Яростный клинок

– Я видел наступление зла. И хочу сразиться с ним.

– Значит, ты ведом судьбой. Наверное, это ответ на твой вопрос. Меня никто и ничто не ведет. Я мечтаю уехать в горы и вернуться в старую хижину, где некогда жил с женой.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты выберешь другого первого советника.

– Я не буду искать нового, – рассмеялся Коннавар, – мне очень нужен ты.

Маккус весьма удивился словам юноши, но они согрели его 'сердце. Он даже и не догадывался, как приятно быть нужным.

– А как же Руатайн?

– В некоторых вещах мы с ним слишком похожи. Оба чересчур импульсивны. Нет, только не он. Ты согласен остаться?

– Не знаю, надо подумать… Летом мне исполнится пятьдесят. И старые кости уже болят.

Коннавар подкинул дров в огонь.

– Ты был добр к старому правителю Змеиного. Арна очень боится состариться.

Маккус понимающе кивнул.

– Он был прекрасным воином и, как и все молодые, не верил, что это когда-нибудь изменится. Старшие казались нам сделанными из другого теста. В некотором роде мы подозревали, что они старятся по своей воле. Мы были молоды и сильны и очень глупы. Перед нами расстилалась вся жизнь. Часто мы сидели у костра, ворча на стариков, которые правят нами. Говорили, что они устали и им не хватает решимости. И обсуждали, что будем делать, когда придет наше время. – Маккус рассмеялся. – А теперь я смотрю на молодежь, сидящую у костров, и знаю, о чем они говорят. Что до Арны, то все могло быть иначе, будь у него дети.

– А у тебя есть дети?

– Нет. У Лейи было три выкидыша.

– Ты рассказал о том, каково быть юным, друг мой, а каково быть старым?

Маккус задумался, а потом усмехнулся.

– Два дня назад лошадь лягнула тебя в голень. Остался ли синяк?

– Уже прошел.

– Если бы лошадь лягнула меня, я ходил бы с синяком недели две. Когда сыро, у меня ноет плечо и рука плохо двигается. Зимой ветер продувает насквозь, и я ношу две рубашки. Короче говоря, я стал медленнее и слабее, чем раньше. Самое ужасное – это сознание собственной слабости. Оно лишает уверенности в себе. Да, я был добр к Арне. Если бы встретился с тем воином сегодня, он изрубил бы меня на кусочки за пару минут. Это тяжело признать, потому что я был Первым Воином, как и Руатайн.

– А теперь ты первый советник.

– Да, и рад этому.

Слева донесся странный звук. Маккус резко повернулся. Плечо снова пронзила боль. Вниз по холму шел черный медведь.

Он остановился и глянул в их сторону. Конн моментально поднялся и выхватил меч. Потом медленно отошел от огня на десять шагов. Маккус обнажил свой меч и встал рядом с юношей. Медведь посмотрел на них, а потом заковылял по своим делам. Первый советник бросил взгляд на Коннавара. Тот был бледен, но не двинулся с места.

– Хорошо, что он не был голоден, – заметил старый воин, – а то решил бы пообедать нами.

– Это была бы последняя ошибка в его жизни.

Таэ жилось не слишком хорошо в крепости в Старых Дубах. Конна почти не было дома, он беседовал с вождями кланов, мелкими князьями, которые и должны были собраться на совет после отставки Длинного Князя. Это была древняя традиция – главы кланов выбирали нового правителя. Так повелось четыреста лет назад, когда свергли последнего короля, Галлса Жестокого. Конн был абсолютно не уверен, что его все поддержат, а потому старался убедить сомневающихся. Таэ было очень тоскливо, когда он уезжал по делам, хотя она проводила такие дни в седле, разъезжая по узким тропам Друагских гор. Земля отличалась удивительной красотой, и девушка с неизбывной радостью любовалась острыми горными вершинами, крутыми скальниками и прозрачными озерами, но она была молода и только что вышла замуж. Девушка отчаянно тосковала по супругу, больше, чем он по ней.

