Страница 12 из 19
– Допустим, я соглашусь, но ведь нужно знать, где барыга золото прячет.
Ушастый расплылся в улыбке.
– Ты что, Валек, меня за пацана имеешь? Рыба… – тут он замолчал и внимательно посмотрел на Валька. – Ты пока думай, а я обсмотрю: что да как.
И, не прощаясь, пошел прочь, шаркая, словно старик. Валек некоторое время смотрел вслед сутулой фигуре, потом закурил и задумчиво зашагал в противоположную сторону.
ГЛАВА 3
В то время как Валек Десантов вновь погружался в мутное болото уголовщины, историк Егор Олегов продолжал пребывать на даче. Пошла третья неделя его добровольного заточения. Близлежащий лес исхожен вдоль и поперек, топкие берега озера со зловещим названием Лихое исследованы, причем в ходе исследования была утеряна сандалия сына. Егор Александрович совершил даже экскурсию на кладбище и попытался разыскать могилу Ивана Ивановича Пеликана, странного человека, неведомо как занесенного из Европы в здешнюю глушь.
Обычное деревенское кладбище с покосившимися деревянными крестами, ржавыми железными оградками, заросло ромашкой и куриной слепотой. Егор побродил между холмиками, рассматривая полустертые временем и непогодой надписи на памятниках, но могилу Пеликана так и не нашел.
Дома, поглощая жареные маслята с луком и сметаною, он поймал себя на мысли, что история, частью прочитанная в старых тетрадях, частью услышанная от хозяйки, а частью просто додуманная, не перестает волновать его. Он несколько раз пытался вновь просматривать тетради, но дело почти не сдвинулось с мертвой точки. То, что оказалось возможным прочитать, он уже прочитал, а остальное все так же оставалось за семью замками.
Егор, как и полагается советскому ученому, был человеком пытливым и любознательным. Коли не удается без посторонней помощи понять записки Пеликана, может, стоит подойти с другого бока: разузнать поточнее, кто же такие эти розенкрейцеры?
Для этого нужно отправиться в город и поработать в библиотеках: в институтской, а если понадобится, и в областной публичной. Наверняка что-нибудь да и отыщется.
– Нужно бы в город съездить, – робко намекнул он жене.
– Правильно, – к его удивлению, сейчас же согласилась та, – я и сама тебя думала попросить. Привезешь кое-какие вещи, да и рацион не мешало бы разнообразить…
– Вы же питаетесь исключительно деревенской снедью?
– Конечно, еды хватает, но хотелось бы чего-нибудь вкусненького, хороших конфет, например, а то в станционном ларьке только слипшиеся подушечки.
– Но мне нужно дня на два, на три?..
– Да ради бога. Сколько нужно, столько и пробудешь. А собственно, зачем ты едешь?
Егор уже рассказывал жене про обнаруженные на чердаке рукописи. Она не выказала к тетрадкам особого интереса, заметив, что лучше не совать нос в чужие дела, тем более столь темные. Теперь он несколько уклончиво заявил, что хотел бы поработать в библиотеке.
– Бумажки эти покоя не дают? – саркастически спросила жена. – Дело, конечно, твое, а вот я думаю, не стоит в них копаться.
Олегов пожал плечами и промолчал. Но от затеи своей не отступился. Утром он сел на первый же следовавший в Тихореченск поезд и поспел в институтскую библиотеку как раз к открытию.
Предметный указатель ничего не дал. Упоминания о розенкрейцерах в нем не попадались. Он взял Большую Советскую Энциклопедию, но и там не нашел ничего вразумительного. Дореволюционных справочных изданий в библиотеке не отыскалось. Собственно, они имелись, но заведующая, у которой хранился ключ от огромного шкафа с редкими изданиями, пребывала в отпуске. Егор, провозившись без толку часа полтора, решил, что нужно идти в «публичку». Он наскоро перехватил в институтском буфете пару пирожков с картошкой, стакан жиденького кофе и вышел на улицу.
Стояла тяжелая, изнуряющая жара. После прохладного читального зала она, казалось, давила еще сильнее. А почему-то в деревне жара переносилась значительно легче.
Егор взглянул на часы: было около двенадцати, самое время снова нырнуть в прохладу библиотечных покоев. Он вскочил в троллейбус и за десять минут доехал до «публички».
– Брокгауз и Ефрон? – с некоторым удивлением переспросила старенькая библиотекарша. – А, собственно, зачем он вам?
