Код розенкрейцеров

Он замолчал, видно, вспоминая. По лицу пробежала тень.

– Не поверите, бриллианты в задний проход прятали. Уж извините за такую откровенность. Долго рассказывать о наших приключениях. Тетя с племянником по дороге потерялись, отстали от поезда, так без следа и сгинули. Мать и средняя сестра умерли от тифа, а мы с младшей – Агашей – добрались до Харбина. Там у отца кое-какая недвижимость имелась. Словом, выбрались.

«Не слишком ли он откровенен? – думал Олегов. – Рассказывает такие подробности. К большевикам сквозит, по меньшей мере, неприязнь».

Видно, Коломенцев прочел мысли попутчика.

– Излагаю, быть может, с излишней откровенностью, – с некоторым холодком в голосе заметил он. – Но что было, то было… Из песни слов не выкинешь. Так мне продолжать?

– Конечно-конечно, – спохватился Егор, – очень интересно рассказываете. Точно роман… «Хождение по мукам».

Коломенцев холодно взглянул в лицо историка, но не заметив и намека на насмешку, сказал:

– Именно что хождение по мукам. Так вот. В Харбине дела пошли на поправку. Тут я и решил: какая уж там философия, нужно к делу прибиваться. Проще всего по отцовской дорожке пойти, азы я знаю. В Шанхае, в сеттельменте, коммерческий колледж имелся. Закончил и стал, как и предки, мукомолом. Так прошли двадцатые, тридцатые, сороковые. А потом пришли… китайские большевики. И все вновь пошло прахом. Сестра с мужем уехали в Штаты, я подался в Бразилию, но в конце концов решил вернуться на родину. Теперь работаю по специальности в Тихореченске, чему очень рад. Можете мне не верить, но о своем возвращении в Россию ничуть не жалею.

– И вы не были женаты?

– Как-то не пришлось.

– А оккультизм? Откуда это увлечение?

– Вы знаете, всегда интересовался. Еще в Стокгольме. Швеция, как известно, родина Сведенборга – великого мистика и теософа. – Он помолчал, поглядывая на пейзаж за окном.

Олегов ждал, последует ли продолжение.

– А вы верите в Бога? – неожиданно спросил Коломенцев.

– Я?! – изумился Егор. – Нет, конечно! А потом я – кандидат в члены КПСС.

– Ах, даже так!

– А по-другому и быть не может. На кафедре истории СССР беспартийных не держат.

– Ну конечно.

В голосе Коломенцева послышалась явная насмешка, и Олегову вдруг стало нестерпимо стыдно за свое поведение. Он внезапно осознал, какую глупость совершил, отправившись с визитом к этому непонятному человеку, скорее всего не разделяющему взгляды строителей коммунизма, а возможно, и скрытому врагу советской власти. До сих пор Егор не общался с подобными индивидуумами. Он даже не предполагал, что такие личности существуют. Коломенцев не критиковал, во всяком случае открыто, наш строй, но, когда рассказывал о своей жизни, дал понять, что не одобряет советских порядков. Опять же увлечение мистикой, а этот нелепый вопрос, верит ли он в Бога. Егор вспомнил совет жены не связываться с найденными бумагами. И почему, дурак, не послушался! А если дойдет до института? Хотя что, собственно, дойдет? Нашел старые записи? Ну и что? Мало ли какие находки делаются. Он отдаст бумаги Коломенцеву, и на этом все кончится. А если не кончится? Вдруг в бумагах заключена некая тайна? Не зря же они зашифрованы. А если та тайна представляет опасность для нашего государства? Как же поступить?

Коломенцев продолжал смотреть в окно.

– Вот сейчас вы пожалели о том, что познакомились со мной, – неожиданно сказал он, не отрывая взгляда от зеленой ленты лесозащитной полосы, заслонявшей обозрение. – Меня всегда интересовало, – заявил он ни к селу ни к городу, – почему вдоль дорог насаживают деревья. Не пытаются ли таким образом скрыть некие объекты от посторонних глаз?

– Ерунда! – резко сказал Егор. – Просто деревья используют для снегозадержания.

– Наверное, вы правы, – отозвался Коломенцев, – хотя одни и те же вещи одновременно служат разным целям.

Олегов снял очки и стал их нервно вертеть в руках.

– Пытливость ума иной раз причиняет неприятности, – назидательно заметил Коломенцев, и в тоне его прозвучала явная издевка. – Впрочем, я могу сойти на следующей станции и вернуться домой. О нашей встрече я никому не расскажу, можете мне поверить, а бумаги вы просто-напросто сожгите.

