Страница 20 из 51
— Отлично, генерал, — сказал Конан, растираясь протянутой ему одним из солдат лошадиной попоной. — Я уверен, что вы с Троцеро вполне управитесь с отражением осады города. Так что я могу освободить себя от этого дела. Мне нужно покинуть Ианту на время.
— Конан, ты что, сдурел?.. Простите, ваше величество… — извинился за вырвавшееся восклицание Троцеро. — Вы по-прежнему хотите лично участвовать в немедийской кампании? Но ведь если Амиро осадит город, взяв его в кольцо, мы можем не продержаться до подхода освободившихся легионов из Немедии. Нужно решать, что делать здесь…
— Вот это я и выясню там, куда собираюсь, — сообщил Конан, запахиваясь в плащ, с готовностью протянутый ему одним из офицеров. — А пока что я вполне доверяю вам разбираться с принцем. Присмотрите повнимательнее и за моими почетными гостями — Делвином и Амлунией. В конце концов, оборона — это то, в чем я смыслю меньше всего. Думаю, что для снятия осады от меня в любом случае будет больше пользы, если я окажусь не в стенах города.
Конан понизил голос так, чтобы его слышал один Троцеро, и сказал:
— Я отправляюсь в Хорайю. Один. Мне нужно выяснить, как поживает… кое-кто из моих верных союзников. До меня дошли слухи, что с ним… с ней обошлись весьма некрасиво, и, как король, как мужчина, я не могу оставить это безнаказанным…
— Конан!.. Ваше величество… — Троцеро с трудом сформулировал свою мысль. — Неужели вы действительно бросите все свои грандиозные планы, остановите на полпути армию ради того, чтобы галопом помчаться на выручку какой-то… вашей старой союзнице. Тогда было бы проще сдать Ианту и направить в обход кофийских войск нашу армию в Хорайю…
— Армия движется слишком медленно, — шепотом, но жестко произнес Конан. — А что касается нашего противника, то кто, как не Ясмела, сумеет объяснить мне, в чем сила принца Амиро и где его слабое место?!
Глава VIII
ТАРНХОЛД — ЗАМОК НА ОЗЕРЕ
Конан Киммериец, взошедший на престол великой Аквилонии, был человеком, которого, единожды встретив, невозможно было забыть. Огромные пространства от омываемого Западным океаном Аргоса до лежащего там, где восходит солнце, Кхитая и обратно — до Зингары — он преодолел в своей жизни не один раз. Много раз он прошел, проскакал верхом, прополз, протащил кандалы по Великой Дороге Королей, пересекавшей всю Хайборию. И всегда опасности, смертельные схватки и романтические приключения неслись впереди него или стремились догнать, наступая ему на пятки. Нет, Конан был не из тех, кого забывают, а из тех, при упоминании имени которого людей бросает в дрожь, пробирает пот, тянет выругаться и осенить себя защитным заклинанием. В общем, киммериец был парень не промах — от такого только и успевай беречь добро да прятать дочерей-невест. Многие годы имя Конана разлеталось по разным странам со множеством эпитетов: Конан-убийца… Конан-мятежник, спаситель, преступник, победитель и завоеватель… Немало друзей и недругов появилось у него за эти годы в двух дюжинах королевств, и надо сказать, что в живых осталось куда больше приобретенных друзей и союзников, чем нажитых врагов. И мужчины, и женщины вставали на его сторону, сражаясь с ним бок о бок, и либо погибали, либо приобретали богатство, признание и славу. В последние же годы почти все, знавшие Конана раньше, прослышали о нем как о короле одной из величайших и могущественнейших хайборийских стран — Аквилонии, — и уже никто не ожидал встретить его на дороге одного, без свиты и охраны, скачущего на горячем коне по землям враждебного его королевству Кофа.
Безусловно, всем своим видом Конан выделялся в этой южной стране: квадратное лицо, словно грубо вытесанное из камня, холодные синие глаза уроженца далекого Севера разительно контрастировали с мягкими чертами овальных лиц и с темными глазами кофийцев. Огромный рост, широченные плечи, мощь и тигриная грация, сочетавшиеся в движениях киммерийца, привлекали к нему дополнительное внимание, что, безусловно, затрудняло путешествие монарха инкогнито.
