Страница 8 из 15
— С чего бы это?
— Понятия не имею. Но так или иначе, завтра я пригласил ее сюда на обед. Притом я думаю, что Клай тебе понравится. Он человек остроумный, светский и почти не проявляет высокомерия.
— Ну-ну, — проворчал Друсс. — Он мне уже нравится.
Глава 2
Дом из серого камня на улице Ткачей был построен по-готирски — в два этажа, с красной черепичной крышей, — но внутри переделан на чиадзийский манер. В нем не осталось ни одной прямоугольной комнаты — углы сменились дугами, окружностями, овалами или сочетанием того и другого. Дверные проемы округлились тоже, и даже готирские окна, столь правильные снаружи, внутри щеголяли круглыми рамами.
В маленьком центральном кабинете Чорин-Цу сидел, поджав ноги, на вышитом ковре из чиадзийского шелка и смотрел немигающими карими глазами на человека, сидящего перед ним. В темных глазах пришельца виднелась настороженность, и хотя он преклонил колени, как подобало гостю перед хозяином дома, был напряжен и готов взвиться в любой миг. Он напоминал Чорин-Цу свернувшуюся кольцом змею — спокойную на вид, но готовую ужалить. Талисман оглядывал закругленные стены с барельефами из лакированного дерева и акварелями в лакированных рамах. Взгляд скользил, не задерживаясь на красотах искусства, и вскоре вновь остановился на маленьком чиадзе. «Нравится ли он мне? — думал Чорин-Цу среди затянувшегося молчания. — Можно ли ему доверять? Почему судьба выбрала именно его для спасения своего народа?» Чорин-Цу, не мигая, вглядывался в лицо юноши. Высокий лоб — что часто служит признаком ума — и цвет кожи ближе к золотистому чиадзийскому оттенку, чем к надирской желтизне. Сколько ему лет? Девятнадцать? Двадцать? Всего лишь... Однако от него веет властью, силой человека, уверенного в своей цели. «Да, ты искушен не по годам, — думал старик. — Что же ты видишь перед собой, юный воин? Сморщенного старца, светильник, в котором масло почти иссякло и огонь уже колеблется? Старца в комнате с красивыми картинками? Но когда-то я был крепок, как ты теперь, и мною тоже владели великие мечты». При мысли о былых мечтах Чорин-Цу очнулся и осознал, что смотрит прямо в угольно-черные глаза Талисмана. Старика коснулся мимолетный страх — глаза были холодны, и в них читалось нетерпение.
— Будь добр, покажи мне знак, — тихо, почти шепотом сказал на южном языке Чорин-Цу. Талисман достал из-за пазухи монету с головой волка и подал ему. Старик взял ее дрожащими пальцами и стал разглядывать. Взгляд Талисмана прилип к одинокой белой косице на макушке бритой головы Чорин-Цу.
— Любопытная монета, юноша, — но, к сожалению, такая может оказаться у кого угодно. Ты мог отнять ее у настоящего посланника.
— Носта-хан сказал мне, что ты провидец, Чорин-Цу, — холодно улыбнулся Талисман. — Стало быть, тебе не составит труда узнать, кто я такой.
На ковре стояли две мелкие глиняные чаши с водой. Надир взял одну, однако Чорин-Цу остановил его.
— Не теперь еще, Талисман. Прости, но я сам скажу тебе, когда пить. Что до слов Носта-хана, их не следует понимать буквально. Я никогда не был ясновидящим в полном смысле слова, зато всю свою жизнь учился. Учился своему ремеслу, изучал историю и предметы, оставленные ею в земле, но усерднее всего изучал людей. И чем больше я узнавал человеческий род, тем лучше понимал его слабости. Это может показаться странным — но чем шире делает наука кругозор человека, тем смиреннее он становится. Впрочем, прошу прощения: надирам несвойственно увлекаться философией.
— Ты хочешь сказать, что это занятие не для дикарей? — беззлобно осведомился надир. — Быть может, мне следует сослаться на философа-священника Дардалиона, который сказал: «Каждый ответ влечет за собой семь новых вопросов. Поэтому умножение знаний всего лишь помогает понять, сколько еще осталось непознанным». Достаточно ли будет этих слов, мастер-бальзамировщик?
Чорин-Цу, скрывая удивление, низко поклонился:
— Вполне достаточно, молодой человек. Прошу тебя простить старика за невольную грубость. Для меня это особые дни, и боюсь, волнение дурно сказывается на моих манерах.
