Тьма

В Верхнеоральске имелось две церкви. Одна большая, внешне очень похожая на московский храм Христа Спасителя, только несколько меньше, именовалась Всесвятской. Возведена она была во второй половине девятнадцатого века, иждивением купца первой гильдии Кашелотьева, и являлась достопримечательностью города. Построен сей храм оказался столь капитально, что, когда в начале тридцатых его пытались разобрать на кирпичи, у разрушителей ничего не получилось. Оказалось: стены можно сокрушить только динамитом. Однако церковь стояла посреди города, в непосредственной близости от жилых домов. И поэтому взрывать ее побоялись и превратили вначале в антирелигиозный музей, а потом в склад сельскохозяйственной техники. Во время войны Всесвятскую церковь вновь открыли. Вторая церковь была подревнее, попроще и называлась Крестовоздвиженской.

В первом храме делами заправлял отец Владимир, красивый мужчина средних лет, жгучий брюнет с томными глазами-маслинами, вкрадчивым голосом и плавными движениями. Проповеди он произносил глубоким бархатным баритоном с придыханием. Отец Владимир был очень популярен меж верующих женщин Верхнеоральска, особенно среди тех, кто помоложе. Да и некоторые пожилые богомолки тоже его обожали. В Крестовоздвиженской же церкви священствовал тот самый отец Патрикей, к которому и хотела сходить мамаша Картошкина. Отец Патрикей был седенький, говорил невнятно, к тому же шепелявил, однако Дарья Петровна почему-то испытывала к нему больше доверия, чем к отцу Владимиру. Впрочем, известно, почему. Поговаривали: у отца Владимира время от времени случаются запои, и тогда попадья – матушка Вера запирает своего благоверного в доме и дубасит его скалкой, а преподобный в ответ только мычит и плачет.

Вот и теперь, когда в дом вошел Шурик, близнецы, ее сынок да в придачу какая-то девчонка-пигалица, мамаша Картошкина лишь перекрестилась и заторопилась на кухню готовить для всей оравы обед.

Компания была чрезвычайно возбуждена, лишь Шурик сохранял спокойствие, более того, выглядел даже заторможенным. Все расселись на диван и шаткие стулья. Разговор завел хозяин дома.

– Итак, мы их сделали! – с гордостью заявил Толик.

Близнецы в восторге захлопали себя по коленкам, а Даша расцвела в глуповатой улыбке.

– Ну и что? – отозвался Шурик.

– Как что?! Показали, у кого сила!

– Это мне известно. А дальше?..

– Дальше? А что дальше? – Толик наморщил лобик.

– Вот и я спрашиваю: что?

– Не знаю, даже… Как-то не задумывался…

– А зря. Об этом нужно было думать в первую очередь.

– Нам, главное, нужно было освободить тебя.

– Да меня бы и так выпустили.

– Значит, считаешь, наши труды напрасны?

– Не то что бы напрасны, а вроде как бессмысленны.

– Нужно поднимать народ, – невпопад заметила Даша.

– На что поднимать? – усмехнулся Шурик.

– На борьбу с прогнившим режимом.

Шурик почесал голову:

– А потом?

– Установим справедливую власть. Истинно народную…

– Разве такое возможно? По-моему, и история это подтверждает: справедливая власть невозможна по определению. Как говорится: благими намерениями вымощена дорога в ад.

– Это точно, – подтвердил Толик с видом знатока.

– Но надо же что-то делать! – не сдавалась Даша.

– Нужна не новая власть, а новая вера, – сообщил Шурик.

В комнате воцарилось молчание. Все переваривали услышанное.

– Вот вы подумайте: правители приходят и уходят – вера остается.

Присутствующие непонимающе уставились на него.

– А вера, как выражались в старину, горами движет.

– Что ты имеешь в виду, говоря о новой вере? – спросил Картошкин.

– Все очень просто, – спокойно отозвался Шурик. – Я – мессия. Вы мои апостолы. Вот и понесем истину в массы. По-моему, подобные прецеденты уже имели место.

Глава администрации Верхнеоральского района Степан Капитонович Огурчиков, известный в народе под прозвищем Огурец, узнал о событиях перед зданием милиции уже после того, как они закончились. А поведал о них Огурцу водитель его персональной «Волги» Вася, когда после обеденного отдохновения вез его на службу.