Уменьшить нежелательное внимание, в первую очередь, должны были скромное одеяние Конана — так, плащ, накинутый на его плечи, был настолько выношен и пропылен в долгих странствиях, что вряд ли кто-либо предположил бы в его обладателе даже обедневшего аристократа, не говоря уже о короле, — и его скакуны — два неприметных, типичных в этих краях офирских жеребца, отличавшихся, правда, если не скоростью, то достаточной выносливостью. Конан скакал на каждом из них поочередно, ведя в поводу второго, чтобы дать коням передышку. Кроме того, еще до отъезда из Ианты он вытряхнул из кошелька все аквилонские монеты, многие из которых, отчеканенные в последние годы, несли на себе его профиль, и насыпал в него под завязку разного достоинства монеты нескольких восточных государств, имевшие в этих краях свободное хождение и не казавшиеся какой-то экзотикой.
Позволил себе Конан и не бриться, обрастая с каждым днем все более густой щетиной, начинающей напоминать бороду, избавив кожу на своих щеках и подбородке от неизменного в течение многих лет утреннего поцелуя остро отточенного стального лезвия клинка. Время от времени, на стоянках, киммериец прикидывался хромым, что было нетрудно, так как ранение в мягкое место, полученное перед самым отъездом, после долгих часов, проведенных в седле, давало о себе знать. Впрочем, промывать и смазывать раны Конан не забывал, в отличие от водных процедур для всего остального тела, что быстро создало вокруг пропотевшего киммерийца некий зловонный ореол, заставляющий держаться подальше трактирщиков и конюхов, с которыми он вступал в контакт, и помогая избегнуть липших разговоров и вопросов.
Но наиболее трудной задачей для поддержания инкогнито странствующего короля было скрыть хорошо известное умение Конана действовать мечом и другим оружием и его взрывной темперамент, привычку не прощать ни малейшей обиды и вызывать человека на поединок, не получив извинений за какую-нибудь неуклюжую шутку. Конан выбрал для себя образ этакого невозмутимого, толстокожего и чуть простодушного здоровяка-увальня и худо-бедно старался соответствовать ему, что, впрочем, не помешало ему расправиться поздним вечером на пустынной дороге с целой шайкой каких-то кабацких громил, решивших проследовать за ним после выхода из трактира, чтобы потрясти увесистый кошелек беспечного и добродушного великана. Впрочем, разбойники даже не успели толком пожалеть о том, что затеяли такое дело, ибо Конан, учитывая секретность своей миссии, предпочел не оставлять в живых свидетелей его силы и умения вести бой.
Итак, король Конан пересек Южный Офир с его выжженными Амиро деревнями и вытоптанными войсками посевами, а затем углубился в холмистые равнины и заливные луга вражеского Кофа. Насколько киммериец мог судить, никто по дороге не опознал короля Аквилонии и не вспомнил Конана-варвара, уже бывавшего когда-то в этих местах.
Вступив, наконец, в узкие долины горного королевства Хорайя, Конан не смог сдержать волну нахлынувших на него воспоминаний о бывшей правительнице этой страны, тогда еще принцессе Ясмеле. Конан вспомнил, как она дерзко выбрала его, первого незнакомца, встреченного ею на пустынной улице ночного города, назначив командовать армией, которую она повела в поход, повинуясь какому-то таинственному видению, в котором принцесса признала знак Митры. Не забыл киммериец и их с Ясмелой победу над злым, считавшимся бессмертным колдуном Натохком, известным в ее стране как Черный Колосс; но самыми свежими и волнующими были его воспоминания о праздновании этой победы в течение страстной ночи, проведенной у костра, в залитых лунным светом руинах.
Нахмурился Конан, вспомнив о том, как мало-помалу стала отдаляться от него взошедшая на трон Ясмела, поглощенная заботами о королевстве и исправлением того, что натворил в стране правивший до нее ее брат — король Коссус. А после отъезда заскучавшего без дел и ее нежного внимания Конана Ясмела и вовсе с полным правом начала использовать свои женские чары, чтобы привлечь на свою сторону наиболее знатных и благородных аристократов Хорайи. Впрочем, была ли она игроком или пешкой в бесконечных дворцовых комбинациях и интригах, — этого сказать наверняка не могла ни сама Ясмела, ни кто-либо другой.