Страница 27 из 36
«Вы спрашиваете: откуда я взял, что Вы антисемит? — пишет он во втором своем письме. — Вы пишете дальше, что очень интересуетесь еврейством и что любите (?) самую их плоть и наряд, „включительно до лапсердака и пейсов“, — но это только „с культурной стороны“, как сами прибавляете. Евреев же в плоти и в крови вряд ли любите. Да признаться, и я, несмотря на семитическое происхождение, тоже их не люблю, но меня ужасно мучает и терзает их нищета, их борьба за существование, их невыносимое положение в России. И вот поэтому-то поводу я хочу поговорить с Вами, как я говорил уже однажды с Достоевским, который моему письму к нему об еврейском вопросе посвятил больше половины одного своего „Дневника писателя“ (см. март, 1877 г.).
Дело в том, что еще в конце 1897 г. я лично подал министру юстиции Муравьеву „Записку“, в которой обрисовано ужасное положение евреев в России и сгруппировано много любопытных фактов, говорящих в их пользу. К прискорбью, „Записка“, по-видимому, никакого влияния на Муравьева не имела, потому что гонения на евреев становятся с каждым днем ожесточеннее. Но не пора ли остановиться? Вы пишете в том же письме, что до политики и социологии Вам дела нет. Но я Вам не верю и не могу верить. Человек, который столь много пишет о стольких общественных, т. е. социальных, вопросах, как вопрос о браке, разводе, незаконных детях, училищах, учении и проч., и проч., не может не интересоваться „политикой и социологией“. Находя поэтому, что не может Вас не интересовать ужасное положение семи миллионов людей, задыхающихся в своей проклятой „черте оседлости“… [Здесь Ковнер перечисляет ряд мер Муравьева, Банковского и др., направленных к ограничению прав еврейства: недопущение в учебные заведения, запрещение заниматься адвокатурой, лишение избирательного права, бесправное положение в армии, безусловное закрытие для евреев курортных мест и проч. — прим. авт. ], — я бы хотел, чтобы Вы прочли мою „Записку“ и чтобы Вы сказали по поводу ее несколько слов. Мне желательно это потому, что Вас читают и что к Вашему слову прислушиваются серьезные люди».
Весной 1903 г. в жизни русского еврейства стряслось одно из тех позорных событий, которыми слабеющее царское правительство предполагало закреплять свои позиции, отвлекая беспокойные умы от революции. В Кишиневе произошел еврейский погром при беспримерном содействии громилам со стороны местных властей, направленных соответствующими рескриптами свыше.
Потянулись мрачные траурные дни для еврейства. Жгучая обида и неслыханные страдания, нанесенные кучке невинных, заставили содрогнуться лучшую часть общества во всех странах мира. На свирепую резню, организованную в России агентами власти и свыше одобренную, человеческая совесть отозвалась глубоким негодованием и возмущением. В недрах еврейства раздался гневный голос поэта, словно вобравшего в себя всю скорбь тысячелетних гонений и насилий, чтобы метнуть в современность и в грядущее свой возмущенный стон. Но огненно клеймя сановных палачей, он осуждал и их бессильные жертвы за отсутствие мужественной сопротивляемости.
На развалинах кишиневских кварталов уже звучал голос Бялика:
В эти дни безвестным эмиссаром от еврейства в стан его врагов выступил забытый публицист 70-х гг. С прямым и открытым обвинением обратился Ковнер к виднейшему представителю «Нового времени», требуя от него ответа за новый кровавый опыт над еврейством. 17 апреля 1903 г. Ковнер писал Розанову:
«Пишу под мучительным впечатлением еврейского погрома в Кишиневе. Хотя с позорного события прошло уже дней десять, но нервы не могут успокоиться. Что же это такое? Доколе подобные зверства возможны будут в России? В погроме виновны не только дикие буяны, но и власти, и печать, и сами евреи. Изумительно бездействие власти в данном случае! Небось, когда фабричные в Златоусте нападали (т. е. намеревались напасть), то губернатор, не стесняясь, приказал стрелять в толпу, из которой на месте осталось более пятидесяти человек убитых, — а тут пьяная орда громит целый город, убивает стариков, женщин и детей (пишут, что последних выбрасывали из окон третьих и четвертых этажей прямо на улицу, на мостовую). Подумайте, какой ужас! Что бы мы перечувствовали, если бы так поступили с нашим ребенком! Кровь стынет в жилах… Уничтожают жалкое имущество нищих пролетариев, — а власть смотрит и бездействует…
Затем немало виновата юдофобская печать с „Новым временем“ во главе, которая изо дня в день травит евреев, выставляя их паразитами, защищая все ограничения их человеческих прав и требуя еще новых и новых. Понятно, что дикая толпа считает евреев „вне закона“ и полагает, что можно их бить и грабить безнаказанно.
Но больше всего виноваты сами евреи, что позволяют себя убивать и грабить. Подумайте только, в Кишиневе более 60 тысяч евреев, из которых, несомненно, около 20 тысяч здоровых мужчин, ремесленников, торговцев, приказчиков и проч., — и не противостоять буйной толпе в 300–500 пьяных негодяев! Ведь если бы кишиневские евреи организовали из себя дружины защитников, то они смяли бы грабителей в один час. Что за подлая трусость! И так всегда во всех погромах, где численность евреев превышала в сто и тысячу раз грабителей. Чем бы объяснить такой панический страх?
Вот все эти мысли угнетают меня до боли, до бессонницы, — и я не знаю, как освободиться от них. Как гнусно, что „Новое время“ совершенно молчит о кишиневском погроме! Точно его вовсе не было. Знаю, дорогой Василий Васильевич, что Вам больно читать подобное про орган, который дает Вам возможность жить и трудиться, но последнее обстоятельство не изменяет горестного факта. Не найдете ли возможным высказать где-нибудь (конечно, не в „Нов. вр.“) мысль, что евреи будут избавлены от незаслуженных погромов, и Россия — от заслуженного позора и печальных последствий в будущем (мне передали, что кишиневские громилы грабили также христиан и разоряли церкви), путем полного уравнения евреев в правах с остальным населением. Вот не бьют же татар, главным образом потому, что они полноправные граждане. Пока же евреи имеют проклятую „черту оседлости“, пока они ограничены во многих человеческих правах, не только дикая толпа будет считать себя в праве убивать и грабить евреев, — но и разные, к позору нашему, интеллигенты вроде Пятковского, Комарова, Суворина, Крушевана et consorts, будут считать своим долгом травить их и накликать на их голову всякие бедствия».
Но надежды Ковнера услышать в эти тяжелые дни голос Розанова и даже, по-видимому, вдохновить его на защиту «невинных жертв» оказались тщетными. Тактика суворинской газеты слишком совпадала с официальными намерениями, чтоб стать на сторону возмущенного общественного мнения. Розанов молчал о кишиневских событиях, как и прочие сотрудники полуофициозного органа.
16
Хаим-Нахман Бялик, «Сказание о погроме» (1904, пер. В. Жаботинского).