Страница 17 из 62
Встречаются упоминания об этом и в современной литературе. Авторов конца XX — начала XXI века уже не интересует, был ли Сталин достойным продолжателем дела Ленина. С другой стороны, утверждения Хрущева содержат яркий бытовой эпизод столкновения с Крупской, который характеризует Сталина не с лучшей стороны. Эдвард Радзинский в книге «Сталин»[42] так описывает этот случай:
«Крупская сообщила мужу о победе его решения, и едва оправившийся после припадков Ленин диктует письмо Троцкому…
На следующий же день Каменев, испугавшийся явного сближения Троцкого с Лениным, пишет записку Сталину о контакте вождей:
„Иосиф, сегодня ночью мне звонил Троцкий, сказал, что получил записку, в которой Старик выражает удовольствие принятой резолюцией…“
Сталин отвечает: „Тов. Каменев… Как мог Старик организовать переписку с Троцким при абсолютном запрещении доктора Ферстера?“
Новый тон: он уже не Иосиф, он — Генсек, никому не позволяющий нарушать партийное решение.
И тогда Сталин вызывает Крупскую по телефону и орёт на неё. Попросту грубо орёт.
Крупская в шоке. Вернувшись с работы домой, „она была совершенно непохожа на себя: рыдала, каталась по полу“, — вспоминала Мария Ульянова.
Видимо, тогда же, в нервном срыве, Крупская не выдержала и рассказала Ленину об оскорблении. Взбешенный Ленин написал Сталину письмо о разрыве отношений».
Согласно Радзинскому, именно Сталин организовал изоляцию Ленина с тем, чтобы больной вождь не мешал ему узурпировать власть: «Свидания с Лениным запрещаются. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Ильичу ничего из политической жизни, чтобы не давать поводов для волнений… Вождю о партийном решении не докладывалось. Он так и не узнал, что поступил под надзор врага».
В книге «Сталин» мы видим одну из трактовок событий, прямо наследующую докладу Хрущева на XX съезде КПСС. Нужно отметить, что письма Крупской и Ленина, о которых автор пишет: «Видимо, тогда же…» — разделяет два с половиной месяца, о чём упоминает Хрущев, но забывает Радзинский. Нелишне также вспомнить, что в апреле 1922 года И. В. Сталин решением пленума ЦК партии был избран Генеральным секретарём РКП(б), причём выдвинул его на этот пост сам Владимир Ильич.
Более того, «Письмо к съезду» не скрывалось, все делегаты XIII съезда партии были ознакомлены с письмом В. И. Ленина, но вместо «перемещения» Сталина по ленинской рекомендации ограничились порицанием. Невозможно согласиться с утверждением Радзинского о том, что Сталин на тот момент уже вертел партией как хотел и Ленин был ему не указ. Даже если предположить, что Сталин имел огромное влияние на Центральный Комитет (хотя на тот момент существовал и ещё один центр сил в лице Троцкого), вряд ли это влияние распространялось и на всех делегатов XIII съезда. И уж тем более вряд ли имя Сталина могло перевесить на идеологических весах мнение Ленина — этого не случилось и 30 лет спустя, в период разоблачения Хрущевым культа личности.
Советский исследователь В. Надточиев пишет:[43] «Драматическая ситуация в партии сложилась в связи с политическим завещанием Ленина, и в первую очередь с „Письмом к съезду“. В этом ключевом документе, как известно, давались итоговые, лаконичные, но чрезвычайно ёмкие по содержанию оценки членов Политбюро ЦК, говорилось о возможных рецидивах их прежних ошибок. […]
Положение Сталина в этот момент было предпочтительнее других. В ожесточённой дискуссии с Троцким по вопросам партийного строительства и экономической политики партии, состоявшейся незадолго до смерти Ленина осенью 1923 года, он опирался на аппарат, на существовавшее в партии недоверие к Троцкому, к его политическому прошлому.
