Страница 36 из 44
"Одни" не только суть, но и сохраняют себя, исключая друг друга. Во-первых, то, благодаря чему они должны были бы иметь прочную опору их различия, [защищающую] их от того, чтобы стать отрицаемыми, есть их бытие, а именно их в-себе-бытие, противостоящее их соотношению с иным; это в-себе-бытие состоит в том, что они "одни". Но все суть "одно"', вместо того чтобы иметь в своем в-себе-бытии твердую точку, на которую опиралось бы их различие, они оказываются в нем одним и тем же. Во-вторых, их наличное бытие и их взаимоотношение, т. е. их полагание самих себя как "одних", есть взаимное отрицание; но это равным образом есть одно и то же определение всех, которым они, следовательно, полагают себя скорее как тождественные, так же как благодаря тому, что они суть в себе одно и то же, их идеальность, долженствующая быть положенной иными, есть их собственная идеальность, которую они, стало быть, так же мало отталкивают. - Таким образом, по своему бытию и полаганию они лишь одно аффирмативное единство.
Это рассмотрение "одних", [приводящее к заключению], что они по обоим своим определениям - и поскольку они суть, и поскольку они соотносятся друг с другом - оказываются лишь одним и тем же и неразличимыми, есть наше сопоставление. - Но следует также посмотреть, что в их соотношении положено в них же самих. - Они суть: это предположено в указанном соотношении - и они суть лишь постольку, поскольку они отрицав ют друг друга и в то же время не допускают к самим себе этой своей идеальности, своей отрицаемое, т. е. отрицают взаимное отрицание. Но они суть лишь постольку, поскольку они отрицают: таким образом, когда отрицается это их отрицание, отрицается также и их бытие. Правда, ввиду того, что они суть, они этим отрицанием не отрицались бы, оно для них лишь нечто внешнее;
это отрицание иного отскакивает от них и задевает, коснувшись их, лишь их поверхность. Однако только благодаря отрицанию иных они возвращаются в самих себя; они даны лишь как это опосредствование; это их возвращение есть их самосохранение и их для-себя-бытие. Так как их отрицание не осуществляется из-за противодействия, которое оказывают сущие как таковые или как отрицающие, то они не возвращаются в себя, не сохраняют себя и не суть.
Выше мы уже выяснили, что "одни" суть одно и то же, каждое из них есть так же "одно", как и иное. Это не только наше соотнесение, внешнее сведение вместе, а само отталкивание есть соотнесение; "одно", исключающее "одни", соотносит само себя с ними, с "одними", т. е. с самим собой. Отрицательное отношение "одних" друг к другу есть, следовательно, лишь некое слияние-с-собой. Это тождество, в которое переходит их отталкивание, есть снятие их разницы и внешности, которую они как исключающие должны были скорее удержать по отношению друг к другу.
Это полагание-себя-в-"одно" многих "одних" есть притяжение.
Примечание [Положение о единстве "одного* и "многого"]
Самостоятельность, доведенная до такой крайности, как для-себя-сущее "одно", есть абстрактная, формальная самостоятельность, сама себя разрушающая; это - величайшее, упорнейшее заблуждение, принимающее себя за высшую истину. В своих более конкретных формах она выступает как абстрактная свобода, как чистое "Я", а затем еще как зло. Это свобода, столь ошибочно полагающая свою сущность в этой абстракции и льстящая себя мыслью, будто, оставаясь самой собой, она обретает себя в чистом виде. Говоря определеннее, эта самостоятельность есть заблуждение: на то, что составляет ее сущность, смотрят как на отрицательное и относятся к нему как к отрицательному. Эта самостоятельность, таким образом, есть отрицательное отношение к самой себе, которое, желая обрести собственное бытие, разрушает его, и это его действование есть лишь проявление ничтожности этого действования. Примирение заключается в признании, что то, против чего направлено отрицательное отношение, есть скорее его сущность, заключается лишь в отказе от отрицательности своего для-себя-бытия, вместо того чтобы крепко держаться за него.
