землей в кабинетике у меня, – Пека умилился, оглядывая купе. – И освещение тусклое такое же.

Когда ж мы увидим, наконец, подлинный его кабинетик? Едем с ним сейчас в аккурат в обратную сторону!

С визгом колец я сдвинул занавеску. Открылась платформа.

– Вдруг откуда ни возьмись… – произнес Пека, вдруг заморгав.

Приглядываясь, мимо окна шли два наших героя, два лауреата – Кузьмин и Ежов!

– Ты позвонил? – пробормотал Пека, смахнув слезу.

Глава 2. Лебедь на болоте

Мы вышли с Московского вокзала на Лиговку – длинную унылую улицу, ведущую от центра к окраинам. Милости просим! Сели в раздолбанный дребезжащий трамвай. Сначала тянулись старые обшарпанные дома – петербургские трущобы. Потом пошли пустыри, бетонные стены заводов, кладбища. Красота. Вот куда у нас ссылают талантливых писателей! Свое переселение из центра в пустынное Купчино (капремонт старого дома – тогда это называлось так) я воспринимал именно как ссылку. Что можно было создать на этом пустыре, среди одинаковых безликих домов, неказистых людей, которых согнали сюда? Рабочий класс? Пусть Пека любуется – раз он того хотел! Терзающий душу скрип трамвая на повороте… С таким зловещим настроением я принимал гостя. Мутная река Волковка, берег кладбища, кирпичная Детская больница, Старообрядческий мост. Вряд ли даже Пека здесь разгуляется! Бетонные стены по обе стороны рельсов, перемежаемые иногда пейзажами автобаз с радужными бензиновыми разливами по земле или километрами пыльных стеклянных заводских корпусов, которые лишь отравляли воздух, производя непонятно что (в магазинах-то пусто). Однако Пеку все это почему-то вдохновляло, за всей этой неприглядностью он видел какой-то глубокий смысл.

– В Питере третий раз и впервые что-то толковое вижу!

Что же, интересно, он тут раньше видал? Специально, видимо, загнали меня сюда, чтоб я его мог порадовать.

Трубу с особо вонючим оранжевым дымом он встретил радостным возгласом:

– Так вот это где!

Думал его наказать за наглость, а выходит – на праздник его везу!

Места эти я горделиво считал своей ссылкой, выданной мне, очевидно, авансом за будущие гражданские подвиги… Но гордость на тех пустынных просторах быстро выветрилась из меня: некому было меня ни наказывать, ни одобрять. Увольнение с прежней работы совпало с переездом сюда. Я оказался в пустоте! Аборигены не в счет. Однако в скором времени я почти не отличался от них – в грязных ботинках ходил, не завязывая шнурки (зачем?), брился раз в неделю, и то спустя рукава. Во время одной из таких расхлябанных прогулок порыв ветра прилепил мне на грудь газету. Я отлепил ее, но все же глянул – чего это она вдруг кинулась на меня? В углу листа было объявление о наборе во ВГИК, на сценарное отделение, и я понял, что мне дается последний шанс.

И вот я снова отброшен сюда! Правда, уже с Пекой. Но есть ли толк? Что-то изменилось? Да. В лучшую ли сторону? Большой вопрос.

Мы вошли в мою унылую конуру окнами на пустырь.

– Ну, у тебя клевая хата! – Пека произнес.

Конечно, по сравнению с нашей клетушкой под лестницей во ВГИКе… может быть. Но слышать это было все же приятно. Я глядел в пустынные дали. Может, при Пеке это все оживет?

Ожило! Но как! Сначала он бодро решил продовольственную проблему (о которой, кстати, неустанно говорили с трибун, но решить не могли). А Пека решил. Но, повторяю, как?

– Да у тебя тут рай! – бодро произнес он, вернувшись с разведки.

Для меня там был конец света. Что туда ходить? Море рельсов. Невнятные гулкие голоса с башни: «Тридцать шестой, тридцать шестой бис на запасной путь!» Что мне ходить туда? Я же не тридцать шестой и на запасной путь идти не намерен. Что мне там светит, кроме, может быть, синяков? Пека в железное это море как рыба нырнул! И все! С плавниками. Несколько суток не было его. Думал уже, что утратил партнера. И вдруг явился на третий день, благоухая различными запахами. Я жадно внюхивался в них. Сложная гамма. Перегар далеко не первое место занимал. Что-то другое шло, что я вдыхал то ли в детстве, то ли в другой жизни, но нынче забыл. Понырял Пека неплохо. Только где? Душила зависть… хотя сам бы я навряд ли хотел оказаться там.