– Я, видите ли, историк, – с легкой укоризной и в то же время вроде бы извиняясь, объяснил Олегов, – вот мой читательский билет.
– Конечно-конечно, – засуетилась старушка, – просто я удивилась, сейчас так редко спрашивают…
Тома энциклопедического словаря действительно давно не касались человеческие руки, поскольку он был донельзя запылен. Статья о розенкрейцерах имелась, но мало что прояснила. «Мистический орден, – читал Олегов, – предположительно, основанный в пятнадцатом веке Христианом Розенкрейцем. Существование находится под вопросом… Более достоверные сведения, начиная с середины девятнадцатого века… Разновидность масонства…»
– Какие-нибудь другие дореволюционные справочные издания у вас имеются? – поинтересовался он у библиотекарши.
– Есть еще словарь Гранат.
Но и в Гранате информация оказалась столь же скудной.
– А что вас, собственно, интересует? – осторожно поинтересовалась старушка.
– Понимаете, – со свойственным молодым ученым пылом стал объяснять Олегов, – я пишу диссертацию о средневековых рыцарских орденах (тут он немного приврал), а информации на этот счет чрезвычайно мало.
– О да, – сказала библиотекарша, – мистическая литература давно изъята. Еще до войны… Возможно, и есть какие-то специальные хранилища, но мне они неизвестны. Конечно, в Москве в Румянцевке, то есть в Библиотеке имени Ленина, – поправилась она, – или в Исторической такие книги имеются, но, как мне кажется, туда нужен специальный допуск. Впрочем, ученому скорее всего разрешат… Но это в Москве, а у нас… – она развела руками. – Ничем помочь, молодой человек, не могу.
Олегов извинился и повернул было к выходу.
– Постойте, юноша! – окликнула его добрая старушка.
Олегов обернулся.
– Есть один товарищ, – неуверенно сказала библиотекарша, – или, вернее, госп… гражданин… Одним словом, специалист по подобной тематике. Года два назад пришел к нам в читальный зал и попросил сочинения госпожи Блаватской. Я несколько удивилась. Неужели, говорю, не знаете, что у нас в стране Блаватскую не издают уже лет сорок?
– А кто такая эта Блаватская? – поинтересовался Егор, выказывая типичное для советского историка невежество.
– Как, вы – ученый, и не знаете, кто такая Блаватская?!
– К своему стыду.
– В начале века молодежь очень увлекалась ее сочинениями. Оккультизм, мистика, какие-то страшные тайны… Тоннели под миром… Словом, не наша, не советская тематика, – спохватилась библиотекарша. – Так вот, посетитель, который интересовался сочинениями Елены Петровны, оказался довольно словоохотливым. Он рассказал, что долгое время жил за границей, в Харбине, приехал в СССР не так давно, хотя теперь советский подданный. Теософией увлекается с юношеских лет, неплохо знает предмет, ну и так далее…
Он стал приходить сюда весьма часто, и, признаюсь, общаться с ним довольно интересно. Чувствуется происхождение и воспитание. Хотя, возможно, кому-то он покажется старорежимным. Осколком империи, так сказать. Есть в нем некая чопорность… Даже удивительно. Конечно, не пережил человек ни тридцать седьмого, ни войны, да и после войны было несладко… Однако, это я к слову… Так вот этот человек, как я думаю, мог бы посодействовать в ваших изысканиях. Знания по этой теме у него энциклопедические.
– Но удобно ли к нему обратиться? – в сомнении спросил Егор.
– Вполне, как мне кажется. Тем более, что он сам намекал.
– То есть?
– Для него, как я поняла, оккультизм – увлечение жизни. А здесь, в Тихореченске, и потолковать-то на эту тему не с кем. Очень он сетовал на это обстоятельство. В нашем государстве, смею заметить, мистика, оккультизм, теософия отнюдь не поощряются. Но коли с научными целями, как, например, у вас, то почему бы и не полюбопытствовать. Вот он и говорит: «Если кто, мол, будет спрашивать литературу по этой теме, можете направлять его ко мне, если, конечно, сочтете, что человек приличный и воспитанный, а не какой-нибудь мальчишка-шалопай». Приходят, случается, и такие. Звать этого человека Коломенцев Игорь Степанович. Живет он на улице Пятого года. Сейчас я вам дам точные координаты. – Библиотекарша удалилась и через минуту вынесла листок бумаги, на котором каллиграфическим почерком были выведены имя и адрес.