— Я не обижен. Степная жизнь сурова и почти не оставляет времени для философских размышлений.
— Не хочу усугублять свою невежливость, молодой человек, — снова поклонился чиадзе, — но нельзя ли узнать, как мог надирский воин приобщиться к мудрости Дардалиона, главы Тридцати?
— Говорят, что не все секреты следует раскрывать — это придает остроту общению. Ты говорил о своих занятиях.
Чорин-Цу все больше начинал нравиться этот юноша.
— Да. В мои занятия входили также астрология, нумерология, гадание по рунам, хиромантия и начала магии. И все же столь многое еще остается непознанным! Вот тебе пример. — Старик достал из-за пояса нож с рукояткой из слоновой кости и указал им на круглую настенную мишень шагах в двадцати от себя. — Когда я был моложе, я попадал в золотой центр этой мишени. Но годы, как видишь, скрючили мои пальцы. Сделай это за меня, Талисман.
Молодой надир взвесил клинок на ладони, отвел руку и метнул нож. Серебристая сталь, сверкнув в свете лампы, вонзилась в цель на палец до золотого «яблочка».
— Эта мишень покрыта мелкими знаками. Подойди и назови мне тот, в который вонзился нож.
Талисман, подойдя, увидел, что вся мишень испещрена золотыми чиадзийскими иероглифами. Большинства из них он не знал, но клинок пробил овал с тонким когтем посередине — этот символ Талисман понимал.
— Так что же? — спросил Чорин-Цу, и Талисман назвал ему знак.
— Хорошо. Сядь снова рядом со мной, мой мальчик.
— Я выдержал твое испытание?
— Пока только первое. А вот второе: испей из одной из этих чаш.
— В которой из них яд? — Чорин-Цу промолчал, и Талисман добавил: — Мне что-то расхотелось пить.
— И все же ты должен.
— Скажи мне, какую цель ты преследуешь, старик, — тогда я решу.
— Я видел, Талисман, что нож ты метать умеешь. А вот умеешь ли ты думать? Достоин ли того, чтобы служить Собирателю, чтобы привести его к своему народу? Ты верно предположил: в одной из чаш содержится смертельный яд. Ты умрешь, как только он коснется твоих губ. В другой — чистая вода. Как же сделать правильный выбор?
— Этих сведений недостаточно, — ответил Талисман. — Ошибаешься.
Талисман задумался, прикрыв глаза, припоминая каждое слово, сказанное стариком. Он повертел в пальцах левую чашу, потом взял правую. Обе были одинаковы. Талисман перевел взгляд на ковер, и внезапная улыбка тронула его губы. Ковер был покрыт теми же символами, что и мишень, и овал с когтем помещался под левой чашей. Талисман отпил из нее — вода была холодной и приятной на вкус.
— Ты наблюдателен — это хорошо, — сказал Чорин-Цу. — Но не странно ли, что ты попал ножом в нужный знак, хотя на мишени начертано еще двенадцать?
— Откуда же ты знал, что я в него попаду?
— Об этом мне поведали звезды. Носта-хан тоже знает. Он — благодаря своему Дару, я — благодаря своей науке. А теперь ответь: каким будет третье испытание?
Талисман сделал глубокий вдох.
— Коготь — знак Ошикая, Гонителя Демонов, овал — его жены Шуль-сен. Когда Ошикай посватался к Шуль-сен, ее отец поставил перед ним три задачи. Первая требовала меткости, вторая — смекалки, третья — самопожертвования. Ошикай должен был убить демона, который был его другом. У меня нет друзей демонов, Чорин-Цу.
— Этот миф, как и все прочие, имеет свой потаенный смысл. Ошикай был человеком беспокойным, подверженным вспышкам ярости. Демон был частью его самого, дикой и опасной стороной его натуры. Отец Шуль-сен знал об этом и хотел, чтобы Ошикай любил свою жену до гроба, никогда не причинял ей зла и не оставил ее ради другой.
— Но какое отношение все это имеет ко мне?
— Прямое. — Чорин-Цу хлопнул в ладоши, и вошла молодая женщина-чиадзе. Поклонившись обоим мужчинам, она опустилась на колени и коснулась лбом пола у ног Чорин-Цу. Талисман хорошо видел ее при свечах. Очень красивая, с волосами как вороново крыло и большими миндалевидными глазами. Губы полные, и фигура кажется особенно стройной в белой шелковой рубахе и длинной атласной юбке.