– Я не понимаю… – судорожно сглотнув, начал Егор.

– А чего тут непонятного? Вы же испугались… Меня! Подумали, как бы чего не вышло. А?

– Ничего я не думал! – буркнул Олегов.

Больше не разговаривали, но Коломенцев не сошел на следующей станции, чего, откровенно говоря, Егор желал достаточно сильно. Они в молчании доехали до Забудкина, так же молча вышли на щебеночную насыпь и зашагали в ногу, словно два бойца. Бедняга Егор совершенно растерялся, он вовсе не знал, как себя вести в подобной ситуации, а гордый потомок нижегородских мукомолов на попятную не шел и голоса не подавал.

Наконец плечом к плечу домаршировали до егоровской дачи. Дети первыми увидели отца, когда он только подходил к дому. Не обращая внимания на незнакомого человека, они подскочили к Егору, почти вырвали из его рук сумки и, поминутно заглядывая в них, потащили в дом.

Во дворе жена варила на керосинке варенье. По случаю жаркой погоды и уединенности места она была облачена в весьма живописный халатик, застегнутый всего лишь на две пуговицы. Прелести были открыты для всеобщего обозрения.

Олегов считал, что жена у него красивая. И действительно, невысокая пухленькая Людмила с миловидным лицом и чуть раскосыми темными глазами нравилась мужчинам. Олегов, особенно в первые годы их совместной жизни, никак не мог понять, почему она вышла за него замуж. Однако задать этот вопрос он не решался, опасаясь услышать нечто в высшей степени обидное.

Коломенцев без всякого стеснения пялился на сверкающие на солнце ослепительно белые бедра Людмилы. Егор заметил это и даже побледнел от злости: вот гад, а еще воспитанием кичится.

Жена подняла глаза на вошедших, ойкнула и запахнула халат. Она вопросительно посмотрела на мужа.

– Товарищ Коломенцев, – со всей возможной для него холодностью отрекомендовал гостя Олегов, – приехал по делам совсем ненадолго.

– Игорь Степанович, – в свою очередь представился гость, галантно поцеловал ручку Людмиле, чем заставил ее покраснеть, потом достал из небольшого саквояжа две плитки шоколада и вручил их смущенным детям. Он так ловко и непринужденно расположил к себе семейство, что Олегов просто диву давался. Через пятнадцать минут во дворе царило невиданное веселье. Куда делся чопорный немолодой господин! Коломенцев шутил, смеялся сам и заражал смехом окружающих, вскоре даже Олегов чуть оттаял и стал улыбаться. Дети не отходили от веселого дяди Игоря, а он показывал им какие-то фокусы, рассказывал старшему сыну, как сделать настоящий индейский лук – одним словом, вел себя так, словно был знаком с семейством Олеговых вечность.

Наконец, когда все немного успокоились, Егор решил довести дело до конца. Он притащил из дома сундучок, достал из него тетради, книги и вручил все это Коломенцеву. Тот с видимым почтением перелистал пухлые тома, мельком заглянул в тетрадки и вопросительно посмотрел на Егора.

– Можете забрать себе, – сказал тот.

– Я вам все верну.

Егор промолчал.

«Можешь и не возвращать», – подумал он. Коломенцев бережно уложил книги и тетради в свой саквояж.

– Ну, орлы, – сказал, обращаясь к детям, – и вы, мадам, – повернулся он к Людмиле, – я отбываю. Рад бы веселиться и резвиться с вами дальше, но ждут дела. Ах, как жаль покидать столь чудное обиталище!

– Оставайтесь! – закричали наперебой дети.

– До поезда еще два часа, – заметила жена, – пообедайте с нами.

Олегов вновь почувствовал укол ревности.

И ведь уговорили! Скоро все сидели за обеденным столом и уплетали жареные грибы с картошкой и пирожки с луком и яйцами.

И тут Коломенцев во всей красе продемонстрировал светское воспитание. Вначале он рассказал, какую огромную клубнику выращивают в Бразилии, мельком упомянул про амазонские джунгли, где ему якобы случалось бывать, вспомнил про белые ночи на фьордах в Швеции. При этом он перешел на вкрадчивый шепот, рассказывая о купаниях в молочной мгле. Слушая его, Людмила разрумянилась, глазки ее блестели, словно от выпитого вина. Она засыпала нового знакомого вопросами. Егор индифферентно молчал, желая только одного: чтобы этот престарелый фат побыстрей убрался восвояси.