Карфагена не будет

— Дернуло слово давать! Эх-х-х!

Откинув одеяло, вскочил и, вытянув руки вперед, чтобы не набить в темноте себе шишку, пробрался к слуховому окну. Отсюда было видно бездонное небо с яркими точками звезд. «Интересно, есть на них люди? — подумал Ленька. — Есть, наверно». Свежий ветер доносил с полей запах цветущей гречихи. Он был так крепок, что казалось, будто рядом стоит раскрытая бочка с гречишным медом, хоть ложку запускай! Ленька вновь и вновь строил в голове план разведки. Он должен действовать без осечки, наверняка, иначе все погибнет: Толя и Демка не простят пустого бахвальства. Затея с разведкой показалась теперь Леньке неосуществимой мечтой. «Поймают, — размышлял он. — Тольку чуть не схватили. Меня изловят, потешаться станут, на всю деревню ославят…»

Ленька перебирал в памяти последние встречи с пионерами, строителями лагеря. И ему вдруг припомнился разговор Кости Клюева с группой малышей, пришедших помогать пионерам. Староста кружка юных комбайнеров, небрежно расстегнув ворот синей рубашки, стоял перед просителями и, размахивая испачканными глиной руками, говорил:

— Работать хотите? Дадим дело! Глину месить.

— А другое, — попросил кто-то.

— Я сам глину делаю, — заявил Костя. — Закончите эту работу, будете яму камышом заваливать и заборчик вокруг нее строить! Вопросы есть?

— Мы согласны!

— Вопрос исчерпан, — подражая Илье Васильевичу, отрезал Костя. — Беритесь, засучив рукава!

«В яме спрятаться можно, — мелькнуло в сознании. — Залезть под камыш, и никто вовек не отыщет. И как это мне в голову не пришло? Вот смехота! Толян с Демкой, как узнают про разведку, охнут! Никита рвать и метать будет!..» От этих мыслей ночь показалась Леньке просто прекрасной. Он лег и уснул крепким, глубоким сном.

Разбудили его яркие лучи утреннего солнца. Они, пробиваясь в широкие щели крыши, длинными светлыми полосами тянулись по сеновалу, золотыми веселыми зайчиками прыгала по доскам, слепили глаза. Колычев поспешно вскочил и, выглянув в слуховое окно, ужаснулся: деревня давным-давно проснулась. Из труб к небу шел дым. Хозяйки с вилами, граблями и косами на плечах спешили на сенокос. Взбивая колесами пыль, мимо прокатила телега с бочкой. На ней обнаженный до пояса и загорелый, как негр, сверкая белками глаз и зубами, сидел взлохмаченный Гоша Свиридов и, отчаянно раскручивая над головой ременные вожжи, подгонял пегого коня.

— Волчья сыть, травяной мешок! — кричал Гоша, улыбаясь во всю физиономию. — Прибавь обороты, увеличь скорость!

«Проспал, а ведь хотел до света подняться!» — подумал Ленька, торопливо натянул брюки, тельняшку, спустился по шаткой лестнице во двор, не заглядывая домой, огородами выбрался за околицу и нырнул в густую пшеницу.

Полям, казалось, нет конца. Межа, заросшая васильками, как змейка, вилась среди посевов. Пробираясь по ней, Ленька с горечью размышлял о том, что за последнее время Демка Рябинин здорово изменился, да и Толя Карелин не похож на себя! «Хотят они в кружок трактористов или комбайнеров попасть. Ничего, вот нагряну в лагерь, сделаю разведочку и в наступленье. Берегись, Никита! Был у тебя лагерь, не будет его! Уж я-то постараюсь… Толька и Демка по пятам за мной, как прежде, ходить станут… Не видать тебе их, Никита, как своих ушей!..»

Межа оборвалась. Впереди расстилался луг. Сочную траву колыхал ветер. Кое-где из травы как острова поднимались пышные шапки кустарников. Ленька улегся и, раздвинув стебли, стал наблюдать за едва приметной тропинкой, ведущей на вершину Лысой горы. Ни души на тропе. С величайшими предосторожностями разведчик перебежал в заросли шиповника, передохнул там, нарвал побольше лопухов, замаскировался и двинулся вверх по склону. Полз медленно, сторожко. Каждый шорох приводил его в трепет, прижимал к земле и заставлял пугливо озираться. Долго ли, коротко ли продолжался подъем, Ленька, даже если бы его и спросили, ответить не смог: ему казалось, что ползет он целую вечность. Но, наконец, вот она! — вершина. Прильнув к плоскому гранитному валуну, разукрашенному бархатными заплатками лишайников, он вытер потное лицо, приподнялся на локтях и выглянул из-за укрытия.