Таэ не сомневалась в его любви, но он был одержим великой идеей настолько, что это ее пугало. А еще ей было неуютно там, где ее мать пережила величайшее душевное потрясение в своей жизни. У Таэ оставалось много счастливых воспоминаний о Старых Дубах – как они с отцом катались верхом, как она играла с детьми за стенами крепости, но последнее, что ей запомнилось – как мать кричала от боли и гнева, выбегая из Длинного Зала, а по лицу ее катились слезы. Таэ, как и Лизона, не смогла простить Длинного Князя за измену и ей было тяжело видеть его.

В первое же утро он позвал ее к себе в комнату. Она молча выслушала его слова о том, как он горюет и как он любил Лизону. Но слова не доходили до нее, и девушка молча смотрела на усталого старика, терпеливо ожидая, когда он закончит свою исповедь и она сможет вернуться к Конну.

– Я всегда любил тебя, дитя, и твою мать.

Она хотела спросить, почему же он тогда спал со своей шлюхой, если так любил Лизону, но сдержалась.

– У меня стало бы легче на душе, если бы ты простила меня.

Это было чересчур, и решимость быть вежливой уступила место гневу.

– Ты разбил сердце моей матери, а потом отослал ее. Если бы не это, она была бы жива и по сей день… Если ты закончил, я пойду к моему мужу. Мы собирались покататься верхом.

– Я закончил, – печально сказал князь. Она поклонилась, резко развернулась и вышла из комнаты. С тех пор они не разговаривали наедине.

Долгие месяцы она то тосковала, то безумно радовалась, когда приезжал Конн, увы, очень ненадолго. Сегодня он обещал ей, что они поедут кататься. Пришла весна, и с каждым днем становилось все теплее. Руатайн, приехавший продавать скот, рассказал им, что неподалеку есть озеро удивительной красоты. Таэ не терпелось поехать туда и провести половину дня наедине с Конном. Она бродила по укреплениям, одетая в зеленую тунику, обшитую по краям кожей, узкие штаны и сапоги. Конн все еще не приехал. Он уехал рано утром, чтобы навестить Арбонакаста, Паракса и ее кузена Легата, который разводил лошадей. Приходила пора лошадиной любви, и Конн хотел узнать, как поживают его жеребцы.

Таэ увидела, что на укрепления поднимается брат Солтайс. Чернобородый друид помахал ей рукой и улыбнулся.

– Как дела, прекрасная госпожа?

– Отлично. А у вас, брат?

– Я рад, что снова светит солнце. Тяжелая выдалась зима.

– Да, – согласилась она. – Руатайн говорит, что у него погибло много скота.

– Да, особенно плохо пришлось северным паннонам. Озера замерзли, и они не могли ловить рыбу. Дело дошло до голода. Длинный Князь послал им несколько телег зерна. Он добрый человек.

Друид внимательно смотрел девушке в глаза, но она не поняла намека. Таэ и не думала прощать отца и не хотела обсуждать его добродетели.

– Говорят, вы уезжаете на юг. Вы еще вернетесь к нам?

– Да. Надеюсь, что да. В этом году собрание друидов произойдет у реки в землях гатов. Нам надо многое обсудить. Я жду этого с нетерпением. Давно не был за морем, но, насколько помню, гаты гостеприимны.

– Мы будем скучать по вам.

– Приятно слышать добрые слова, Таэ. Но больше всех будет скучать Длинный Князь. У него почти нет друзей.

– Он заслужил все, что получил, – отрезала девушка. – Он предал мою мать. Не вижу, почему я должна простить его.

– Ни почему, Таэ. Чтобы простить, не нужны причины. Но то, что произошло между твоими родителями, было их делом. Люди совершают ошибки. Такова наша природа. Он не хотел обидеть Лизону, и тем более тебя. Лизона жила в Семи Ивах, потому что хотела так, а не потому, что он ее выслал. Не стоит винить отца в ее смерти.

– Это он тебя подослал?

– Нет. Он бы разозлился, узнай, что я говорю в его защиту.

– Я не испытываю к нему никаких чувств, кроме отвращения, – сказала Таэ. – И это не изменится. – Она отвернулась и посмотрела на юг, надеясь, что там покажется Конн. – Он обошел с ней вокруг дерева. Клялся и нарушил свои клятвы. Она не простила его, я тоже не прощу.

– Ей вообще было несвойственно прощать, – сказал брат Солтайс. – Один из немногих серьезных недостатков.

– Попрошу не критиковать мою мать, – резко сказала Таэ. Она спустилась с укреплений и отправилась в дом.