Древнее изречение гласит, что одно есть многое и, в особенности, что многое есть одно. По поводу этого изречения мы должны повторить сделанное выше замечание, что истина "одного" и "многого", выраженная в предложениях, выступает в неадекватной форме, что эту истину нужно понимать и выражать лишь как становление, как процесс, отталкивание и притяжение, а не как бытие, положенное в предложении как покоящееся единство. Выше мы упомянули и напомнили о диалектике Платона в "Пар-мениде" относительно выведения "многого" и "одного", а именно из предложения: "одно" есть. Внутренняя диалектика понятия была нами указана; всего легче понимать диалектику положения о том, что многое есть одно, как внешнюю рефлексию, и она вправе быть здесь внешней, поскольку и предмет, многие, есть то, что внешне друг другу. Это сравнение многих между собой сразу приводит к выводу, что одно всецело определено лишь как другое;
каждое есть одно, каждое есть одно из многих, исключает иные, - так что они всецело суть лишь одно и то же, безусловно имеется налицо лишь одно определение. Это факт, и дело идет лишь о том, чтобы понять этот простой факт. Рассудок упрямо противится этому пониманию лишь потому, что он мнит, и притом правильно, также и различие; но различие не исчезает из-за указанного факта, как несомненно то, что этот факт не перестает существовать, несмотря на различие. Можно было бы, следовательно, в связи с простым пониманием факта различия некоторым образом утешить рассудок, указав ему, что и различие появится вновь.
b) Единое "одно" притяжения (Das eine Eins der Attraktion)
Отталкивание - это прежде всего саморасщепление "одного" на "многие", отрицательное отношение которых бессильно, так как они предполагают друг друга как сущие; оно лишь долженствование идеальности; реализуется же идеальность в притяжении. Отталкивание переходит в притяжение, многие "одни" - в единое "одно". То и другое, отталкивание и притяжение, с самого начала различаются, первое как реальность "одних", второе - как их положенная идеальность. Притяжение так соотносится с отталкиванием, что имеет его своей предпосылкой. Отталкивание доставляет материю для притяжения. Если бы не было никаких "одних", то нечего было бы притягивать. Представление о непрерывном притяжении, о [непрерывном ] потреблении "одних", предполагает столь же непрерывное порождение "одних"; чувственное представление о пространственном притяжении допускает поток притягиваемых "одних"; вместо атомов, исчезающих в притягивающей точке, выступает из пустоты другое множество [атомов ], и это, если угодно, продолжается до бесконечности. Если бы притяжение было завершено, т. е., если бы представили себе, что "многие" приведены в точку единого "одного", то имелось бы лишь некое инертное "одно", уже не было бы более притяжения. Налично сущая в притяжении идеальность заключает в себе еще и определение отрицания самой себя, те многие "одни", соотношение с которыми она составляет, и притяжение неотделимо от отталкивания.
Прежде всего притяжение одинаково присуще каждому из многих непосредственно имеющихся "одних"; ни одно из них не имеет преимущества перед другим; иначе имелось бы равновесие в притяжении, собственно говоря, равновесие самих же притяжения и отталкивания и инертный покой, лишенный налично сущей идеальности. Но здесь не может быть и речи о преимуществе одного такого "одного" перед другим, что предполагало бы некоторое определенное различие между ними, скорее притяжение есть полагание имеющейся неразличимости "одних". Только само притяжение есть полагание некоего "одного", отличного от других;
они лишь непосредственные "одни", долженствующие сохранять себя через отталкивание; а через их положенное отрицание возникает "одно" притяжения, каковое "одно" определено поэтому как опосредствованное, как "одно", положенное как "одно". Первые "одни" как непосредственные не возвращаются в своей идеальности обратно в себя, а имеют ее в некотором другом.