Пионерский лагерь был оборудован на славу. От квадратной площадки, в центре которой возвышалась мачта с бьющимся на ветерке красным флагом, звездообразно разбегались ровные прямые дорожки, посыпанные крупитчатым озерным песком. С обеих сторон располагались шалаши, вернее, небольшие домики с плетенными из камыша стенами и плоскими покатыми крышами. У каждого домика-шалаша над входом висели таблички с номерами звеньев. За мачтой в дальнем углу лагерной площадки, у лесочка, как раз на том самом месте, где брала начало лыжня к большому трамплину, виднелся навес — крыша на высоких свежеотесанных столбах. Под ним — скамейки, самодельная доска, вроде классной, и стенд с чертежами. «Вот где у них занятия кружков проходят, — догадался Ленька. — Скамеечки, чертежи, доска… Ну, ничего…» Он вынырнул из убежища и пополз к яме. Зеленый камышовый заборчик был неподалеку. Но Ленька трусил. Ему казалось — любому показалось бы это! — что вот-вот из какого-нибудь шалаша появится дежурный и — обязательно будет так! — заметит крадущегося в стан противника. Сердце то колотилось отчаянно, то замирало, пот струился по лицу. Из-под руки выпрыгнул кузнечик. Сухой треск крыльев прозвучал для разведчика пулеметной очередью. Совсем немного осталось до ямы, шага три, четыре…

— Костя-а-а! Костя-а-а!

Никита был где-то рядом. Ленька обомлел: «Все пропало! Заметили! Сейчас поймают!»

— Здесь я, Никитка! Иду-у-у!..

— Опаздываешь опять?

— Я не виноват, — донеслось из-под горы. — Никитка, что я тебе расскажу…

Колычев начал быстро обдумывать план действий, чтобы избежать позорного плена. Решение надо было принимать немедленно: каждая секунда задержки могла подвести его. «До ямы добраться не успею: далековато и к тому же забор перепрыгивать надо. За камень спрятаться — Костя заметит…» Ленька привстал, как бегун перед стартом, прикинул на глазок расстояние до первого шалаша и, пригибаясь, метнулся в темный прямоугольник дверей. Перескочив порог, огляделся. В домике было прибрано. На стенах возле окон с марлевыми задергушками висели таблицы, расписание занятий кружков юных трактористов и комбайнеров и какие-то списки. В центре, занимая порядочную площадь, стоял колченогий стол — деревянный щит, сколоченный из гладко выструганных досок, прибитый к четырем кольям, врытым в землю. На столе — несколько книжек, раскрытая тетрадь, чернильница с торчащей из нее ручкой. В глубине домика вдоль стены — широкие нары, покрытые пестрым домотканым половиком.

— Иди быстрее, Костя! Застрял по дороге?

Как затравленный зверь, Ленька метался по шалашу. За эти мгновения он, пожалуй, переволновался больше, чем за всю жизнь. Взгляд упал на нары. Не думая о последствиях, Ленька нырнул под них и замер. Сделал он это вовремя. Не успел расположиться поудобнее, как в шалаш вошли Никита и Костя. Никита положил что-то на стол и опустился на нары. Пятки его босых ног чуть-чуть не коснулись Ленькиного носа.

— Не нарушай, Костя, расписание. Скоро придет Гоша Свиридов, а ты еще не приготовил ничего. Где у тебя лозунги и газета для фермы?

— Да они, Никитка, еще вчера сделаны. Вот они. Шумишь без причины. Я теперь что сказал, то сделал…

— Если бы так…

— Не хвастаюсь! Стенгазету я разрисовал — глаз не оторвут: смотреть будут.

— Бахвалишься уже?

— Точно! Сам скажешь, что я — молодец!

Разведчик лежал в укрытии ни жив ни мертв. Ему представлялось, что Костя и Никита заметили его и нарочно тянут время, чтобы поволновать, что вот они уже перемигнулись и приготовились вытащить его из-под нар, чтобы допытаться, зачем он сюда пожаловал. Не скажешь, что пришел погостить. Леньку бросало то в жар, то в холод. Закусив губу, он заставил себя прислушаться к разговору:

— Спрашивали тебя, Костя, на ферме о чем-нибудь?

— Записку прислали. На, читай! Отгадай, где я был?