– Есть хочешь, наверно? Но извини, угостить нечем, – горестно произнес я.

– Да ты на золотом месте живешь! Железнодорожные склады кругом.

За ржавым болотом с кочками действительно дыбились из земли какие-то выпуклости. Я думал – блиндажи. Где-то тут рубеж проходил… Оказалось – ушедшую историю лучше знал, чем настоящую. Хотя и ушедшую не очень. Никакие это не блиндажи. Продовольственные склады – два года всего построенные!

И он пошел.

– Ну, чего хочешь? – барственно спрашивал.

– Муки, может? – размечталась молодая моя жена.

– Сделаем!

В шесть часов утра – резкий звонок в дверь. Стоял белый человек. В смысле – в муке. Сзади, как горб, мешок. Сбросил в прихожей, подняв белое облако, и когда осело оно – гостя уже не было.

– Денег теперь не берут? – Этот язвительный вопрос (завидуя!) задал я Пеке.

– Есть вещи поважней денег! – Пека сказал. В принципе, я согласен был с ним… Но я имел в виду духовные ценности, а он что?

– Человеческие отношения – вот что!

Да, с этим у меня всегда были перебои.

– Спасибо, замечательная мука! – Жена так буквально в него влюбилась. Как сюда переехали – не ели блинцов.

– Клещи, надеюсь, не пугают тебя? – вскользь поинтересовался Пека после блинцов.

– Какие клещи?

– Мучные. Еще полторы тонны надо реализовать.

Реализм. Наконец-то! Но с клещами я сродниться не мог. Отказался.

Тут где-то и проходил водораздел. Поэтому я и слиться с народом не мог.

– О, лебедь на болоте, – проговорил кто-то от пивного ларька, когда я брезгливо проходил мимо… Надеюсь, не Пека? Уточнять – значит, драться… а драться с этой шоблой я не хотел.

В магазинах полная пустота. И умные головы придумали свои варианты снабжения. И Пека у них – свой. А где он не свой? А где я свой? Мучительные эти проблемы не давали спать. Пек сколько угодно может быть! Товар массовый. И они всегда друг друга поймут. А я? Был когда-то красивый центр города, друзья-гении. Где они? Что-то они не очень горюют, что я исчез, – никаких оттуда приветов. А здесь? В болоте я утопал! Или что-то, наоборот, выигрывал?

– Может, мне с тобой пойти? – мужественно предложил я Пеке наутро. Куда мой герой – туда и я!

– Ну поговорю там с людьми, – не очень многообещающе произнес Пека.

Явился с сеткой капусты.

– Состав ликвидировали, – кратко пояснил.

– В каком смысле? – пробормотал я.

– В комиссии работал! – строго произнес Пека. Растет человек!

Я по-другому тут жил. По моей прежней жизни – не было тут не только красоты, но и еды. В неказистых жэках нужно было в очередь получать какие-то невзрачные бумажки с твоей фотографией, удостоверяющие, что ты имеешь право есть, поскольку живешь именно в этом неказистом районе. Эти бумажки не только надо было с унижением получать, но потом еще с напрягом их отоваривать, выстаивая унизительные очереди, или, что еще унизительней, заискивая перед наглыми продавщицами и пьяными грузчиками… И вдруг благодаря Пеке они окопались в моей квартире, оказавшись ближайшими Пекиными корешами – и вполне нормальными, по его словам, людьми! Я «подписался» на него, быть может, несколько опрометчиво, но не «подписывался» жить в его мире, который вдруг рухнул на меня. Был голод, но была гордость, теперь вместо гордого голода – невкусная отрыжка. Вместо отрешенно высоких мыслей – постоянный гвалт. Вокруг Пеки вечно что-то решалось, более того – решалось им: когда только успел? Всего неделю как тут – и уже знаменитость, а я тут два года как невидимка живу. А потому что он и здесь умеет командовать, как у себя на работе, и народ, похоже, один. А я что же – и тут «не местный»? Но где же я тогда «местный»? Даже моя личная гордая ссылка, так красиво созданная мной, исчезла: какая ж это, на хер, ссылка, если я каждый божий день, исключительно благодаря Пеке, сыт и пьян? Рухнули принципы!