В результате авторитет Сталина значительно возрос, а делегаты XIII съезда РКП(б), высказавшись за его кандидатуру на посту Генерального секретаря ЦК партии, фактически предрешили решение этого вопроса на организационном пленуме ЦК в июне 1924 года…»
Авторитет Сталина значительно возрос на фоне Троцкого, но не более.
«Завещание», как мы помним, состояло не только из характеристик, но и из прямого предложения переместить Сталина с поста Генерального секретаря. Почему послание Владимира Ильича было оставлено без внимания? Рассмотрим этот вопрос подробнее.
В мае 1922 года у Ленина случился инсульт, который проявился утратой речи и частичным параличом правой стороны тела. После непродолжительного улучшения уже к осени симптомы вновь обострились. В декабре 1922 года у Ленина случился второй удар, и он оказался прикован к постели.
М. И. Ульянова вспоминает[44] об этом периоде:
«30 мая Владимир Ильич потребовал, чтобы к нему вызвали Сталина. Уговоры Кожевникова отказаться от этого свидания, так как это может повредить ему, не возымели никакого действия. Владимир Ильич указывал, что Сталин нужен ему для совсем короткого разговора, стал волноваться, и пришлось выполнить его желание. Позвонили Сталину, и через некоторое время он приехал вместе с Бухариным. Сталин прошёл в комнату Владимира Ильича, плотно прикрыв за собою, по просьбе Ильича, дверь. […] Через несколько минут дверь в комнату Владимира Ильича открылась, и Сталин, который показался мне несколько расстроенным, вышел. […] Я пошла проводить их. Они о чём-то разговаривали друг с другом вполголоса, но во дворе Сталин обернулся ко мне и сказал: „Ей (он имел в виду меня) можно сказать, а Наде (Надежде Константиновне) не надо“. И Сталин передал мне, что Владимир Ильич вызывал его для того, чтобы напомнить ему обещание, данное ранее, помочь ему вовремя уйти со сцены, если у него будет паралич. „Теперь момент, о котором я вам раньше говорил, — сказал Владимир Ильич, — наступил, у меня паралич и мне нужна ваша помощь“. Владимир Ильич просил Сталина привезти ему яда».
Трудно сказать, где современные исследователи находят «руку Сталина» в изоляции В. И. Ленина зимой 1922 года. Запреты врачей сыплются на него непрерывно (и безрезультатно) целый год, но единственный результат, которого удаётся добиться, — это ограничение деятельности Ильича возможностью только диктовать, и не больше нескольких минут в день.
На фоне ухудшающегося здоровья Ленина 18 декабря 1922 года (уже после второго удара) пленум ЦК РКП(б) принимает решение оградить его от всякой информации. Решение пленума звучит так:[45] «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».
Дальнейшее развитие событий нам известно: Н. К. Крупская (возможно, просто чтобы порадовать) информирует Ленина о том, что его решение о монополии на внешнюю торговлю принято. Ленин загорается и диктует письмо Троцкому. О письме узнаёт Сталин и звонит Надежде Константиновне.
«Легко представить себе возмущение Сталина, когда он узнал, что вопреки предписанному режиму Крупская спустя несколько дней приняла от Ленина диктовку… — пишет в статье „Сталин и Ленин“ философ и публицист Р. И. Косолапов. — Последующие „доброхоты“ пересказывали этот разговор с разными озадачивающими подробностями… но всё выглядело, вероятно, проще. Крупская крепко обиделась, когда Сталин напомнил ей о существовании ЦКК (Центральной контрольной комиссии. — Авт.), которая призвана пресекать нарушения решений ЦК».
Аналогичную версию событий встречаем в уже цитировавшихся воспоминаниях М. И. Ульяновой: «При абсолютном запрещении врачей Крупская продолжала передавать записанные ею под диктовку Ленина его записки, письма соратникам, что вызвало раздражение Сталина, пригрозившего ей вызовом на заседание Контрольной комиссии ЦК партии (председателем которой был Каменев)».
Да и в самом письме Крупской говорится: «В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку».