Страница 12 из 35
Кроме расстояния как такового, в организации и анализе взаимодействия очень важно пространственное расположение партнеров. Так, следует помнить, что люди, разместившиеся друг против друга (даже волей случая или из-за имеющейся расстановки казенной мебели), легче переходят в отношения конфронтации, борьбы, чем при других вариантах расположения в пространстве. Слова «противник», «противный» и «напротив» имеют один корень неспроста. Наиболее нейтральным является взаимное расположение партнеров по общению под каким-либо углом, с тем, чтобы они сами могли регулировать степень обращенности друг к другу.
В микроструктурном тренинге общения, например, есть такое внешне простое упражнение: все участники группы, разделившись попарно, молча и сосредоточенно пытаются определить особенности взаимного размещения в пространстве, оптимального для их контакта на данный момент и приемлемого для обоих. Со стороны это похоже на некий странный танец: четверть шага назад, пауза, едва заметное изменение ракурса взаимного расположения, маленькое движение в сторону, еще одно – возвращение к невидимой оси, которая «держит» пару…
Когда получено более или менее отчетливое впечатление, пары распадаются, возникают новые, и так далее, пока каждый не получит возможность поработать с каждым. Такое углубленное вчувствование плюс возможность осознанного сравнения впечатлений от разных людей доступны, видимо, только в тренинговой группе. Оказывается, что при внимательном и непредвзятом наблюдении за тем, как распоряжаются пространством разные люди, начинают угадываться даже такие особенности их коммуникативного почерка, которые непосредственно не представлены. Не раз оказывалось, что после серии подготовительных игровых упражнений участники занятия могут довольно точно описать, скажем, чье-то жилье или рабочий кабинет, легко и с удовольствием погружаясь в мир «малых пространственных привычек» владельца и незаметно переходя к их интерпретации.
То, как человек организует пространство своей комнаты или кабинета, может довольно много о нем рассказать: ведь тем самым он создает «предлагаемые обстоятельства» для потенциальных партнеров по общению. «…Я всегда придавал своей комнате более важное значение, чем другие люди. Значительная часть наших идей зависит от ее расположения. Она, так сказать, второе наше тело…» (Г.К. Лихтенберг).
В одном кабинете, где стоит заваленный книгами старинный стол, которому не помешала бы реставрация, пара красивых разномастных стульев и мягкий кожаный диван, каких когда-то водилось по учреждениям немало, и в другом, где во всю длину расположен Т-образный «стол для руководителей» (это изделие в ведомостях именуется именно так), гудят люминесцентные лампы и тянется наискосок красная синтетическая дорожка, обозначая путь возможного посетителя – так вот, в этих двух кабинетах обитают, конечно же, два совершенно разных начальника.
Как писал в своем «Искусстве беседы» Андре Моруа: «Стиль мебели тоже по-своему влияет на характер беседы. Глубокие английские кресла располагают к полунемой дремоте; стулья с жесткими спинками побуждают к остроумию; диваны, на которых можно удобно развалиться, способствуют сердечным признаниям. Взоры собеседников, расположившихся на таком диване, не встречаются, что действует благотворно на застенчивые натуры, а близость расслабившихся тел навевает чувственные воспоминания». Разумеется, это так не только в отношении салонных ситуаций, о которых идет речь у Моруа, и ряд примеров можно было бы продолжить.
Осознавать особенности своего коммуникативного пространства и обращать внимание на то, как распоряжаются им разные люди, довольно трудно, хотя, возможно, и легче, чем управляться с остальными четырьмя каналами несловесного общения. Относительная эта легкость связана с тем, что пространство в конце концов все-таки ничье – наше умение или неумение с ним «ладить» воспринимается не так остро, как трудности и проблемы в тех деталях коммуникативного почерка, которые «ближе к телу».
В частности, любопытно бывает понаблюдать, насколько организованное кем-то пространство общения и сопутствующие физические обстоятельства принимаются другими участниками взаимодействия и как они решают микропроблемы этого плана. Иногда можно видеть чье-то отчетливое нежелание «тонуть» и «расплываться» в мягком кресле – по тем или иным причинам человек удерживает более высокое и выпрямленное положение, допускающее большую свободу «углового маневра», и, кроме того, потенциальную возможность быстро уйти из ситуации.
Другим примером может служить привычка некоторых людей обязательно переставить любой стул, прежде чем сесть: это может никак не быть связанным с расстоянием до партнера по общению и физическим комфортом, а играть, скорее, роль своеобразного маленького ритуала освоения нейтрального или чужого пространства, его символической организации «для себя». С этой точки зрения становится психологически понятным поведение любезного хозяина, собственноручно усаживающего гостя: здесь дело, конечно, не в пустяковом усилии, затрачиваемом на перемещение стула. Смысл сообщения – «я организую это пространство для Вас».
2. Самая занимательная поверхность на Земле
Фотографии пантомимических занятий с использованием «рабочей маски мима» производят немного жутковатое впечатление – что ни говори, а «без лица» человек выглядит нехорошо. Внимание и интерес к человеческому лицу, этой «самой занимательной поверхности на Земле», почти так же старо, как сам человек; веками за чертами и выражением лица прослеживали связь с характером, судьбой (можно было бы сказать: с характером – и, следовательно, судьбой).
Достаточно упомянуть, что одна из первых физиогномических систем появилась в Китае примерно в третьем веке до нашей эры и разрабатывается до сих пор. Китайцы делят лицо на три горизонтальные зоны, каждой из которых приписывается особое значение в определенном возрасте. Так, верхняя зона, от волос до бровей, интерпретируется как указывающая на интеллектуальные возможности и условия жизни в детстве; средняя зона (от бровей до кончика носа) – связывается с подвижностью духа, силой личности, самоконтролем и особенно важна от тридцати пяти до пятидесяти лет; низ лица определяет способность к привязанностям и вероятность успеха в жизни, лучше всего эта зона читается у пожилых людей. В китайской физиогномике сложились весьма строгие каноны – так, для определения сочетания черт лица есть специальные карты, число которых колеблется от 111 до 130, в зависимости от школы, к которой принадлежит физигномист.
В Европе физиогномические системы, как и многое другое, появились позже и тоже благополучно дожили до нынешнего века – кстати, цитированная выше работа И.А.Сикорского носит название «Основы теоретической и клинической психиатрии с началами физиогномики». В самой возможности через черты лица заглянуть в характер, прошлое и будущее человека заключено, конечно, что-то очень притягательное. Но, видимо, именно не всегда состоятельная претензия на объяснение сложного через простое побудила того же Г.КЛихтенберга сказать о знаменитой физиогномике Лафатера: «По-моему, эта теория представляет в психологии то же, что и весьма интересная теория в физике, объясняющая свет северного сияния блеском чешуи селедок».
Физигномические стереотипы, слившись с житейскими, породили целый набор всем известных расхожих интерпретаций внешности: полные губы непременно означают чувственность, высокий лоб – столь же высокий интеллект и т. д. и т. п. Ко всему этому трудно относиться серьезно, и все же каждый знает, что в лице отражается внутренний мир человека. В своих ежедневных наблюдениях и практических выводах из этих наблюдений мы в гораздо большей степени полагаемся не на анатомические соотношения как таковые, а на интерпретацию живых проявлений внутреннего состояния или отношения к чему-либо в мимике человека. При этом для наблюдательного партнера важны не только внятные и определенные «выражения лица», но и следы контролирующих самовоздействий, частичные и мгновенные реакции, рассогласования в «поведении» отдельных частей лица. Более того, в сфьрмировавшемся мимическом почерке всегда представлены не только реакции момента, но также наслоения характерных, преобладающих реакций, день за днем отпечатывающихся в лице. Разные лица одного и того же человека чем-то связаны, объединены и «проглядывают» сквозь сиюминутное выражение – но лишь для проницательного наблюдателя, не довольствующегося очевидным впечатлением. Как заметил Ф.М. Достоевский, «фотографические снимки чрезвычайно редко бывают похожими, и это понятно. Сам оригинал, то есть каждый из нас, чрезвычайно редко бывает похож на себя. В редкие только мгновения человеческое лицо выражает главную свою, свою самую характерную мысль. Художник изучает лицо и угадывает эту главную мысль лица, хотя бы в тот момент, когда он описывает, и не было ее вовсе на лице».