Из смутных речей шофера Огурец уяснил, что пока он в неге прохлаждался на широкой софе, на вверенной ему территории имели место беспорядки.

– Милицию-то чуть не разнесли, – вкрадчивым шепотом толковал Вася. – Народу там толкалось – тыща, а то и две! И знаете, кто больше всех орал? Плацекинская дочка. Флагом махала красным.

– Ты это серьезно?! – не поверил Огурец.

– Голову на отруб даю! Сам, правда, не видел, а мент знакомый мне все в точности описал.

– Давно это случилось?

– Часа два как…

– А с чего бы вдруг?

Тут Вася понес сущую околесицу и про то, как некий тип оживил городскую достопримечательность Картошкина, и про то, как типа арестовали…

Глава администрации молча слушал эти речи, и лицо его темнело.

Степан Капитонович был в свое время офицером, замполитом танкового полка, и сохранил в методах управления военную струнку. Правил твердой рукой: жестко, но справедливо. Так, во всяком случае, он сам считал. Должность руководителя большого сельскохозяйственного района его очень даже устраивала, однако в последнее время он чувствовал себя не совсем уверенно, поскольку областное начальство стало подозревать его в особых симпатиях к коммунистам. Так, во всяком случае, ему передавали верные люди. Выборы были не за горами, и Огурчиков весьма страшился потерять свое кресло. Как только Степан Капитонович услышал про манифестацию, которая проходила под красным флагом, у него душа ушла в пятки. Но особенно его поразило то обстоятельство, что флагом размахивала дочка начальника милиции. Теперь он понял, откуда ветер дует.

Хотя, конечно, все нужно проверить. Как только Огурец вошел в собственную приемную, он немедленно приказал секретарше вызвать к нему Плацекина.

Плацекин явился незамедлительно, и по его потной, взволнованной физиономии Степан Капитонович понял: майор прекрасно представляет, какой разнос ему предстоит.

– Давай докладывай, – хмуро сказал Огурец.

Плацекин рассказал примерно то же самое, что полчаса назад глава администрации узнал от своего шофера, только более подробно и обстоятельно.

– А зачем, скажи, пожалуйста, ты арестовал этого Александра Александровича? И кто он, в конце концов, такой? – все так же мрачно поинтересовался Степан Капитонович.

– Черт попутал, – не совсем вразумительно выразился Плацекин. – И не арестовал, а только лишь задержал…

– Ты не темни и черта тут не поминай, а рассказывай все толком.

И Плацекин стал излагать события, начиная с воскрешения Картошкина.

– Кончай мне мозги пудрить!!! – заорал Огурец. – Какие еще, к херам, воскрешения! Ты, майор, вконец охренел?! Что за бред несешь? При чем тут твоя жена и какой-то придурок?! Ты мне лучше про дочку расскажи. Она у тебя, как я понимаю, большевичка.

– Детские фантазии, – смущенно произнес Плацекин. – Даша – еще ребенок. Ей всего шестнадцать. Ну, взбрела девчонке в голову невесть какая блажь…

– А красный флаг – это тоже блажь?

– Само собой! Рукоделье, своего рода…

– Ах, рукоделье! – Огурец язвительно усмехнулся. – Молодец твоя доченька. Умелые ручки, так сказать. А заводила она толпу тоже детскими сказками? На штурм звала папашкиной цитадели…

Плацекин потупился.

– Ты, майор, лучше вот что доложи. Большая у них организация? Сколько в ней членов?

– Да какие члены?! Нет никакой организации. Это она телевизора насмотрелась да журнальчиков этих глупых начиталась. Опять же, Интернет…

– Интернет, говоришь? Мило. Значит, молодежный протест…

– Вот-вот.

– Ну, идиот! Ты хоть понимаешь, что все сегодня же станет известно в области? Доложат примерно так. В Верхнеоральском районе имело место выступление масс против существующей власти под красным флагом и с выкрикиванием соответствующих лозунгов и призывов. Возглавила манифестацию дочь местного начальника милиции… Как там ее зовут?