Легенда

— Я слышал, что даже меньше.

— А ведь нам надо оборонять шесть городских стен. В военное время людей требуется вчетверо больше. Да и дисциплина уже не та, что раньше.

— Почему?

— Потому, что все они заранее обрекли себя на гибель! — гневно ответила Вирэ. — Потому, что отец мой лежит при смерти, а в гане Оррине твердости, что в гнилой картофелине.

— Оррин? Впервые слышу.

— Племянник Абалаина. Он командует гарнизоном, но вождь из него никудышный. Будь я мужчиной...

— Я рад, что ты не мужчина.

— Почему?

— Не знаю, — смутился он. — Просто так сболтнул. Рад, и все тут.

— Так вот, будь я мужчиной, я взяла бы командование на себя. И справилась бы куда лучше, чем Оррин. Чего ты так смотришь на меня?

— Я не смотрю, я слушаю, черт возьми! Почему ты все время ко мне придираешься?

— Может, мне разжечь огонь?

— Что? Разве мы остаемся?

— Если хочешь.

— Решай сама.

— Давай останемся еще на денек. Так мы сможем.., лучше узнать друг друга. Начали мы неважно, хотя ты уже трижды спас мне жизнь.

— Нет, только однажды. Ты слишком крепкая, чтобы замерзнуть. А в третий раз нас обоих спас Груссин. Но я согласен остаться до завтра. Только мне неохота больше спать на полу.

— Тебе и не придется.

Настоятель улыбнулся смущению молодого альбиноса, разомкнул мысленную связь и вернулся к своему письменному столу.

— Поди ко мне, Сербитар, — сказал он вслух. — Ты не жалеешь, что принес обет безбрачия?

— Иногда жалею, — честно ответил юноша, поднимаясь с колен. Он отряхнул свое белое одеяние от пыли и сел напротив настоятеля.

— Девушка достойна, — сказал он, — мужчина мне непонятен. Они станут слабее, познав друг друга?

— Сильнее. Они друг другу нужны. Вместе они — единое целое, как в Священной Книге. Расскажи мне о ней.

— Что я могу сказать?

— Ты входил в ее разум. Расскажи мне о ней.

— Она княжеская дочь. У нее нет уверенности в своих женских чарах, и смутные желания владеют ею.

— Почему так?

— Она не знает почему.

— Это я понял. Но ты-то знаешь?

— Нет.

— А что ты скажешь о мужчине?

— В его разум я не входил.

— Знаю — но все-таки?

— Его снедает страх. Он боится смерти.

— Ты считаешь это слабостью?

— В Дрос-Дельнохе — да. Там почти всех ждет верная смерть.

— А быть может, в этом его сила?

— Не понимаю, как так может быть?

— Что говорил о трусах и героях философ?

— "По самой природе определения только трус способен на высочайший героизм".

— Ты должен созвать Тридцать, Сербитар.

— Неужто главой буду я?

— Да, ты будешь Голосом Тридцати.

— Кем же тогда будут мои братья?

Настоятель откинулся на спинку стула.

— Арбедарк — Сердцем. Он силен, бесстрашен и правдив.

Менахем — Глазами, ибо наделен даром. Я же буду Душой.

— О нет! Я не могу приказывать тебе, учитель.

— Ты должен. Остальных назначишь сам. Я полагаюсь на твое решение.

— Но почему я? Глазами следовало бы стать мне, а главой — Арбедарку.

— Доверься мне. Все откроется после.

— Я выросла в Дрос-Дельнохе, — говорила Вирэ, лежа с Реком перед жарким огнем. Он подложил под голову свой свернутый плащ, ее голова покоилась у него на груди. Он молча гладил ее волосы. — Это величественное место. Ты бывал там?

— Нет. Расскажи мне о нем. — Реку не особенно хотелось слушать этот рассказ, но и говорить он не хотел.

— Его ограждает шесть стен, и в каждой двадцать футов ширины. Первые три возвел Эгель, Бронзовый Князь. Но город рос, и пришлось построить еще три. Крепость загораживает собою Дельнохский перевал. Только этим путем может армия пройти через горы, если не считать Дрос-Пурдола на западе и Кортсвейна на востоке. Мой отец перестроил старый замок и сделал его своим домом. С башен открывается прекрасный вид. На юге простирается Сентранская равнина, летом она вся золотая от злаков. А от севера и вовсе глаз нельзя отвести. Ты меня слушаешь?

