Призраки грядущего

Чареос остановил коня на вершине холма и посмотрел в долину, оставшуюся позади.

— В чем дело? — спросил Киалл. — Ты уже четвертый раз оглядываешься.

— Мне показалось, что я видел всадников — солнце блеснуло на шлемах или копьях. Может быть, это дозор.

— Ты думаешь, они ищут нас? Но ведь мы никаких законов не нарушали.

На лице Киалла Чареос увидел страх.

— Кто его знает. Князь — человек мстительный и полагает, будто я его оскорбил. Впрочем, даже он не сумел бы ни в чем меня обвинить. Поехали. К середине утра

мы должны быть в Горном Трактире, и я готов душу продать за горячую еду и теплую постель.

Тяжелые тучи над головой обещали снег, за последние два дня сильно похолодало. На Киалле были только шерстяная рубашка и штаны, и Чареосу при одном взгляде на него делалось холодно.

— Надо было купить перчатки, — сказал он, дуя на руки.

— Ничего, и без них неплохо, — бодро отозвался Киалл.

— Мне бы твои годы, — буркнул Чареос.

— Больше полусотни тебе не дашь, — усмехнулся Киалл. Чареос, сдержав сердитый ответ, направил жеребца вниз по склону. Жизнь идет по кругу, сказал он себе, вспомнив, как сам дразнил старого Калина. Старого Калина? Ему тогда было сорок два — на три года меньше, чем теперь Чареосу.

Жеребец поскользнулся. Чареос вздернул его голову вверх и откинулся назад. Серый восстановил равновесие и добрался донизу без происшествий. Тропа превратилась в горную дорогу, накатанную колесами телег, возивших лес в Тальгитир. Деревья здесь укрывали от ветра, и Чареос немного согрелся. Киалл поравнялся с ним. Серый тут же примерился укусить мерина, тот взвился на дыбы, но парень удержался.

— Продал бы ты этого зверя, — сказал он. — В нем черт сидит.

Это был хороший совет, но Чареос знал, что не расстанется с серым.

— У него скверный нрав, и он не выносит общества. Но мне он нравится. Он похож на меня.

Они выехали из леса. Внизу стояла кучка домов, посередине — трактир. Из двух его каменных труб валил дым, а у дверей собралось множество народу.

— Плохо мы подгадали, — проворчал Чареос. — Лесорубы явились на обед.

Путники въехали в селение. Конюшни помещались позади трактира. Чареос расседлал серого, ввел его в стойло, наложил вилами сена в кормушку и почистил коня. После они с Киаллом направились в дом. У огня места им не нашлось, и они уселись за стол. К ним подошла дородная женщина:

— Доброе утро, господа. Есть пироги, хорошая жареная говядина и вкусные медовые коврижки с пылу с жару.

— А комнаты найдутся? — спросил Чареос.

— Как же, сударь! Та, что наверху, свободна. Сейчас велю развести там огонь, и она скоро натопится.

— Мы поедим там, — сказал Чареос. — А пока что будьте добры подать нам подогретого вина.

Трактирщица поклонилась и исчезла в сутолоке. В этой тесноте Чареос чувствовал себя неуютно: было душно, воняло дымом, потом и вареным мясом. Вскоре женщина вернулась и провела их по лестнице в верхнюю комнату. Она была большой и холодной, хотя в очаге развели недавно огонь, но в ней имелись две мягкие кровати, стол и четыре удобных обшитых кожей стула.

— Скоро нагреется, — сказала женщина. — Еще и окно придется открывать. Левую ставню немного заедает, но вы толкните посильнее, она и отворится. Сейчас принесу вам поесть.

Чареос снял плащ и пододвинул стул к огню. Киалл уселся напротив, наклонившись вперед: спина уже заживала, но еще давала о себе знать.

— Куда мы направимся потом? — спросил он.

— На юго-запад, в надирские земли. Там мы найдем след разбойников, напавших на вашу деревню. Авось Равенну уже продали — тогда постараемся выкрасть ее.

— А как же другие?

— Помилосердствуй, мальчик! Они разбросаны по всей степи. Некоторые к тому времени будут перепроданы — всех нам никогда не найти. Пораскинь мозгами. Бывал ты когда-нибудь в степях?

— Нет, — признался Киалл.

