Семен Палий

— Видел? — перебил Палий.

— Да что там! — махнул рукой Мазан. — Даже место, где стояла хата, заросло бурьяном. Такая пустыня, что страшно. Только одну животину нашел в бурьянах, да и та одичала. — Он толкнул коленом мертвую козу, притороченную к седлу. — По дороге одни пожарища, и только где-нибудь в чащобе, в стороне от шляха, живут люди; как завидят всадников, или прячутся бог весть куда, или готовятся обороняться. Меня дед какой-то чуть не застрелил из самопала. Чорт его знает, за кого он меня принял, не то за татарина, не то за ляха.

Окружающая местность в самом деле являла собой пустыню. Много лет Россия и Левобережная Украина вели войну с Польшей. В 1686 году между Россией и Польшей был подписан «Вечный мир». Украинские земли на правом берегу Днепра оставались в составе польского государства, украинцы уходили на левый берег Днепра. После войны усилились татарские набеги, и за последние годы татары вконец разорили Правобережье. Не пахали хлеборобы землю, дворы зарастали высокими бурьянами; только обгорелый дымоход, чахлый садик да остаток тына, колесо от воза или полузасыпанный колодец говорили о том, что здесь когда-то жили люди.

Отряд Палия приблизился к старой липе; постояв несколько минут на месте, казаки свернули вправо. Здесь дорога была еще глуше, приходилось то и дело нагибаться, чтоб не зацепиться за ветку. Усталые кони, почуяв близкий отдых, ускорили шаг. Неожиданно дорогу преградил словно выросший из-под земли забор из заостренных вверху кольев.

— Тьфу, чорт! Чуть лоб не расшиб, — выругался какой-то казак.

— Микита все богатеет. Вон какие стены вывел! — пошутил Палий.

Он постучал в тяжелые дубовые, в три щита, ворота. Во дворе бешено залаяли собаки. В воротах осторожно открылось маленькое оконце.

— Свои, открывай, не то на приступ пойдем! — весело проговорил Палий, слезая с коня. — Забогател — и друзей не признаешь!

— Вот так свои — на приступ сбираются итти! — раздался в ответ сильный женский голос. — Хоть лбы разбейте — не открою.

— Открывай, Федосья, Это я, Палий.

— Семен!

Ворота распахнулись, и навстречу выбежала высокая дородная женщина. Она схватила Палия за руку, подалась вперед и на мгновение заколебалась, но Палий привлек ее к себе.

— Челом, челом тебе, хозяйка, — заговорил он, выпуская женщину из объятий. — О, да ты все молодеешь!

— Где уж мне молодеть, — в тон ему откликнулась женщина. — Мне с тобой не равняться, вон как усы подкрутил! А целуешь, вроде парубок…

— Потому что жениться надумал, — засмеялся Палий. — А чего это Микита не встречает? Иль не рад гостям?

— Нету уже Микиты, — сразу помрачнела женщина. — Второй год как помер, разве ты не слыхал?

— Так и не поправился в зимовнике?

— Поправился. Я сама ездила за ним, привезла, выходила. Потом задумал, опять на Сечь податься. Поехал в город купить кой-чего по хозяйству, да на дороге и смерть свою нашел. Порубали татары. Привезла его, а вылечить уже нельзя было. Тебя перед смертью все вспоминал… Да что ж это я стою! Надо вам на ночь устраиваться. Ведите коней пять в дровяник, он сейчас пустой. А вот куда остальных поставить, того и не придумаю, — забеспокоилась хозяйка.

— Мама, а если мы корову перегоним в клуню,[3] а в хлев поставим коней? — сказал молодой статный парень, которого только сейчас заметил Палий.

— А и правда, сынок, так и сделаем.

— Так это ты, Семашко! — удивился Палий. — Прямо не узнать! Гляди, какой вырос! Помнишь, как ты хотел меня за усы подергать?

Паренек смутился и тихо ответил:

— Помню, как вы и на коне меня катали.

— Не забыл! — ласково улыбнулся Палий.

Двор оказался небогатый: хата, два хлева, овин, сарай — и все. Хозяйка пригласила гостей в дом. Один за другим сходились казаки. В хате стало шумно и тесно. Федосья села рядом с Палием на лавке. Она рассказывала ему, как после смерти мужа ей приходилось вести хозяйство одной. Жить было не легко, край обезлюдел. Спасало то, что хутор находился в лесу, далеко от дороги, по которой сновали татары и шляхтичи.

