Черная Луна

Отъехав подальше от города, она повернула на запад и к полудню, описав почти полукруг, оставила Моргаллис уже к юго-востоку от себя. Эта уловка надолго погоню не обманет, но пока преследователи смекнут, куда же направилась Карис, она будет уже далеко. На что может пойти Сарино, чтобы захватить ее — живой или мертвой? На многое, решила Карис — но тут же вслух рассмеялась.

— Ах ты, самонадеянная дурочка! — сказала она себе. — Может быть, он уже и имя твое позабыл.

Насколько могла припомнить Карис, до Кордуина отсюда около двухсот сорока миль — и все горными тропами. Кратчайший путь ведет на северо-запад, огибая Великую Северную пустыню. Карис мимолетно улыбнулась, припомнив рассказы матери о тех местах. «Пустыня эта, — говорила она, — загадочное, колдовское место, населенное призраками. Там когда-то кочевали племена великанов — людоедов и насильников». Потом улыбка Карис погасла — ей припомнилось избитое, черное от побоев лицо матери.

— Мы одни, Варейн, — сказала она со вздохом. — Только ты и я. Ну-ка, поскачем, порастрясем твой жирок.

Мышастый мерин напряг мускулы — и с места сорвался в галоп.

Дуводас сидел на камнях давно обрушенной стены, на высоком холме, с вершины которого был виден как на ладони город Кордуин. Между камнями игриво журчал ручей. Рядом с Дуводасом сидела красивая черноволосая девушка. Он снял зеленую шелковую рубашку, чтобы кожей ощущать тепло осеннего неяркого солнца, и теперь на рубашке, поблескивая в солнечных лучах, лежала его арфа.

— О чем ты думаешь, Певец? — спросила Шира. Она укрыла искалеченную ногу в мягких складках коричневой юбки, и потому сейчас ее красота казалась безупречной. Дуводас соскользнул с камня и сел на траву рядом с Широй.

— Я думал о давно прошедших днях, — сказал он. — О нежной музыке, о лугах, освещенных солнцем, о песнях и смехе. Здесь когда-то была магия — магия, порожденная любовью и нежностью. Там, где я вырос, твою хромоту сумели бы исцелить. И тогда ты смогла бы бегать по этим зеленым холмам.

— Порой, — печально отозвалась Шира, — я пытаюсь забыть о своей хромоте. Особенно когда сижу.

Дуводас тотчас пожалел о своих опрометчивых словах и, протянув руку, погладил девушку по щеке.

— Извини, — произнес он. — Я сказал это не подумав. Ты меня прощаешь?

Шира улыбнулась, и эта улыбка была так прекрасна, что у Дуводаса в который раз захватило дух. Всем своим существом Шира излучала радость, такую же чистую и ясную, как музыка, порожденная его арфой. Прекрасны были ее черные длинные волосы, ее белоснежная кожа — но главное волшебство таилось в ее улыбке, чарующей и заразительной. Дуводас взял руку девушки и поднес к губам.

— Ты красавица, Шира, — сказал он.

— А ты мошенник, Певец, — лукаво отозвалась она.

— Почему это? — искренне удивился Дуводас.

— Уж мы, женщины, в этом разбираемся. Скольким еще девушкам ты говорил такие комплименты?

— Ни одной, — честно ответил он. — Я никогда еще не встречал девушки с такой улыбкой, как у тебя.

Шира погрозила ему пальцем, но Дуводас видел, что эти слова ей приятны. Повернувшись, она открыла дорожную корзину и извлекла на свет две тарелки, свежеиспеченный хлеб и два запечатанных глиняных горшочка, один с маслом, другой — с земляничным вареньем.

— Посетители все спрашивают отца, где он покупает такое пиво и вино. Говорят, что ничего лучше в жизни не пробовали.

— Это музыка так на них влияет, — отозвался он. — Как здоровье твоего отца? Подагра больше его не мучает?

— Опять ты за свое! Ты переводишь разговор на другое всякий раз, когда я заговариваю о том, как действует твоя музыка. Ты что, стесняешься своего дара?

Дуводас улыбнулся и покачал головой.

— Я люблю свою музыку. Просто… когда я с тобой, я не хочу думать о тавернах и посетителях. Я хочу наслаждаться свежестью лугов, ароматом цветов и — более всего — тем, что ты рядом, Шира.