— Они огромны. Неоглядные просторы, бескрайние пустыни, укромные долины. Звезды кажутся близкими, и пеший может бродить там целый год, не встретив ни одной юрты. Надиры — кочевой народ. Сегодня они покупают рабыню, скажем, в Тальгитире, а через три месяца они, глядишь, уже в Дренае. Они едут куда хотят — если только хан не созовет их на войну. Равенну и одну нелегко будет отыскать — поверь мне!

— Я все время думаю о ней, — сказал Киалл, глядя в огонь. — Как ей, должно быть, страшно. Я чувствую себя виноватым, сидя тут в тепле у огня.

— В спешке ничего путного не сделаешь, Киалл. Ты говоришь, она красива, значит, они не причинят ей вреда. Она еще девственна?

— Разумеется! — воскликнул, покраснев, Киалл.

— Это хорошо, тогда они ее точно не тронут. И назначат за нее высокую цену — стало быть, месяц-другой она может остаться у них. Не волнуйся, мальчик.

— При всем моем уважении к тебе, Чареос, не называй меня мальчиком. Меня уж пять лет никто так не зовет. Мне девятнадцать.

— А мне сорок четыре, и для меня ты мальчик. Но если это обижает тебя, то ладно... Киалл.

— Да нет, я не обижаюсь, — улыбнулся юноша. — Я, наверное, чересчур привередлив, но рядом с тобой я чувствую себя ни на что не годным юнцом. Я помощник аптекаря и знаю толк в травах и снадобьях, но в воинском ремесле не смыслю ничего. Один я не знал бы, как и взяться за поиски Равенны. Когда ты зовешь меня мальчиком, это лишний раз напоминает мне, как мало от меня проку.

Чареос, наклоняясь, подложил полено в огонь и заглянул в серые глаза юноши.

— Не надо так говорить. Ты доказал, чего стоишь, когда сказал свое слово перед князем... и не только. Не найдется и одного на сотню, кто взял бы на себя такую задачу, как ты. Понемногу ты всему научишься. И вот тебе первый урок: у воина есть только один истинный друг, один человек, на которого можно положиться, — он сам. Поэтому он хорошо питает свое тело, упражняет его, работает над ним. Если ему недостает мастерства, он учится. Если ему не хватает знаний, он приобретает их. Но главное — это вера. Он должен верить в свою волю, в свою цель, в свое сердце и душу. Не говори о себе плохо: это принижает воина, который сидит у тебя внутри. Ты силен, смел и наделен благородной душой. Взрасти в себе эти качества, и все будет хорошо. Где же наконец эта проклятая еда?

Два охотника вбежали в селение, и высокий с ругательством обернулся назад.

Из леса выезжали сорок всадников с мечами в руках.

Финн взлетел на крыльцо трактира, распахнул дверь и отшатнулся от людского скопища внутри.

— Набег! — проревел он и бросился наискосок, к амбару. Маггриг уже лез по веревке на сеновал. Грохот копыт приближался. Финн, не оглядываясь, схватился за веревку и взобрался наверх к другу. Маггриг приготовил стрелу.

— Сидели бы лучше в лесу, — сказал он. — Непохоже, чтобы здесь было безопаснее.

Финн не ответил. Всадники влетели в поселок с боевым кличем, рассекая воздух своими кривыми клинками. Были среди них и надиры в лакированных панцирях, и изменники-готиры с ножами и топорами. Каждый держал на левой руке маленький круглый щит. Они соскочили с коней и бросились к домам. Финн пустил стрелу и попал кому-то в шею. Маггриг угодил в рогатый шлем — стрела отскочила и ранила в руку другого. Семеро грабителей бросились к амбару, и Финн выругался. Вторая стрела, пущенная им, ударила в поднятый щит. Маггриг попал кому-то в пах, и раненый упал. Шестеро остальных вбежали в амбар снизу.

Финн, окинув взглядом сеновал, заметил у лаза, шагах в десяти, лестницу и хотел втащить ее наверх, но снизу за нее уже ухватился высокий надрен. Финн чуть не свалился вниз.

— Я тебя помню, мерзавец! — заорал надрен, увидев его. — Ну, теперь ты покойник. Я тебе всю требуху вырву вместе с кишками.

Держа щит перед собой, он полез по лестнице. Финн отскочил назад, к Маггригу, прошипев:

— Хорошее место ты выбрал, нечего сказать.

Маггриг пустил стрелу в спину надрену, бегущему к трактиру.

Конец ознакомительного фрагмента.