Страница 26 из 67
Когда он очнулся, то первое, что увидел – лицо Асиа.
– Жив, – прошептала она и вытерла глаза. – А я боялась – тебе конец. Знаешь, Аркан, а я ведь теперь от тебя – ни на шаг! Ты – жизнь моя…
Он попробовал подняться – и свалился обратно от резкой боли. Осторожно потрогал – на животе бугрился страшный шрам. И, по ощущениям, на бедре тоже. И еще один – через всё лицо.
Степняки подались назад от его взгляда. Боятся они его, что ли?
– Вы что, шрамов не видали? – неловко пробурчал он.
– Стигматы, Аркан, – тихо сказала Асиа. – Это – стигматы. Знаки бога.
– Хе! – внезапно развеселился он. – Ясная Луна, где ты там? Ты думала, что стала женой героя? Подумай же вот над чем: а вынесешь ли ты любовь бога?!
Растерянное личико юной жены стало для него лучшим лекарством – и даже ласковая затрещина от Асиа не испортила хорошего настроения. Знаки бога – ну надо же!
Володя. Вольнисты пришли!
– Гляди, стоя спит! – загоготали у него под ухом. – Как лошадь!
Он открыл глаза и уткнулся взглядом в жизнерадостную ухмылку Типуна, главного бандита класса.
– Я не сплю, я думаю! – недовольно сказал Володя. – Как можно средневековой ордой победить армию технологического послезавтра, кто бы мне подсказал, а? Эй, Типун, как победить инопланетян легкой конницей?
Силач и писаный красавец не растерялся.
– Слинять по-быстрому! – предложил Типун, не задумавшись ни на миг. – Или сдаться в плен – пусть кормят! Или вызвать на состязание – кто кого перепьет! Или…
Класс отозвался тихими смешками. Так как дело происходило на линейке первого сентября, громко веселиться не решались. Пока что не решались.
– Допустим, это я инопланетянин, – хмуро сказал Володя. – Ну и куда ты от меня слиняешь? Тебе в этом классе долго жить.
– Если ты, то никак не победить! – признал Типун недовольно. – Разве что навалиться всей толпой. Но толпа за тебя держится, блин, никто не подговаривается…
Силач спохватился, что сболтнул лишнего, и поспешил отодвинуться вглубь строя.
– Прекратите шуметь! – шикнула учительница соседнего класса. – Слушайте, что директор говорит!
– Еще чего! – прозвучало наглое. – Неинтересно…
По какому-то чудесному недосмотру классная руководительница бывшего седьмого на торжественной линейке отсутствовала, и ребятки расслаблялись по возможности.
– Ну конечно, для вас один Переписчиков авторитет! – язвительно бросила учительница.
– Вован? – тут же развернулись к нему классные хулиганы. – Ну-ка скажи, надо нам это слушать?
Девчонки заинтересовались тоже – и не только из родного класса. Учительница тут же пожалела, что высказалась, да поздно – джинн, так сказать, вылез из бутылки и огляделся…
– Дорогие наши ученики! – звучали над площадкой надоевшие за семь лет слова. – Сегодня мы собрались здесь…
– Слушать? – задумчиво проговорил Володя. – Да надо бы. Первого сентября тронная речь произносится – а как без нее жить? Как узнать, куда всем двигаться? Как еще воодушевиться на великие свершения? Вот только…
Он озадаченно прислушался.
– … только она же ничего не говорит. Надо бы слушать – а нечего!
– Как не говорит? – хохотнул Типун. – А что тогда у меня в ухе жужжит?
– Типунчук! – раздался негодующий возглас учительницы.
– Не шумите! – тут же огрызнулись на нее. – Дайте послушать!
Учительница растерялась. Да, она слышала краем уха, что есть такая штука, как равноправие. И даже иногда поучала чем-то таким детей. Но – чтоб равноправие касалось и ее тоже?!
– Не говорит, – пояснил Володя. – Это просто звуки. Официальный стиль называется. Это когда очень хочется сказать правду. Но не можется. Вот и говорит ни о чем.
– Ну, скажи ты за директрису! – простодушно предложил Типун.
Володя озадаченно глянул на бандита.
– Ты не знаешь, – наконец понял он. – Ну, знай отныне: правда – это очень страшно. Оно тебе надо? Или кому бы то ни было? Директриса не просто так официальным стилем пользуется. Она боится сказать… невзначай.
– А, не пугай! А то мы чего-то не знаем? Вроде всё испробовали… и всех…
– Ну-ну. Сам попросил. А кому, как не тебе, было сказано: тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман? А?
– Пушкин, что ли? – неуверенно пробормотал Типун.
– Гёте? – предположила более образованная учительница, решив посоревноваться в грамотности с лоботрясами-учениками.
– Не помню. Может, Люмер Царственный…
Он принял позу, забавно смахивающую на фундаментальную стойку руководительницы школы, подумал мгновение – и заговорил, тщательно дозируя громкость, чтобы всем было слышно, но основному, так сказать, докладчику не мешало:
– Ну что, уроды, пришли? Ну и для чего?! Учиться вы не хотите и не будете – тяжело! И любознательность в таких вот природой не предусмотрена. Но все равно прётесь в школу зачем-то! И тащите сюда свою звериную жестокость, и разгильдяйство, и тупость! И надо бы за такое или выгнать вас всех, или пришибить – а нельзя! Учителям всё запрещено! Ну, раз пришли, то получайте! Стойте теперь в праздничных костюмчиках на холодном ветру, час до построения да еще два потом, мучайтесь от боли в суставах – потому что мне нравится поучать! И еще мне нравится, когда меня слушают молча! А чего вы хотели? Привыкайте, милые! Вам всю жизнь определено стоять, молчать и слушать! А еще вы встретитесь здесь со всякой грязью и дрянью жизни, которую сами же сюда и тащите – и должны как-то приспособиться! Дома от дряни стены защищают – а в школе от нее никуда не денетесь, потому что она внутри! И по жизни – тоже! Так что привыкайте, подстраивайтесь. А мы вас защищать не станем, нам за это не платят, нам за уроки платят. И бандиты вокруг школы крутятся. Ничего, приспосабливайтесь! Бандитов мы сами боимся – но живем же как-то, работаем! Но смотрите мне, не вздумайте считать школу бандитским притоном! Школа – храм знаний! Учите новое каждый день! Всё сложнее! Всё больше! Учителя знают только свой предмет – а вы должны знать каждый! Ну и что, что в жизни иное требуется? Ну и что, что знания устарели? Учите все равно! Только помните – учителя в этом деле не помощники! Мы и сами толком не знаем, как учиться. Да и никто не знает. Так что сами, сами… И заодно привыкайте не думать, для чего это надо – всё равно не додумаетесь! А чтоб не повеситься от тоски и печали, учитесь находить хорошее во всём – даже в школе! Не получается найти – придумывайте! Врите без стеснения, что школа – самое счастливое время в жизни! Только – красиво врите, чтоб самому поверилось! Примерно вот так…
Володя огляделся – все были впечатлены. Замечательно. Вот только директриса замолчала чего-то, наверно, соображала, как отреагировать на вид затылков вместо привычных сонных лиц.
Он поднял лицо к небу, вскинул руки, прикрыл глаза…
– И в сентябрьский день погожий, и когда метет февраль, школа, школа, ты похожа на корабль, плывущий вдаль… – зазвенел его голос.
Конечно, это надо бы петь хором, голосов этак на сто. Ничего, он запросто мог возместить количество мощью своей глотки!
– Капитанами ль мы станем, звездолеты ль поведем! – самозабвенно выводил он, забыв обо всем на свете.
– … никогда мы не оставим человека за бортом! – вдруг поддержал его мягкий женский голос, грудной, чарующий, необыкновенно богатый.
Он недоуменно развернулся. Эвелина стояла рядом и потаенно улыбалась ему самыми краешками губ, самой загадочной глубиной своих удивительных глаз. И она протягивала к нему свои нежные тонкие пальчики. Никто не понял, не догадался, что это значило – только он, только она. Никто не понял, почему голос девушки окрасился нежностью, когда он бережно взял ее ладони в свои.
Они медленно шли к школе, глядя друг другу в глаза, и пели. Глупо, конечно – но никто не решился обсмеять. В простых и вроде бы привычных словах песни гремели, метались и рвались на волю такие незнакомые и мощные чувства, что слушателей запросто могло прошибить на слезу. Да и прошибло, кстати: учителя шмыгали носами и отворачивались, завуч по учебной части в открытую прослезилась, и даже директриса слушала с недоверчивой улыбкой. Что называется, повезло: начало песни как раз совпало с окончанием ее речи. Получилось, как будто так и было спланировано: выступление директрисы закончить песней о школе. А иначе б не сносить им головы.