— Да. Золото хлебов. Глаз нельзя отвести.

— Тебе правда хочется это слушать?

— Да. Расскажи мне побольше о стенах.

— Что тебе рассказать?

— Насколько они крепки?

— В них шестьдесят футов вышины, и через каждые пятьдесят шагов стоят сторожевые башни. Любая армия, которая попытается взять Дрос, понесет страшные потери.

— А ворота? — спросил Рек. — Стена крепка воротами.

— Бронзовый Князь подумал и об этом. Все ворота снабжены железными решетками, створки — многослойные, сделаны из дуба, бронзы и стали. Узкие проходы за воротами выводят в пространство между стенами. В этих проходах можно сдерживать малым числом несметные вражеские силы. Крепость выстроена с большим умом — вот только город все портит.

— Как так?

— По замыслу Эгеля, между стенами должна простираться пустая убойная полоса. Каждая последующая стена стоит чуть выше предыдущей — это замедляет продвижение врага. При достаточном количестве лучников можно устроить настоящую бойню. Притом это устрашает: враг будет знать, что за другой стеной, если он ее возьмет, его будет ждать новая убойная полоса.

— Чем же мешает город?

— Да тем, что он растет. Теперь между всеми стенами вплоть до шестой построены дома, и убойной земли больше не существует. Напротив, врагу обеспечено хорошее прикрытие.

Рек повернулся и поцеловал Вирэ в лоб.

— Ты зачем это?

— Разве обязательно должно быть «зачем»?

— Всему есть причина.

Он поцеловал ее снова.

— Тогда за Бронзового Князя. Или за скорую весну. Или за тающий снег.

— Ты говоришь вздор.

— А зачем ты отдалась мне?

— Это еще что за вопрос?

— А что?

— Не твое дело!

Он засмеялся и поцеловал ее опять.

— Верно, прекрасная дама. Не мое.

— Ты смеешься надо мной, — сказала она, попытавшись встать.

— Ничего подобного, — удержал ее Рек. — Ты прекрасна.

— Я никогда не слыла красавицей. Ты надо мной смеешься.

— Никогда я не стал бы смеяться над тобой. Ты на самом деле прекрасна — и чем дольше я на тебя смотрю, тем красивее ты мне кажешься.

— Ты глупый. Дай мне встать.

Он поцеловал ее снова, придвинувшись к ней поближе.

Поцелуй затянулся, и Вирэ вернула его.

— Расскажи мне еще о Дросе, — попросил Рек потом.

— Не хочу я говорить о нем сейчас. Ты дразнишь меня, Рек, так не годится. Не хочу я в эту ночь думать о Дросе. Ты веришь в судьбу?

— Да, теперь верю. Почти.

— Я серьезно. Еще вчера я была полностью готова вернуться домой и достойно встретить надиров. Я верила в дренайское дело и с радостью умерла бы за него. Вчера я ничего не боялась.

— А сегодня?

— А сегодня скажи мне «не возвращайся домой» — и я не вернусь, — сама не зная зачем солгала Вирэ. Ей стало страшно, когда Рек закрыл глаза и лег на спину.

— Нет, вернешься. Это твой долг.

— А ты?

— Бессмысленно это.

— Что бессмысленно?

— Не доверяю я своим чувствам. Никогда не доверял. Мне скоро тридцать, и я знаю свет.

— О чем ты говоришь?

— О судьбе. О роке. О безглазом старце в синих лохмотьях. О любви.

— О любви?

Он открыл глаза и погладил ее по щеке.

— Не могу выразить, что я испытал, когда ты встала рядом со мной нынче утром. Это была вершина моей жизни. Все остальное утратило значение. Я видел небо — оно было голубее, чем когда-либо раньше. Все представлялось мне ярким и четким. Я чувствовал, что живу, сильнее, чем за все свое прошлое. Ты понимаешь, о чем я?

— Нет, — мягко ответила она. — Не совсем. Ты правда находишь меня красивой?

— Ты самая красивая женщина, когда-либо носившая доспехи, — со смехом сказал он.

— Это не ответ. Почему я красива?

— Потому что я люблю тебя, — ответил он, сам изумившись легкости, с которой это произнес.

— Значит, ты поедешь со мной в Дрос-Дельнох?

— Расскажи мне еще разок об этих славных высоких стенах.