Дуводас поражался тому, что Шира, которой скоро уже сравняется девятнадцать, до сих пор не замужем. Один из завсегдатаев таверны как-то сказал ему: «Экая жалость, что бедняжка хромая! Она чудесная девушка, но мужа ей не видать». Дуводас так и не понял смысла этих слов. Как может физическое увечье затмевать все достоинства человека? Для Дуводаса это так и осталось загадкой. Правда, Шира ходит неуклюже, но ведь у нее чудесная душа и живой ум, она добра и нежна — чего же не хватает ей в глазах поклонников?

Они поели в дружелюбном молчании, завершив трапезу кувшином яблочного сока. Насытившись, Дуводас лег на траву и запрокинул лицо к небу.

— Прошлым вечером, — сказала Шира, — перед таверной была драка. Люди дрались за право войти в зал. Отец не может поверить своему везению. И, кстати, отвечаю на твой вопрос: подагра у него прошла, словно ее и не было.

— Это хорошо.

— Откуда ты родом, Дуво? Где он, тот край, в котором могли бы исцелить мою хромоту?

— Далеко, — негромко ответил Дуводас и сел. — Очень, очень далеко. Там, куда нам больше нет дороги. Он существует только здесь, — прибавил он, коснувшись ладонью виска. — Но я помню, как он был прекрасен. И всегда буду хранить эти драгоценные воспоминания.

— Где же был этот край?

— Об этом лучше не говорить.

Шира близко придвинулась к нему — так близко, что он ощущал аромат ее волос. Это было и тревожно, и приятно.

— Ты жил среди эльдеров, да?

— Да, — вздохнул Дуводас. — Среди добрых эльдеров.

— А наш школьный учитель говорил, что они хотели уничтожить всех нас.

Дуводас покачал головой.

— Эльдеры были мирным народом и не желали властвовать над другими. Но что значит правда перед злобными наветами таких людей, как Сарино? Чего я никогда не смогу понять — зачем они так поступили? Чего надеялись добиться Сарино и его союзники, уничтожив эльдеров? С тех самых пор в мире не затихает война. Тысячи людей уже погибли — а ради чего? Быть может, они завидовали глубоким познаниям эльдеров? Или всему виной алчность? Не знаю. Ненависть, похоже, куда сильней любви. Скульптор может годами ваять из куска мрамора прекрасную статую — а другой человек может в один миг разбить ее увесистым молотком. Любовь — и ненависть.

— Извини, — сказала Шира. — Теперь я опечалила тебя.

— Никому и никогда не говори об эльдерах. Мне нравится тихая жизнь, и я не хочу огласки.

— Я сохраню твой секрет, — сказала Шира. — Я сохраню все твои секреты.

Дуводас наклонился к ней и поцеловал в щеку. — Как целомудренно, Певец! — прошептала она. — Неужели это все, чего ты хочешь?

— Я хочу очень многого, — ответил он, привлекая девушку к себе. — Вот только почти все мои желания невыполнимы.

— Одно твое желание я могла бы выполнить, — тихо сказала Шира. Дуводас заглянул в ее глаза — и прочел в них страх быть отвергнутой.

— Не надо влюбляться в меня, Шира, — сказал он. — Скоро я уеду.

— Зачем тебе уезжать? Разве тебе здесь плохо?

— Дело не в этом.

Шира резко отстранилась, но тут же провела рукой по его длинным светлым волосам.

— Нельзя влюбиться или разлюбить по приказу, — сказала она. — Если ты полагаешь, что любовью можно управлять, — ты тем самым умаляешь ее. Я полюбила тебя с той самой минуты, когда увидела впервые. Помнишь, как ты появился в нашей таверне? Отец сказал тебе, что нам не нужен певец, — а ты ответил, что за неделю удвоишь его доходы.

— Помню. Я только не знал, что ты тоже была там.

— Я стояла в дверях кухни. Когда ты вошел, солнечный свет ударил тебе в спину, и твои волосы засияли, точно золото. Я никогда не забуду этого дня.

Дуводас бережно опустил ее на траву и нежно, очень нежно поцеловал в губы. Затем он сел и вздохнул.

— Я тебя не обманываю, Шира. Я люблю тебя, как никогда еще в жизни не любил. И это правда. Но есть и другая правда.

— Ты женат?

— Нет! Этого я не могу себе позволить. Я имел в виду другое. Очень скоро еще кто-то, кроме тебя, заподозрит неладное и начнет допытываться о чарах, которые порождает моя музыка. И тогда мне придется бежать.