Палий расспрашивал, селятся ли в их местности люди, особенно интересовался тем, что делается в Фастове. Выяснилось, что люди здесь оседают редко. В немногие оставшиеся села вернулись из Польши паны, и все пошло по-старому. Посполитых силой заставляют работать по пять, а то и по шесть дней на барщине. Фастов почти совсем разрушен, осталось всего несколько десятков дворов. Какой-то шляхтич уже успел построить небольшое именье. Крестьяне не хотят его признавать, но он привел отряд рейтар и с их помощью принуждает крестьян отбывать барщину.

— Вот какие наши дела невеселые, — закончила Федосья.

Все, кто был в дате, запечалились, беседа не клеилась. Хозяйка принялась готовить ужин. К столу позвали глухого деда. Он не ушел на Левобережье, когда люди оставили село. «Никуда, — сказал, — я не поеду, не хочу трясти свои старые кости, помру на отцовском дворе». А хату-то сожгли. Старику некуда было деться, Федосья и приютила его. После второй чарки все за ужином оживились, особенно дед; он охотно рассказывал о своем казаковании в старые, как ему казалось, добрые времена. Палий с Федосьей вышли на крыльцо.

Поговорили о погоде, об урожае и сами не заметили, как перешли к воспоминаниям. Они были с Левобережья, из одного села.

— А помнишь, как мы косили отаву возле пруда, а ты нам полдник принесла? — спросил Палий.

— Когда ты меня в воду кинул?

Оба рассмеялись.

— Ты потом перестала здороваться со мной.

— Разве только из-за этого? — Федосья посмотрела на Палия, и хоть в темноте не было видно ее глаз, все же Палий опустил голову. — Баламутом был ты.

— Оставим это, — тихо попросил Палий. — Каялся после, да поздно. Я, Федосья, и сейчас ничего не забыл. Сколько лет прошло, будто все давным-давно минуло, а увидел тебя сегодня — и вновь старое вспомнилось. Изменилась ты, а все осталась для меня такой, как была.

Палий умолк. Молчала и Федосья. Слушали, как шумит лес, стряхивая с себя дождевые капли. Вдруг послышался пронзительный крик, за ним жуткий хохот. Федосья невольно прижалась к Палию. Он слегка обнял ее, сказал успокаивающе:

— Сова, а кричит страшно, будто человек.

— Никак не привыкну. Иногда, как начнет плакать или смеяться, так мороз по коже проходит… Ну, пошли, Семен, казаки, верно, спать хотят. — Федосья легонько тронула Семена за плечо и тихо сказала: —Да и тебе надо отдохнуть перед дорогой. А может, останешься хоть на денек?

— Нет, надо ехать! Ну, да я скоро опять здесь буду. Может, и навсегда осяду где-нибудь поблизости. А потом буду просить тебя в мою хату. Как ты, Федосья, согласна со мной жить?

Федосья помолчала, потом сказала тихо:

— Не знаю, Семен.

— Ну ладно. Ты подумай, приеду — скажешь. А теперь пойдем.

Казаки улеглись спать в овине, на сене, а Палию и Самусю Федосья постелила в комнате.

Обоим не спалось. Палий достал кожаный кисет и набил люльку.

— Ну, что ты надумал? — повернулся к Палию Самусь.

— Оселяться будем. Гляжу я на все, и сердце кровью обливается. Нельзя такого терпеть. Мы вернемся сюда. Вышибем из Фастова панов, чтоб аж перья с них полетели, не дадим панам измываться над нашим народом. Ты рядом отаборишься, в Богуславе. Правильно?

Самусь увидел, как при свете люльки блеснули глаза Палия.

— А с кем же ты думаешь здесь осесть? — спросил он.

— Для начала приведу свой полк. Пойдет со мной и кое-кто из левобережных полков, а там начнут слетаться орлята в родное гнездо.

— Да, с Левобережья за тобой пойдет немало людей, однако что Мазепа запоет?

— Про то не ведаю. Потому завтра к нему подамся. Может, как-нибудь и окручу его. Лишь бы осесть, а там…

— А если не ехать к Мазепе, ведь эта земля по договору принадлежит Польше? Сам король Ян Собесский дал нам с тобой право заселять пустые земли и набирать полки.

— Как бы не так! — пыхнул люлькой Палий. — Неужто ты веришь в лживые письма польского короля, которые он писал нам после того, как мы взяли Вену? Знай: то хитрый дьявол. Он подбивает набирать полки, ему это наруку. Будет сидеть за нашей спиной, как у Христа за пазухой, а мы с татарами друг другу чубы драть станем за его здравие. А как только чуть-чуть поутихнет, так и сунутся сюда панки и князьки из Польши. Да и свои найдутся не лучшие, как грибы после дождя повырастут, и опять народ застонет.

3

Клуня — рига.